Чарльз замялся и взглянул на Руфь.

— Элизабет права, дорогой, — мягко сказала она. — Иди на верфь. С нами все будет хорошо.

Ему было непросто уходить, хотя, с другой стороны, он испытал гигантское облегчение. Ведь женщины лучше знают, как действовать и о чем говорить в таких случаях.

Когда невестка и золовка остались вдвоем, Элизабет мучительно улыбнулась и покачала головой.

— Все странно и жутко, — задумчиво сказала она. — Все, чего я хотела от жизни, — так любить Джонатана и быть любимой им, и вот теперь я погубила свое будущее. Моя жизнь играет со мной в странные игры.

— Ты права, — сказала Руфь. — Я сейчас тебе скажу то, о чем никто никогда не знал. Я долго, очень долго воображала, что влюблена в Джонатана Рейкхелла. Я была убеждена, что люблю его, когда выходила за твоего брата. И мне пришлось вытерпеть страшные муки, чтобы оставаться примерной женой.

Элизабет смотрела на нее широко раскрытыми глазами.

— Я… я совсем не знала этого, — прошептала она. — И ты… сумела заставить себя выбросить все это из головы?

— Никакие умышленные попытки мне не помогали. Не знаю, как это получилось, но однажды я поняла, что избавилась от своего помешательства. Я поняла, что люблю Чарльза, и с того дня люблю его, и только его.

— Если бы в моей жизни появился человек, способный завоевать мое сердце, я не стала бы этому сопротивляться, — сказала Элизабет. — Так я и пыталась поступить в случае с Ронни. Насколько неуклюжей была эта попытка, мы видим теперь обе. Я готова сделать все, что от меня зависит, чтобы преодолеть свою страсть, но надежда — это самое сильное чувство, она отказывается умирать. Она пережила и первую, и вторую его женитьбу. Не знаю, выживет ли она, если он женится в третий раз, но пока он остается холостяком, я день за днем повторяю себе, что у меня остается шанс обратить на себя его внимание.

Руфь вдруг поняла, что ей нужно высказаться жестко и прямо.

— Ты и так уже достаточно искалечила себе жизнь, — сказала она. — Допустим, есть такая возможность, что Джонатан вдруг заметит тебя и поймет, что любит. Но я уже однажды сказала тебе — козыри не на твоей стороне. Когда мы видели его в последний раз, он был чрезвычайно увлечен твоей подружкой, Эрикой фон Клауснер, и я бы могла держать пари, что с ней у него завяжется роман гораздо быстрее и легче, чем это могло бы произойти с тобой.

— Вот это меня больше всего и страшит, — промолвила Элизабет. — Неужели я никак не могу помешать этому?

— Лежа больной в своей постели, едва ли, — сказала Руфь. — Ты можешь составить конкуренцию Эрике и всем другим женщинам, что очарованы им, при условии, что будешь жива и здорова. Либо ты отступишься от цели и будешь всю жизнь хныкать и жалеть самое себя, либо ты станешь бороться за то, во что поверила. Ты поверила, что любишь Джонни. Найди способ доказать это — и не спрашивай моих подсказок. Делай то, что считаешь необходимым, и он будет твоим. Все в твоих руках.

II

Пышное буйство красок, звуков и запахов, в которое окунался приехавший в Джакарту путешественник, не оставляло для него сомнений в том, что он действительно оказался на Востоке. Даже молы, пирсы и доки выглядели иначе. Лишь в одном они напоминали огромный гамбургский порт: и там, и здесь было огромное скопление стоящих на якоре иностранных судов. Однако на этом сходство и заканчивалось. Здесь были клиперы — в большинстве принадлежавшие «Рейкхелл и Бойнтон», — из Великобритании и Соединенных Штатов. Здесь стояли парусные суда из Голландии и Франции, Португалии и Испании. Были пришвартованы многочисленные мореходные джонки вкупе с бессчетными крошечными сампанами[22] и неуклюжего вида дхау, которые доставляли товары с Аравийского полуострова на Восток. Пряные запахи кухни витали в раскаленном воздухе и перемешивались с благоуханием цветов и тем особенным ароматом гниющей растительности, который всегда сопровождает путешественников в тропических странах. Стоял острый запах арахисового масла, но еще сильнее отдавало неведомыми специями и приправами. В Голландской Ост-Индии произрастали многие породы пряностей, которые в то время пользовались спросом в Европе и Северной Америке, и экономика островов, особенно главного из них, Явы, вращалась вокруг этих редких, экзотических растений.

Эрику фон Клауснер приводило в восторг все, что она видела и слышала. Она пыталась запомнить виды, открывшиеся ее взору. Отъехав недалеко от джакартского порта, ее экипаж вынужден был сбавить скорость, чтобы преодолеть вброд мелкую речушку. Здесь она заметила несколько туземок с длинными, распущенными волосами. Они были по пояс обнажены, а талия их была обернута в яркую материю. Они стирали белье самым примитивным из известных способов — с помощью пары камней. А вокруг в огромном количестве были рассыпаны крошечные лачуги, по узким улочкам двигались толпы народа, среди которого сновали совершенно голые дети. Большинство же взрослых мужчин, поголовно вооруженных метательными ножами, довольствовались набедренной повязкой из хлопка. Все они были небольшого роста, коренасты и имели вид очень независимый.

Эрика полагала, что, поскольку Джакарта считалась душою и сердцем Голландской Ост-Индии, здесь должно бы быть много голландцев, но это, похоже, оказалось ошибкой. Только изредка попадались ей на глаза светлые волосы и бледная кожа.

Райнхардт Браун, который ехал в экипаже вместе с ней, пребывал в прекрасном настроении. Теперь он обратился в холеного немецкого дворянина — высокий, тугой воротничок, камзол и жилет. Вытянувшись в струнку, он жадно вглядывался в полуобнаженных женщин, которые постоянно встречались им по пути. Эрика испытывала стойкое презрение к этому человеку и не обращала на него внимания.

Вскоре они оказались посреди широкой, окаймленной пальмами аллеи, которую замыкало здание огромной усадьбы. Темнокожий человек с ножом за поясом прогуливался у его ворот. Величественное строение возвышалось посреди изумительно ухоженной зеленой лужайки, а по дорожкам, окруженные какофонией птичьих криков и гвалта, не спеша прогуливались удивительной красоты молодые женщины. В центре лужайки, в огромном плетеном кресле восседал человек самой необыкновенной наружности из всех, когда-либо виденных Эрикой. Он был совершенно лыс; седые, густые брови нависали над глазами. Необыкновенным же его делали объемы. Весил этот человек, по-видимому, как минимум вдвое больше, чем обычный мужчина, и хотя все его лицо было покрыто капельками пота, он, казалось, неплохо чувствовал себя в просторном шелковом костюме. Ворот рубашки был расстегнут, а на грудь свисала цепь с четырехгранным изумрудом. Такой же изумруд украшал кольцо на одном из его пухлых пальцев. Толстый Голландец прочитал рекомендательное письмо Джонатана Рейкхелла и протянул руку.

— Ну что ж, милости просим в Джакарту, — объявил он. — Хе-хе-хе. Для друзей Джонатана Рейкхелла и Чарльза Бойнтона двери этого дома всегда открыты.

Одна из очаровательных девушек-рабынь проводила Эрику в ее апартаменты, а другая, к восторгу Райнхардта Брауна, повела его в другой коттедж.

Девушки настолько были хороши собой, что в Эрике взыграл дух соперничества. Она долго прихорашивалась у зеркала на туалетном столике в спальной, но в конце концов решила, что может быть за себя спокойна, и с этой мыслью вернулась в тропический сад. Она знала, что необычайно хороша. Ее огненно-рыжие волосы контрастировали с черными косами туземных девушек. Платье из нежнейшего бледно-зеленого шелка подчеркивало все великолепие ее роскошной фигуры. Голландец, твердо сказала она себе, ни разу не взглянет на женщин своего гарема, пока она находится здесь.

Одна из рабынь подала ей странного вида густую смесь, как выяснилось, голландский джин, разбавленный фруктовыми соками и молоком кокосового ореха. Эрика решила немедленно приняться за Голландца, но, к ее удивлению, он сам заговорил о деле.

— Так, значит, вы из Гамбурга, — сказал он. — И вы обязательно должны быть знакомы с господином фон Боллигеном.

— Я хорошо его знаю. Он директор компании, с которой я сотрудничаю.

Он кивнул, и его круглое жирное лицо приняло умилительное выражение.

— Ну, а в таком случае, вы, конечно, знаете господина Шнайдера и господина Вайбольдта, — сказал он.

Она утвердительно кивнула, дивясь про себя его осведомленности и знакомству с директорами кораблестроительной корпорации, на которую она работала.

— Мне приходилось частенько конкурировать с их компанией в европейском бизнесе, но, понятное дело, в этой части света они еще не появлялись.

— Но, может быть, — как бы нечаянно заметила она, — они хотели бы изменить такое положение.

— Да что вы говорите? — захихикал он, но потом замолчал и задумался. — Как же они собираются закрепиться здесь?

Она пригубила экзотического напитка и решила что было бы нелишне открыть ему некоторые карты. Он, по всей видимости, не из тех, что дают себя одурачить, и, понимая, что в такой дали от дома всецело зависит от его расположения, она решила попытаться сыграть в откровенность.

— Они рассчитывают, что я смогу помочь им заключить первые контракты, — сказала она. — Потом, я полагаю, они пошлют на Восток своих представителей, которые постараются извлечь пользу из тех результатов, которых я добьюсь.

Он удивленно приподнял бровь.

— У вас, судя по всему, редкие таланты. Я что-то не слышал об уважающей себя судостроительной фирме, которая предоставляет такие полномочия женщине.

— Уверена, вы ошибаетесь, — твердо возразила Эрика. — Вы, по всей видимости, забыли о женщине по имени Молинда, которая когда-то работала на вас, а сейчас, насколько я понимаю, руководит операциями «Рейкхелл и Бойнтон» в этой части света.

Он вновь захихикал и теперь стал рассматривать ее еще внимательней. Перед ним сидела женщина, чья красота была, возможно, излишне броской, но которая, несомненно, обладала живым умом. Она не пожалела усилий на то, чтобы кое-что узнать о том мире, в который решила окунуться.