Некоторое время Эрика очень сосредоточенно проверяла на вес сумму, содержащуюся в мешочке. Судя по всему, она осталась ею довольна, и теперь ее снисходительный кивок означал, что отныне она ожидает от компаньонов регулярного проявления внимания к своим трудам.

Карета, в которой перевозилась печать корпорации фон Эберлингов, доставила Эрику к ее дому в тихом фешенебельном районе на противоположном берегу озера. Перешедший к ней по наследству дом был одним из тех немногочисленных благ, которые, наряду с титулом, смог оставить после себя ее покойный отец, — едва не пришлось продать его в счет уплаты неисчислимых отцовских долгов, но Эрика сумела нажить деньги иными путями, а дом стал надежным оплотом и местом проведения самых разнообразных операций.

Когда она подходила к центральному входу, маленький коренастый человечек выступил из тени раскидистого платана в палисаднике, и она сразу же узнала в нем Райнхардта Брауна. Он снял шляпу, прищелкнул каблуками и поклонился.

— Я уже некоторое время жду фройляйн баронессу. Эрика с трудом преодолела желание расхохотаться.

Руди фон Эберлинг, оказывается, был настолько уверен в ее реакции, что прикомандировал к ней Брауна прежде, чем сумел заручиться ее согласием.

Она пригласила его в дом, и вскоре они оба оказались в приемной.

Эрика нахмурила брови, когда он расположился рядом с нею на набитом конским волосом диванчике, однако он не придал этому значения.

— Я рассчитываю, что мы начнем наше путешествие через две недели, — сказала она. — Первым делом мы отправляемся в Англию, а уже оттуда — на Восток. Сделаем ли мы остановку в Соединенных Штатах — будет видно потом. При любых обстоятельствах вам необходимо иметь с собой две лакейские ливреи, одну черного цвета, а другую, скажем, темно-бордовую с серебряными пуговицами.

Браун нахмурился, лицо его побагровело.

— Я должен обязательно прикидываться вашим слугой? — спросил он.

— Я не представляю, как бы мы смогли путешествовать иначе, — твердо заявила Эрика. — При некоторых обстоятельствах можно будет представить вас на Востоке моим компаньоном, но мой визит в Англию будет носить сугубо светский характер, и единственным оправданием вашего присутствия может послужить амплуа эдакого славного дворецкого.

Он взглянул на нее с нагловатой усмешкой.

— Я могу по-разному приносить пользу, — сказал он, и, запустив руку в нагрудный карман, вынул оттуда маленькую деревянную куклу. Затем, достав складной нож, он раскрыл его и поднес к шее куклы. — Вот этому фокусу я научился в Вест-Индии. Когда мне бывает нужно уничтожить своего врага, я делаю маленькую пометку на кукле, и потом в это же место на теле моей несчастной жертвы входят пуля и лезвие моего ножа.

— Насколько я понимаю, — холодно произнесла Эрика, — вам не придется никого убивать. Возможно, я немного ошибусь, но главная ваша функция будет состоять в защите меня от посягательства злых сил, которых на Востоке с избытком.

— Я смогу справиться и с этой функцией, — проговорил он, — если в полной мере возьму на себя роль вашего защитника.

И, бросив куклу и нож обратно в карман, он внезапно потянулся к ней.

Но Эрика, казалось, ожидала именно такого развития событий. Едва заметным движением она извлекла из просторного рукава своего платья кинжал с рукоятью, украшенной драгоценными камнями, и мигом приставила его к горлу герра Брауна.

— На вашем месте я бы постаралась всегда помнить о своем положении. — Ее голос вдруг сделался почти приторным. — Я плохо переношу фамильярности, особенно со стороны людей, которых считаю своими подчиненными.

Райнхардт Браун кипел от злости. Он был в совершенно беспомощном состоянии.

— Правильно ли я полагаю, что мы теперь понимаем друг друга? — строго спросила Эрика, по-прежнему держа нож под его горлом.

— О, конечно, фройляйн баронесса, — кротко промямлил он.

Умиротворенно улыбаясь, как будто бы ничего из ряда вон выходящего не случилось, она отвела руку от его горла, и лезвие ножа исчезло в том же рукаве, из которого только что явилось.

Браун теперь безропотно вошел в роль слуги. Он поднялся на ноги, прищелкнул каблуками и отвесил церемонный поклон.

— Лакейская ливрея появится у меня в ближайшее время, фройляйн баронесса, — сказал он, — и я полностью буду в вашем распоряжении. Я буду сообщать о своих приготовлениях ежедневно.

— Хорошо, — сказала она, — не стоит появляться здесь раньше полуночи. Я ложусь спать поздно.

Он поклонился еще раз и удалился из дома.

Она достала из-за пояса кошелек, высыпала монеты на маленький столик-секретер и осторожно пересчитала. Ей приятно было отметить, что она ошиблась в расчетах всего на несколько марок. Поместив деньги в сейф за небольшой картиной, Эрика вернулась к столу, обмакнула гусиное перо в чернильницу и стала писать на квадратном листе тяжелого надушенного пергамента.


Дорогая Элизабет,

У меня возникла необходимость по одному семейному делу вскоре приехать в Лондон, и я тут же подумала о тебе. Как было бы замечательно увидеться снова!


Яванский слуга-телохранитель стоял на краю рощицы в буйно цветущем саду при особняке, возвышавшемся над местностью в окрестностях Джакарты, и кивал головой, глядя, как маленький евразийский мальчик посылает один за другим ножи в мишень, висевшую на дереве в двадцати футах от него. Метание легковесных индонезийский ножей особой конструкции было настоящим искусством, но Дэвид Бойнтон, по всей видимости, овладел им без большого труда. После того как он поразил внешние контуры мишени пять раз кряду, слуга, один из немногих работников Толстого Голландца, владевший английским языком, объявил о временном перерыве:

— Ты очень быстро усвоил яванский способ метания ножей, мальчик, — заметил он.

Дэвид посмотрел на него с улыбкой, однако был вынужден сказать правду.

— Я уже метал ножики таким способом, — сказал он. — У моего дяди, Джонатана Рейкхелла, есть целая коллекция индонезийских ножей для метания, и он научил меня ими пользоваться.

Слуга радостно улыбнулся и закивал.

— Я не знал, что ты — племянник мастера Рейкхелла. Это многое объясняет.

Дэвид показал ему на мишень.

— Я рад, что дяди Джонатана нет с нами, — сказал он. — Он задал бы мне взбучку. Ты заметил, что я ни разу не попал в яблочко? Ни разу!

Яванский телохранитель остолбенел. Этот удивительный ребенок не только не был удовлетворен достигнутым, но, казалось, всерьез полагал, что в состоянии регулярно попадать в яблочко!

— Неужели ты считаешь, что способен на это? — вежливо осведомился он.

Отец и дядя Джонатан учили Дэвида никогда не хвастаться, но он все-таки чуточку зазнался.

— Естественно, способен, — сказал он и, подбежав к дереву, вытянул из него несколько ножей. После этого он отошел обратно к линии, которую он сам провел каблуком в пыли, и застыл неподвижно, вытирая лоб тыльной стороной ладони. Он понимал, что никакие обстоятельства не смогут послужить оправданием его бездарного метания. Оправдываться в его семействе было не принято, и мальчик сызмальства усвоил принцип: «Результаты говорят сами за себя».

Тщательно прицелившись, Дэвид размахнулся и метнул нож. К его неописуемой радости, оружие пронзило нетронутый до этого центр мишени.

Успокоив дыхание, мальчик, целясь с каждым разом все более уверенно, быстро выпустил в цель один за другим подряд три ножа. Все они так же плавно вошли в сокровенный круг. Телохранитель, казалось, потерял дар речи и обрел его только тогда, когда завидел двух служанок Толстого Голландца — девушек, все одеяние которых, по воле хозяина, состояло из длинных юбок, а спины прикрывали ниспадающие, увитые яркими цветами волосы. Почтительно потупя взгляд, мягко ступая босыми ногами по дорожке сада, девушки шли по направлению к роще. Вид утыканной ножами мишени, казалось, не произвел на них никакого впечатления. Поприветствовав их, телохранитель попросил мальчика метнуть оружие еще раз.

Дважды целился Дэвид, и дважды нож вонзился в центр мишени.

— Смотрите, — провозгласил телохранитель, тыча пальцем по направлению мишени, — и хорошенько запомните то, что сейчас видели. Запомните, что не я, а этот ребенок метал ножи.

Пробираясь сквозь густые дебри растительности, которая, казалось, была здесь дикорастущей, у опушки рощи появились Чарльз Бойнтон с девушкой-служанкой, которую Толстый Голландец предоставил Бойнтону, чтобы тот не слишком скучал, находясь под его крышей. Они шли не спеша, рука Чарльза обвила стройный стан девушки, а ладонь укрывала ее обнаженную грудь. Он давно уже привык к порядкам, заведенным в доме у Голландца, и, однако, не переставал восхищаться ими. И, разумеется, те девицы, которым Голландец платил солидные деньги за их службу, никогда не возражали и не жаловались, а, наоборот, с видимым удовольствием становились временными любовницами Чарльза.

Заметив, что в центре собравшейся компании стоит его сын, Чарльз счел за лучшее освободить девушку из своих объятий. Конечно, Дэвид стал более искушенным в жизни, с тех пор как окунулся в экзотический мир и иную культуру, но все равно оставалось нечто, о чем его сыну рано было знать.

Две другие без излишеств одетые девицы и телохранитель заговорили в один голос. Познания Чарльза в яванском наречии находились в зачаточном состоянии, и он внимательно прислушался к быстрому лепету, пытаясь склеить воедино понятные кусочки. Ему вдруг стало ясно, что они восторгаются достижениями его сына. Он усмехнулся и кивнул головой.

— Да, ты все неплохо сделал, мальчик, но я-то знаю, что ты способен на большее. Ножи, торчащие по краям мишени, говорят о том, что некоторое время ты витал в облаках. Запомни навсегда — если хочешь метко бросать нож, тебе нужно полностью сосредоточиться на своих действиях. В другой ситуации тебе будет не до мечтаний.