— Какую цену ты думаешь запросить за перец в Англии, Чарльз? — поинтересовался Голландец.

Чарльз задумался.

— Я толком еще не решил, — ответил он. — Но пока склоняюсь к тому, чтобы утроить цену с десяти гиней за сто фунтов до тридцати гиней.

Голландец сокрушенно покачал головой.

— Ты меня разочаровываешь, дружок, — промолвил он. — Я-то думал, что у тебя повадки настоящей акулы, но ты, к моему глубокому сожалению, их, похоже, лишен. Ты можешь требовать и спокойно получить любые деньги за наш товар.

— Вполне возможно, — сказал Чарльз, — но мне не хотелось бы обидеть постоянных клиентов слишком резким повышением цены.

— Чепуха! — взревел Голландец и с такой силой ударил по ручке плетеного кресла, что два оказавшихся поблизости попугая прекратили гоготать и испуганно уставились на него маленькими глазками-бусинками.

— Ты меня не заставишь принять твои условия, Чарльз. Ты выходишь с товаром на свободный рынок, и покупатели вольны принять твое предложение или отвергнуть его. Почему они должны чувствовать себя обиженными и держать на тебя зуб? Я настаиваю на том, чтобы ты поступил благоразумно.

— Что значит «благоразумно»? — спросил Чарльз.

Все лицо Голландца, казалось, избороздили складки и канавки.

— Если бы вместо тебя пришлось действовать мне, я бы, честное слово, назначил бы гинею за фунт.

Чарльз был поражен.

— Боже милосердный! Да ведь это же сто гиней за стофунтовый мешок! Никогда такие деньги не платили за черный перец.

— Это потому, что рынок устоялся, и покупатели начали понемногу сбивать цены. Но теперь ты — единственный поставщик черного перца во всем мире. Будь же умницей и действуй соответственно ситуации.

Чарльз недоверчиво крутил головой, но не мог не согласиться с тем, что коварный Голландец прав. Средства, которые он смог бы в этом случае заработать для «Рейкхелл и Бойнтон», превзошли бы все ожидания, и это, несомненно, предотвратило бы угрозу финансового краха, нависшую над компанией. Он медленно кивнул.

— Полагаю, — сказал он, — ты все же прав. Имеет смысл сыграть в эту игру.

— Ты ничего не понял, — произнес Голландец чуть дребезжащим голосом. — Никакая это не игра. Ты просто делаешь ставки на всех лошадок, заявленных в гонке, и все они приходят к финишу одновременно.

V

Хомер и Джуди Эллисон, необыкновенно счастливые, возвращались домой в Нью-Лондон после медового месяца, проведенного у Ниагарских водопадов. Они твердо решили сразу по приезде погрузиться в решение семейных задач. Главным предметом их беспокойства оставались дети Джудит, в особенности маленькая Джуди, которая не скрывала своего страшного разочарования их женитьбой. По пути домой они заехали к Джеримайе Рейкхеллу, где их приветствовали сам Джеримайя и мисси Сара, которые по этому случаю сидели на ступеньках переднего крыльца и наслаждались благоухающей вечерней прохладой. На крыльцо выбежала из дому маленькая Джуди.

Предвидя какое-нибудь язвительное замечание, се мать непроизвольно расправила плечи. Хомер же, вдруг осознав, что он изо всех сил сжимает кулаки, постарался убрать руки за фалдами своего сюртука. Джуди, однако, поразила и мать, и отчима тем, что без колебаний приблизилась к ним и, звонко расцеловав обоих, воскликнула:

— Добро пожаловать домой!

Такая встреча была для молодоженов полной неожиданностью, и они украдкой обменялись изумленными взорами.

Сара и Джеримайя, заметив их смущение и прекрасно понимая его причину, ласково им улыбнулись.

— Я считаю, — заявила Джуди, — что сейчас самое лучшее время рассказать вам о том, что я обо всем думаю. Ведь я правильно говорю?

Ее мать, казалось, лишилась дара речи.

— Безусловно, — ответил за обоих Хомер.

— Теперь я знаю всю правду, — выпалила девочка на одном дыхании.

К Джудит Эллисон наконец вернулась способность говорить.

— Что ты хочешь сказать этим, Джуди?

Джуди заговорила с таким достоинством, которого, казалось, невозможно было ожидать от девочки ее лет.

— Бабушка рассказала мне о поступках моего отца и о том, как тебе тяжело жилось, мама, — сказала она. — Я всего этого не знала и поэтому надеюсь, что вы простите мое отвратительное поведение.

— Ну, оно не было таким уж отвратительным, — проговорил, усмехаясь, Хомер.

— Нет, было, — настаивала Джуди. — Я хочу, чтобы ты это слышала, мама, — я уверена, что и Брэд будет во всем со мной согласен, когда вернется домой с Востока и я расскажу ему правду. У меня есть теперь только один способ доказать вам, как я раскаиваюсь, и я хотела бы попросить вас об одной услуге.

— Разумеется, мы сделаем для тебя все, что в наших силах, — прошептала Джудит.

— Конечно, ваше право — отказать в этом мне и моему брату, — торжественно провозгласила девочка. — Я прошу изменить мне фамилию на Эллисон, и чем раньше, тем будет лучше.

Хомер привлек ее к себе и крепко обнял, затем наступил черед ее матери.

— Я безотлагательно напишу прошение в суд о признании меня вашим отцом, — сказал Хомер. — Мне гораздо приятней считать вас собственными детьми, а не падчерицей и пасынком.

Джудит с трудом утирала слезы, хлынувшие из ее глаз.

— Не знаю, как вам удалось это, мисси Сара, — прошептала она, — но вы — настоящее чудо.

Сара Рейкхелл покачала головой, а потом твердо сказала:

— Ты ошибаешься, Джудит, я ничего такого не сделала. Я лишь предоставила твоей дочери возможность проявить то благоразумие, которым Господь щедро наградил ее, а все остальное она решила для себя сама.

Джеримайя чувствовал невероятное облегчение. Наконец-то они были избавлены от позорного клейма, оставленного его покойным зятем, и он твердо знал, что дочь и ее семья смогут теперь действительно начать жизнь заново вместе с Хомером.

Этим же вечером маленькая Джуди отправилась вместе с матерью и отчимом в их общий дом.

Никто в Нью-Лондоне не знал, что на следующее утро в балтиморскую гавань войдет «Лайцзе-лу». Калеб Кашинг и его подчиненные, спустившись по трапу на причал, не медля ни минуты, отправились в Вашингтон, чтобы доложить президенту и конгрессу о том, что их миссия в Китае оказалась в высшей степени плодотворной. План миссии составлялся президентом Джоном Тайлером, срок полномочий которого подходил к концу, поэтому доклад принял вновь избранный президент Джеймс Полк. Он и услышал, что император Даогуан подписал договор, согласно которому американские торговые суда получали право захода в пять основных китайских портов для коммерческих целей. В американской экономике наступала новая эра.

Закончив все дела в Балтиморе, Джонатан не стал терять времени понапрасну. Капитан Уилбор получил приказ сняться с якоря и взять курс на Нью-Лондон. На следующий же день о появлении клипера возвестил пушечный выстрел на судоверфи «Рейкхелл и Бойнтон». Эта пушка служила исключительно для того, чтобы приветствовать появление в гавани принадлежащих компании судов, причем для каждого корабля приписывалось свое количество выстрелов. В этот раз залп был дан трижды, и женам и родителям членов команды «Лайцзе-лу» стало известно, что клипер входит в родную гавань после долгого путешествия по портам Срединного Царства.

Джонатан сошел на берег, одной рукой прижимая к груди дочь, а другой ведя сына, а рядом, как обычно, прыгал и резвился пес Хармони. Сгоравшая от нетерпения семья бросилась к нему, но никто ни словом не обмолвился о Лайцзе-лу и ее кончине. И слова действительно были ни к чему. Каждый знал, что сейчас чувствует другой, и семья молча справлялась со своим горем.

Мисси Сара немедленно взяла детей под свое крылышко, всем своим видом давая понять, что ей одной известно, что для детей будет лучше.

Не было на свете человека, которого бы боялся Кай, однако, прослуживший под руководством мисси Сары в кантонском поместье Сун Чжао, он отдал ей при встрече такие почести, словно бы перед ним была сама принцесса Ань Мень.

Радость, которую Сара Рейкхелл испытала при виде мажордома, была сильнее, чем она хотела бы обнаружить.

— А ты накопил лишний жирок, Кай, — сказала она, обращаясь к нему на кантонском диалекте. — Придется поручить тебе какую-нибудь ответственную работу, чтобы ты сбросил десяток-другой фунтов.

То, что юный Брэд Уокер сильно возмужал за время долгого путешествия к другому концу света, проявилось не только внешне. Он внимательно выслушал объяснения сестры, затем стремительно направился к матери и Хомеру, которые все это время ожидали их в семейном экипаже.

— Джуди только что рассказала мне нечто очень важное, — произнес он твердо. — Я и сам давно это подозревал. Не хочу проклинать мертвого, так что оставляю при себе все, что мог бы о нем сказать. Мама, мне жаль, что ты так долго была несчастлива, и жаль, что я ничего об этом не знал. Правда, я не знаю, как бы я мог облегчить твою судьбу. В любом случае я рад, что ты наконец нашла настоящее счастье. Что же касается вас, сэр, — продолжал он, обращаясь теперь к Хомеру, — то вам бы я хотел сказать только одно. Я хотел бы кое-что спросить у вас…

Хомер не имел понятия, что его ждет, но утвердительно кивнул.

— Как вы посмотрите на то… — еле слышно проговорил Брэд. Голос едва слушался его, и вдруг все осознали, какому эмоциональному напряжению подвергались в эти мгновения его чувства. — Как бы вы посмотрели на то, сэр, если я с сегодняшнего дня стану называть вас отцом?

Хомеру пришлось приложить немалые силы, чтобы унять слезы, которые против воли уже навернулись ему на глаза.

— Я бы гордился этим, — сказал он. — Если таково будет твое решение, я буду самым счастливым человеком на свете.

Когда некоторое время спустя все собрались в доме Рейкхеллов, чтобы отпраздновать за традиционным обедом возвращение Джонатана, — а теперь еще и юного Брэда, — Эллисоны уже выглядели и вели себя как единая семья. Всеобщее внимание во многом было приковано к Джулиану и Джейд, которые старались во всех деталях пересказать некоторые из своих приключений в Срединном Царстве. С особым азартом рассказывали они о своей поездке в Пекин, где побывали в волшебном саду, остановились на постоялом дворе при императорском дворце, и о пожилом человеке, сделавшем им подарки.