Император осмотрел всю комнату, по всей видимости, в поисках излюбленных соленых семян подсолнуха, и вскоре послышалось довольное его чавканье.

— Не сомневаюсь, что до ученого лекаря из западной страны дошли слухи о том, что в провинции Шаньдун нашлись люди, которые осмелились посягнуть на могущество и величие самого императора.

Мэтью кивнул.

— Мне приходилось слышать о восстании, — сказал он.

— Когда чай после заварки получается с кислинкой, — загадочно сказал император, — часто бывает, что кусочек сахара может вернуть чаю настоящий вкус.

Не уверенный, что правильно его понял, Мэтью решил с ответом подождать.

— Ученому лекарю из западной страны, — сказал император, — пришлось непросто в Срединном Царстве. Он столкнулся здесь с завистью коллег, которые не только ставили ему палки в колеса, но и стремились скрыть от него достижения их собственной школы.

Мэтью был наслышан о том, что императору известно все, происходящее в стенах Запретного города; и теперь он предположил, что не кто иной, как У Линь, рассказала своему повелителю о положении, в котором оказался западный доктор.

— С началом войны ситуация немедленно изменится, — объяснил император с улыбкой. — Когда с поля боя поступают раненые, врачи должны действовать быстро и с благодарностью принимать любые виды помощи. Если западный доктор согласится сопровождать карательный корпус, который мы отправляем в провинцию Шаньдун, он не только получит возможность продемонстрировать собственные методы лечения, но сумеет многому научиться у своих коллег из Срединного Царства.

Мэтью не мог не оценить, насколько тактично подал свое предложение император. Его восхитило и то, что в столь тяжелое для себя время Даогуан мог проявлять беспокойство о его благе. Ему сделали необычайно великодушное и неожиданное предложение, и отвечать надо было не медля ни секунды.

— Я очень благодарен, — медленно сказал он, — за предоставленную возможность обучить своих коллег методам, которые я практикую, и я в равной степени признателен за шанс обучиться тем методам и технике, которые используются в Срединном Царстве.

Именно это император и собирался услышать. У него было немало других забот, а ответ доктора его вполне устроил. Он дружелюбно кивнул, набрал еще пригоршню соленых семян подсолнуха и вышел из комнаты.

Не прошло и часа, как в кабинете Мэтью появилась возбужденная У Линь.

— Полагаю, вам известно, что завтра мы отправляемся в провинцию Шаньдун с генералами Вень Бо и Бу Цунем.

Мэтью с трудом перевел дыхание.

— То, что еду я, меня не удивляет, — сказал он, — но удивительно, что и вы собрались ехать.

— Я получила освобождение от всех своих обязанностей, чтобы постоянно находиться рядом с вами в качестве переводчика, — гордо возвестила она. — Это приказ самого императора, и никто, даже генералы, не посмеют его ослушаться.

Удивление не покидало Мэтью.

— Вам разрешили отложить в сторону ваши переводы на все время войны?

Она кивнула.

— Император Поднебесной решил, что западный лекарь должен пополнить свои знания, а собственный опыт распространить среди местных коллег. Вы сейчас достаточно хорошо говорите по-китайски, чтобы объяснить людям самое необходимое, но вести беседу на глубокие темы с учеными докторами будет вам не под силу. А так как я единственный профессиональный переводчик на всю страну, то меня освободили от моих обязанностей.

— Но не подвергаете ли вы себя риску, отправляясь в зону боевых действий?

— Не думаю, — сказала она. — Медики будут работать при штабе генерала Вень Бо, а Вень — солдат осторожный, так что он не допустит никаких сражений по соседству с шатром.

Он улыбнулся, но потом опять решил принять серьезный вид.

— Я вижу, вам не кажется странным оказаться единственной женщиной в составе корпуса?

— Чувствуется, доктор, что вы ничего не знаете об организации армейских походов в Срединном Царстве. Отдельный батальон будут составлять поварихи, служанки и наложницы, а кроме того, к такому солидному воинству наверняка присоединятся в пути тысячи проституток, которые постараются скрасить солдатскую скуку. О, в этой кампании примут участие немало женщин.

Он с облегчением принял это известие и, хотя не занимался анализом собственных чувств, в глубине души признался себе в том, что оказаться на время похода в обществе У Линь ему будет приятно.

В тот же день императорские слуги принесли Мэтью щедрые дары. То было несколько пар обуви, начиная от войлочных тапочек и кончая ботинками из жесткой кожи, специально обработанной и оттого ставшей водонепроницаемой. Он получил также несколько пар штанов из толстой кожи, рубашки и два пончо: одно на случай холода, другое на случай дождя. На следующее утро У Линь, одевшая в дорогу черный чонсам, сообщила, что в его распоряжение предоставлены две лошади, на одной из которых поедет он сам, а другая повезет медицинский саквояж. Ему следует самому решить, сколько необходимо отобрать бинтов И шин для этой кампании.

Построенная во дворе императорского дворца, армия являла собой зрелище, мягко говоря, довольно необычное. Офицеры, увешанные искусно украшенным оружием, восседали на небольших, но норовистых лошадках, чья выносливость позволяла навьючить на них множество тюков. Все войско было вооружено жутковатого вида оружием под названием ку минь. Бывшее в ходу еще в тринадцатом веке, оно представляло собой пику со вторым, более коротким клинком, напоминавшим меч. У этих пик имелось также крючкообразное, в форме зубца, удлинение, которое, по сути, являлось еще одним самостоятельным оружием. Рядовые солдаты, облаченные в хлопковые оранжево-желтые мундиры императорской гвардии, имели при себе упрощенную разновидность тех же пик, а кроме того, диковинного вида мушкеты с таким длинным стволом, что невольно вспоминались ружья первых поселенцев на Крайнем Западе. Однако на этом всякое сходство кончалось. Китайские мушкеты, которые правильнее было бы назвать музейными экспонатами, а не боевым оружием, на протяжении нескольких сотен лет впитывали в себя пыль императорских арсеналов; у каждого солдата, впрочем, имелся полный запас ружейного пороха и патронов.

Обозная часть войска также вызвала изумление молодого американского доктора. В ней насчитывалось несколько сотен среднего возраста женщин, в чьи обязанности входило приготовление пищи и сбор хвороста, и даже, как Мэтью еще предстояло узнать, — стирка офицерских мундиров и белья. Но гораздо более представительный контингент был составлен из ярко накрашенных полковых шлюх в облегающих чонсамах с разрезами до талии, позволявшими любоваться их пленительными бедрами. Они разместились в телегах, запряженных лошадками покрепче тех, что были оседланы военными, — и каждый вечер, когда армия станет на ночлег, специально приставленный к шлюхам контингент слуг будет ставить для них причудливо раскрашенные шатры.

Императорские лекари сопровождали корпус верхом и были в гражданском. С первого взгляда было понятно, что это самостоятельная каста. В пути они держались отдельной группой, никогда не смешиваясь с рядами воинов или с женскими обозами. Но Мэтью еще не знал, что даже на ночлег они разбивали свой небольшой лагерь в некотором отдалении от расположения войска.

Генералы Вень Бо и Бу Цунь, не говоря уже о многочисленных штабных, собравшихся во внутреннем дворике Запретного города, то и дело посматривали на занавешенное окно на третьем этаже, откуда, как догадался Мэтью, за отправкой корпуса наблюдал император Даогуан.

Поход начался торжественно. Отряд барабанщиков повел процессию, причем, к удивлению американца, не один из барабанщиков не отстукивал такт в унисон. Создавалось впечатление, что они состязаются друг с другом, а не пытаются ударять по барабану в такт, в результате чего войско передвигалось под невероятный грохот и треск. Впрочем, это никак не отражалось на его строевых порядках, ибо с самого начала никто и не стремился идти в ногу.

Вскоре корпус растянулся по дороге на несколько миль. Замелькали его продуктовые телеги, тянули их ослики. Мэтью сравнительно мало понимал в военных делах, но и он не мог не подивиться отсутствию сплоченности в войске. К обозам, где хранились запасы пороха и продовольствия, не было приставлено ни одного часового, и врагу ничего бы не стоило отрезать их от основной части армии, и, захватив их, превратить экспедицию в бессмысленную затею. Армия тем временем растягивалась все больше и больше, поднимая облака пыли, особенно после того как солдаты вышли из Пекина. Кто-то из солдат предпочитал держаться в пути вместе, а те, кто этого не хотел, зачастую могли ускакать далеко вперед, однако, никто не предпринимал усилий, чтобы вернуть их обратно в свои взводы. Казалось, каждый воин предоставлен самому себе. Никогда прежде Мэтью не доводилось видеть такого законченного беспорядка.

Однако все его попытки обратить на это внимание У Линь ни к чему не приводили. По всей видимости, она ничего не понимала в военном искусстве и вовсе им не интересовалась.

Сигнала о полуденном привале и трапезе никто таки не подал, а потому пестрое сборище по-прежнему плелось, как бог на душу положит. Но к концу дня Мэтью с удивлением обнаружил, что колонна преодолела весьма приличное расстояние — мили двадцать три. Суровая жизнь делала из китайцев выносливых солдат.

Молодой американец не без удовлетворения отметил, что его шелковый шатер натянули поблизости с шатрами генерала Вень Бо и его главных помощников. Что до бивуака китайских врачей, то его поставили где-то в другом месте. Причина же заключалась в том, что командующий корпусом, прознав, что император и принцесса благоволили американцу, решил отвести ему почетное место.

Постепенно Мэтью начинало казаться, что организация лагеря носила не такой стихийный характер, как предположил он сначала. Едва лишь шатер был воздвигнут, ему подали изысканнейшее блюдо, состоящее из таких деликатесов, как маринованные корни лотоса, посыпанные семенами кунжута, тонкой яичной лапши с рубленым зеленым луком, свиной окорок и кушанье из говядины, перца и корней лука, обильно приправленное кэрри. Что касается лапши, то это яство обычно подавалось на дни рождения и другие личные праздники. Согласно традиции, она символизировала долголетие и потому никогда не разрезалась, а наматывалась на палочку и в таком виде отправлялась в рот. Впрочем, американец уже овладел этим искусством. Он продолжал обедать в одиночестве, окруженный суетящимися слугами и все чаще подумывал об У Линь, не понимая причины ее отсутствия. Внезапно клапан его шатра взметнулся вверх и вошла У Линь, глаза которой сверкали гневом, а походка была твердой и решительной.