Дерьмо.

Я оборачиваюсь и вижу тренера, который с гримасой дергает себя за козырек бейсбольной кепки с надписью «Борьба Айова», суровые глаза сфокусированы, рот сжат в твердую линию.

— У тебя есть минутка?

— Ээ… — Черт. — Да, конечно.

Он замечает, как я бросаю взгляд на Гандерсона и Эрика и, прищурившись, смотрю на своих соседей.

— Встретимся в моем кабинете. Через двадцать минут.

— Да, сэр.

Мы смотрим, как тренер уходит, наклонив голову, разговаривая с директором по борьбе и нашим тренером по силе и подготовке, направляясь обратно к стадиону, где расположены их офисы.

— Чувак, в чем дело? — спрашивает Гандерсон.

— Не знаю.

Но у меня есть подозрение.

В животе образуется тугой узел, сжимающийся изнутри с каждым шагом к зданию, с каждым шагом в противоположном направлении от моего джипа.

Думаю, до офиса тренера можно добраться за восемь минут. Еще двенадцать, чтобы он позвал меня внутрь. Еще одна, чтобы закрыть дверь, устроиться на сиденье, и ждать разговора.

— Итак. — Он откидывается назад и сцепляет пальцы перед собой. — Расскажи мне, как идут дела.

Тренер опускает руки на стол, снимает с него липкую записку и зажимает между пальцами, ярко-желтую бумажку, с чем-то нацарапанным на ней, что я не могу прочитать. Тренер щелкает по нему средним пальцем, постукивая желтым квадратом взад и вперед, взад и вперед.

Я смотрю на маленький листок бумаги, пытаясь прочесть слова, написанные маркером, жирными черными буквами посередине. Это имя и номер телефона, вот что я различаю.

— Все идет отлично, — вру я.

— Вот как? — Он откидывается назад, принимая задумчивое выражение. — Не хочешь рассказать, почему нам позвонил твой отец, если все так чертовски здорово, Рабидо?

Наклоняется вперед, и деревянный стул под ним протестует с громким скрипом.

— Не знаю, что сказал вам мой отец, сэр, но я вам обещаю, что все в порядке.

Мы сидим в неловком молчании, пока он обдумывает мои слова.

— Знаешь, сынок, у нас в тренерском штабе, как и в университете, строгая политика нулевой терпимости к дедовщине, так что мне понадобится несколько имен.

Мои губы сжимаются.

— Вы знаете, я не собираюсь этого делать, сэр, при всем уважении.

— Я так и думал. — Он хмуро смотрит на меня. — Вы, ребята, и ваше неуместное чувство верности никогда не перестанете меня удивлять. — Пауза. — Я поговорю с капитанами твоей команды о нашей маленькой проблеме, прежде чем она обострится.

— Это не проблема, сэр.

Он сардонически усмехается.

— Сколько вы должны были заплатить по счету?

Мои губы сжимаются. Черт.

Я не знаю, почему он задал этот вопрос; я уверен, что мой отец уже дал ему ответ.

— Четыреста с мелочью.

— И для тебя — это не проблема? Ты занимаешься благотворительностью для голодных, истощенных борцов, о которой мы не знаем?

— Нет, сэр.

— Твой отец недоволен, Рабидо. Он чертовски зол, и мне лично не нравится, когда злые родители жуют мою задницу. У меня есть долг перед вашими семьями предотвратить подобную чушь.

— Мне это известно, сэр.

— Вы также знаете, что вместе со своими товарищами по команде подписали Кодекс чести?

— Да, сэр.

— Без конкретных имен мало что можно сделать. — Он снова делает паузу. — Конечно, я могу отстранить всех.

Бл*дь.

— Сэр…

— Позвольте мне немного подумать над этой проблемой.

— Я понимаю.

— Я буду наблюдать, Рабидо.

Киваю.

— А теперь убирайся из моего кабинета и закрой за собой дверь.

Ему не нужно повторять дважды.


Лорел


Мы не идем в винный бар.

Даже близко.

Я гуляю с Александрой и двумя ее лучшими подругами, Гретхен и Кари, и мы, конечно, не в каком-нибудь шикарном месте; на самом деле, это место — притон.

Кроме того, это дом сбора средств для братства, бар и студенческая вечеринка в одном месте, представьте себе.

В третий раз за вечер я толкаю Алекс локтем, дергаю ее за рукав, наклоняюсь и заглядываю в ее пластиковую пивную кружку. Она должно быть бездонная, поскольку никогда не кажется пустой.

— Пойдем, Алекс, уже поздно. Ты сказала, что мы не останемся надолго.

— Я знаю, но Джонатан сидит за стойкой уже час и почти закончил свою смену. Хочу увидеть его перед отъездом.

Джон является президентом «Sigs», одного из крупнейших университетских братств. Самые большие тусовщики. Глубокие карманы.

Худшая репутация.

Моя кузина трахалась с ним за спиной своего парня неделями.

— Алекс, я уверена, Джон не узнает, если ты уйдешь пораньше. Он переживет, вы оба.

— Я отвезу его домой. — Она перебрасывает свои длинные черные волосы через голое плечо. — Трезвый водитель.

— Что?! Ты обещала подвезти его домой?

— Это не все, что я ему обещала. — Ее смех кокетливый и почти несносный.

— Ты что, издеваешься надо мной? Что Дилан думает об этом?

Она выпячивает нижнюю губу.

— Какая разница? И почему тебя это волнует? Прости, Лорел, я не иду. Если хочешь уйти, уходи.

— На улице холодно!

Температура ледяная, и я уже отмораживаю задницу в обтягивающих черных леггинсах-капри и топе, без куртки, на каблуках.

О чем, черт возьми, я думала, выходя в таком виде?

Я надеялась, что Ретт передумает и выйдет, как только команда вернется в город.

Моя кузина скользит своими стеклянными глазами вверх и вниз по моей одежде. Обтягивающий черный топ с длинными рукавами, но тонкий, как бумага.

— Лорел, — раздраженно фыркает она. — Я не виновата, что ты не захватила куртку. — Когда Алекс скрещивает руки на груди, я понимаю, что разговор окончен, и могу сделать одну из трех вещей: остаться, пойти домой или позвонить кому-нибудь.

Я ломаю голову: Донован на свидании с каким-то новым парнем, с которым познакомился в прошлые выходные на студенческом съезде Сената, а Лана взяла дополнительную смену в банкетном зале, где она работает официанткой. Сегодня свадьба, и она не хотела отказываться от чаевых.

— Ну?

Я отмахиваюсь.

— Не беспокойся обо мне. Я разберусь с этим.

Это не первый раз, когда она выбрала парня, вместо друзей, и этот раз не будет последний; Алекс имеет привычку ставить кавалеров превыше всего.

Несмотря на разговоры об изнасиловании на свидании, которые мы всегда ведем перед выходом на вечеринку, или в любой вечер, когда подают алкоголь, никто не уходит один. Мы приходим вместе, мы уходим вместе.

Если, конечно, она не захочет с кем-то переспать.

Тогда? Все ставки отменяются.

Я прищуриваюсь.

— Пофиг. Я разберусь с этим.

Ее улыбка довольной, избалованной девчонки.

— Напиши мне, когда вернешься домой, чтобы я знала, что ты там в безопасности.

— Потому что, если я этого не сделаю, ты придешь мне на помощь?

Она оскорблено вскидывает подбородок.

— Конечно, приду!

— Тогда почему ты позволяешь мне уйти отсюда? Одной?

— Боже, Лорел, тогда оставайся. Не будь такой сукой.

Я вскидываю руки.

— Я закончила. Я ухожу.

Раздраженно тряхнув головой, ухожу, мечтая о тысяче пикантных подробностей, которые расскажу матери утром, когда позвоню домой.

— Окей. Береги себя! — кричит она. — И напиши мне, когда вернешься домой!

Точно. Как только это произойдёт.

На улице я нахожу угол и прижимаюсь к кирпичной стене. Разблокировала телефон и прокручиваю контакты, пытаясь не обмануть себя.

Я хочу, чтобы меня забрал только один человек, и он дома, возможно, в постели, не хочет выходить и тратить время на знакомство со мной.

Я неуверенно покусываю внутреннюю сторону щеки. Что, если он не ответит?

Но что, если он это сделает?

— К черту. — Слова поднимаются на выдохе, погода такая холодная, что моя бравада превращается в пар.

Имя Ретта освещает мой экран, счетчик тикает вверху.

Одна секунда.

Три.

Восемь.

— Алло?

— Ретт? — Слышу шорох, как будто он лежит в постели и выворачивается из одеяла. На краткий миг я представляю, что он без рубашки, босиком, в одних трусах, а его крепкое тело завернуто только в одеяло.

— Алло?

Он не узнает мой голос?

— Эй. Это Лорел.

— Эй, что случилось? — Он зевает.

— Надеюсь, я не помешала. — Закатываю глаза; как глупо это звучит? Очевидно, он в постели или что-то в этом роде.

Дерьмо. Что, если он не один?

Пфф.

Да, мы ведь говорим о Ретте, конечно, он один.

— Нет, ты ничему не мешаешь. — Он делает паузу. — Я думал, ты сегодня куда-то собралась.

— Я была. Я… то есть, хочу сказать, — продолжаю болтать. — Мы ходили, я, кузина и ее друзья.

Сжимаю губы.

— Ты что, пьяная набираешь мой номер? — спрашивает он медленно, осторожно.

Я неловко смеюсь, слегка дрожа от холода и нервов. Обнимаю себя, жалея, что у меня нет пальто или хотя бы толстовки, хоть чего-нибудь, чтобы защититься от холода.

— Нет, я трезвая. Трезвая на сто процентов. — Ладно, скорее девяносто шесть процентов, но кто считает? — На улице холодно, а я стою у кирпичного здания. Внутри так громко.