— Застрял?

— Да. Пути назад нет.

— Точно — ты перевелся из Луизианы.

— Верно, и мои родители были очень злы из-за этого, так что нет, никакого перевода обратно. — Он ковыряет лист белой тетради на столе.

— И ты живешь с этими парнями? С командой «поесть и смыться»?

— Да, с двумя из них.

Моя улыбка печальна.

— Ты кажешься приличным парнем. Ты не заслуживаешь, чтобы с тобой обращались как с дерьмом.

Он кривится.

— Я знаю. Поверь мне, я знаю.

— Ты можешь рассказать мне обо всех этих издевательствах?

Ретт скрещивает руки на груди, бицепсы напрягаются под рукавами рубашки, ткань натягивается на широкой груди.

Мило.

— Наверное. — Он тяжело вздыхает, но сдается. — Очевидно, что я новичок в команде, верно? Некоторые из них называют меня «Новичком» с первого дня, что сводит меня с ума. Мои соседи по комнате терпеть не могут мою фамилию.

— Которая…

— Рабидо.

— Рабидо, — повторяю я. Ра — би — до.

Ретт Рабидо. Я прокручиваю это имя в голове, романтизируя его.

Реально довольно сексуально.

Так по-французски.

— А как насчет тебя? Как твоя фамилия?

— Бишоп.

— Лорел Бишоп — Это слетает с его языка медленно, тихо, как будто Ретт говорит это себе, а не мне. Я вижу, как это крутится у него в голове, вижу, как он это пробует.

— Oui, — шепчу я.

Его глаза морщатся в уголках, когда я произношу единственное французское слово, которое запомнила за все эти годы, его темно — шоколадная радужка смягчается, когда мы смотрим друг на друга через стол в библиотеке.

Эти проникновенные глаза Ретта находят мой грязный пучок на голове, летят к линии роста волос. Бровям. Губам.

Я улыбаюсь.

Он откашливается.

— Мы можем поговорить об «поел и свалил»? Ты знаешь, что я была там с моим другом Донованом. — Осторожно уклоняюсь, зная, что спрашивать невежливо. — Сколько тебе это стоило?

— Четыреста баксов.

— Что?! — Я вскакиваю со своего места и возмущенно кричу в библиотеке. — Четыреста? Ты издеваешься надо мной? Прости, я не должна ругаться, но ты что, издеваешься надо мной? Это ужасно!

— Тише, Господи, Лорел, успокойся. Сядь обратно. — Он наклоняется, его длинные пальцы дергают меня за подол рубашки, заставляя опуститься на стул. — Я все еще пытаюсь решить, как сказать родителям, прежде чем выписка по кредитной карте сделает это за меня.

Я плюхаюсь обратно, но сочувственно протягиваю руку через стол и сжимаю его предплечье… его теплое, твердое, сильное предплечье. Хотела бы обернуть ладонь вокруг него для лучшей оценки.

— Мне очень жаль. Это отстой.

Ретт отдергивает руку, тащит ее под стол, подальше от меня.

— Почему ты сожалеешь? Ты же не сделала ничего плохого.

— Нет, но я написала тебе после того, как они повесили эти листовки, и это, вероятно, не помогло.

Боже, я такой же придурок, как те идиоты, с которыми он тусуется.

ГЛАВА 9


«Она из тех девушек, которые скучают по своему рту, когда едят хлопья; ты действительно думаешь, что она достаточно устойчива, чтобы трахнуть тебя на высоких каблуках?»


Ретт


Широко раскрытые глаза Лорел — самый странный оттенок синего, который я когда-либо видел вблизи. С темными краями.

Синий с окантовкой, бегущей по гребню на вершине, сходящей на нет в углу. Ее кожа чистая и гладкая, без единого пятнышка.

Рыжая без веснушек, щеки ярко-розовые, губы полные и глянцевые.

Слово «красота» не может описать Лорел Бишоп.

Она вертит в руках блокнот, ковыряет в конце металлической спирали, ее гибкие пальцы теребят её, ярко-синий лак для ногтей блестит.

— Мне очень плохо, — говорит она шепотом. — Я не хотела тебя обидеть.

— Ты не сделала этого. Все нормально.

— Пожалуйста, не делай вид, что все в порядке.

Обдумываю это. Она права; я не должен вести себя так, будто она сделала что-то хорошее, когда это явно не так. Лорел не обидела меня, но я не могу лгать — это было чертовски унизительно.

То, что она сделала, было поверхностным, бездумным и дерьмовым.

— Ладно, достаточно честно. Не буду.

Она авторитетно кивает, пучок хлопает на макушке, массивное гнездо рыжих волос свисает набок. Чертовски очаровательно.

— Хорошо.

Мой рот кривится в усмешке.

— Хорошо.

Голубые глаза Лорел скользят по моему лицу, останавливаются на губах, потом на ямочке на подбородке, прежде чем отвести взгляд. Ее щеки превращаются нежный оттенок розового.

Что это значит?

Мой желудок выбирает этот момент, чтобы зарычать, напоминая, что я не ел — проверяю время на своем телефоне — два часа. Учитывая мой график питания, в котором я ем каждые сорок пять минут до двух часов, мне необходимо перекусить — и под перекусить имею в виду углеводы, может быть, немного белка, чтобы не был голоден позже.

— Это был твой желудок? — хихикает Лорел.

— Да, извини. Я проголодался.

Лорел откладывает ручку.

— Тогда давай пойдем, поедим.

Давай? То есть вместе? Она серьезно?

— Уверен, что закусочная в студенческом клубе закрывается в десять.

Это было час назад.

Лорел закатывает глаза.

— Знаю. Я имела в виду пиццу или что-то типа того. Думаю, «Луиджи» открыт до часу. — Она проверяет время. — У нас куча времени.

— Ты хочешь съесть пиццу? — Со мной?

— Если только ты не очень голоден. Думаю, у меня где-то в сумке припрятан батончик мюсли, если хочешь. — Лорел наклоняется, демонстративно расстегивает свой цветочный рюкзак и засовывает руку внутрь. — А может яблоко?

— Я мог бы поесть пиццу, — медленно произношу, взвешивая слова.

Пожалею об этом позже, потому что есть пиццу — ужасная идея, когда надвигается взвешивание; я должен попасть в свою весовую категорию, или меня трахнут, но если бы эта девушка предложила мне съесть дымящуюся кучу собачьего дерьма, я бы пошел и съел ее без протеста.

На хрен. Съем эту чертову пиццу.

Ее глаза загораются.

— Неужели?

— Да. Пойдем.

Когда Лорел встает, выгибая спину, чтобы надеть жакет, я не могу отвести взгляд от тонкой ткани ее рубашки. Она блуждает по ее груди, задерживается на сосках, просвечивающих сквозь лифчик.

Мое горло сжимается, и я сглатываю, виновато отводя взгляд. Собираю свое барахло рядом с ней, поднимаю рюкзак. Инстинктивно кладу руку ей на поясницу, направляя к тяжелым дверям.

— Моя машина снаружи, если ты предпочитаешь ехать? — Указываю в сторону своей машины — черного джипа Wrangler, который у меня с шестнадцати лет, и который видел еще меньше, чем я.

— Хочешь прогуляться? — Лорел стоит на тротуаре. — На улице так хорошо.

Прогулка кажется интимной, особенно в темноте, поэтому я колеблюсь.

— Да, конечно.

— Давай хотя бы положим наши сумки в твою машину — мне не хочется тащить рюкзак четыре квартала. Я не такая сильная, как ты.

Девушка безмятежно улыбается через плечо, и я задаюсь вопросом, каково это, когда такая красивая девушка, как она, улыбается мне по-настоящему, как будто она это серьезно.

Как будто ее тянет ко мне, даже на короткое время.

— Хорошая идея. — Я обхожу ее, берусь за ручку джипа, открываю его ключом. — Давай я открою дверь. Дай мне свою сумку.

— Спасибо тебе.

Наши пальцы соприкасаются, когда она протягивает мне свой рюкзак за лямки. Не обращая внимания на искру, бросаю ее сумку на переднее сиденье, а за ней и свою. Хватаю бейсболку с приборной доски и надеваю ее на голову.

Мы начинаем идти через кампус, наш пункт назначения прямо на другой стороне, в четырех кварталах.

Здесь темно и тускло освещено, несмотря на всю ту чушь, которую несут о синих сигнальных огнях и безопасности. Это не совсем безопасно — если ты женщина. Широкий центральный двор подернут дымкой, травянистый холм, разделенный четырьмя сливающимися тротуарами, фонтан в центре.

Лорел идет рядом, руки по швам, покачивая бедрами, время от времени натыкаясь на меня, так близко, что я чувствую ее запах.

Мы идем в дружеском молчании, в основном потому, что я понятия не имею, что ей сказать. Вообще без понятия. Говорить о проклятой погоде? Я не хочу заводить разговор о своих друзьях — или о ее, если уж на то пошло, потому что они кажутся маленькими сучками. О колледже? Хобби?

Дерьмо.

— Так чем же ты занимаешься, кроме борьбы? — Ее мягкий вопрос нарушает тишину, когда мы пересекаем лужайку и сворачиваем налево к зданию политологии, которое строилось весь семестр.

— Хороший вопрос. Я… — Я замолкаю.

Почти говорю ей, что нет ничего, кроме борьбы, но останавливаю себя. Думаю. Ломаю голову, пытаясь придумать другое дерьмо, которое мне нравится делать, чтобы не звучать как жалкий неудачник, который ничего не делает, кроме как каждый день ходит в спортзал, не имея ничего, чтобы заполнить свое время. Тренировки. Следить за каждой калорией жира и углеводов, которые попадают в мой рот, чтобы это не повлияло на мою весовую категорию.

Я не могу сказать ей, что сижу дома по выходным, потому что слишком дорого летать или ехать домой навестить семью. Не часто хожу на вечеринки, потому что не пью много — слишком много потраченных впустую калорий.