Друзья сумели разубедить лорда Ротема в том, что ему остается лишь поднести пистолет к виску и спустить курок, однако Джордж тут же стал искать хотя бы толику утешения в бурной ссоре с любым джентльменом, который окажется настолько любезен или глуп, дабы принять его вызов.

Таковых сыскалось ровно трое. Одним из них стал Шерри, виконту удалось разбить несчастному влюбленному нос во время ожесточенного спарринга. Вторым оказался достопочтенный Мармадюк Фейкенхем, ловко и умело парировавший все оскорбления, которыми осыпал его Джордж, а потом и вовсе отказавшийся дать ему удовлетворение, чего он столь отчаянно домогался. Третьим был совершеннейший незнакомец, на свое несчастье столкнувшийся с Джорджем в дверях; этот бедолага выразил столь явную готовность обидеться на последующее поведение милорда, что было совершенно очевидно: он и не подозревает о том, с кем связался. Однако Ферди и немногословный мистер Гамли, ставший свидетелем этой ссоры, поспешно отвели незнакомца в сторонку и раскрыли ему инкогнито Джорджа прежде, чем он успел связать себя словом.

Лишившись законной добычи, лорд Ротем удалился в родительские пенаты, пребывавшие в состоянии постоянного увядания, что как нельзя лучше соответствовало его расположению духа. Здесь он занимался тем, что попеременно скандалил со своей матерью и младшими сестрами да бесстрашно охотился с борзыми, при виде чего друзья высказали пророческое предположение – он таки свернет себе шею.

Шерингемы встретили Рождество в Букингемшире, в родовом поместье Фейкенхемов, вместе с большой и дружной компанией молодых людей, за которой не слишком внимательно приглядывала леди Фейкенхем, обладательница покладистого и беззаботного нрава, что сделало ее весьма популярной среди молодежи. Визит, продолжавшийся чуть более недели, был лишь слегка омрачен разорением, причиненным Джейсоном движимому имуществу сотоварищей его хозяина. Сей опустошительный набег случился сразу же после того, как Геро презентовала груму обещанные часы, и который он слезливо объяснил напряжением, в коем пребывал в течение нескольких долгих месяцев воздержания. Его пришедший в ярость хозяин отказался принять подобный лепет, поэтому болезненная экзекуция на конюшне казалась уже неизбежной, когда Ферди, часы которого более не таили неизъяснимого соблазна для Джейсона, пришел ему на помощь, к вящему негодованию нескольких джентльменов (чьи брелоки, цепочки и кошели были похищены), заявив: то обстоятельство, что его часы по-прежнему остаются при нем, показывает – грум ступил на путь исправления.

Окончательно сгладить неловкость помогло вмешательство Геро. Виконт согласился простить своего трепещущего сподвижника при условии, что тот вернет все украденное имущество. Что и было проделано немедленно, а после того как его светлости пришла в голову счастливая мысль пригрозить отправить грума обратно в Лондон, если тот еще раз позволит своим низменным инстинктам взять над собой верх, Джейсон поспешно и абсолютно добровольно вернул достопочтенному Мармадюку табакерку для нюхательного табака, которую тот, по собственному уверению, куда-то задевал еще в городе.

Когда дело ко всеобщему удовлетворению было улажено, атмосферу дружеского и непринужденного веселья более ничто не омрачало. Праздники прошли в играх и развлечениях, включая охоту на фазанов, бал и большие гонки на фаэтонах между Геро и сестрой Ферди, леди Фэйрфорд, считавшейся недурной наездницей и бросившей новобрачной шутливый вызов. Джентльмены, приняв происходящее с огромным воодушевлением, начали спорить об условиях гонок, выбирать подходящий маршрут и делать ставки. Фаворитом, естественно, считалась леди Фэйрфорд, но мистер Рингвуд, полагая, что на карту поставлена его честь, поддержал свою ученицу и дал ей несколько весьма дельных советов. Леди Фейкенхем назвала их сборищем бездельников и сорвиголов, однако, в общем, не выдвинула более никаких возражений против предложенной авантюры.

Гонки состоялись на обширной территории поместья Фейкенхем-Манор, и Геро, в точности выполняя полученные от мистера Рингвуда наставления, выиграла их, обогнав свою соперницу на несколько корпусов. Виконт пребывал в полном восторге. Он заявил, что его Котенок – блестящая наездница, идеально управляющаяся с упряжкой; а когда тем же вечером за ужином в ее честь поднимались шумные и многословные тосты, на лице его была написана такая гордость за нее, что сердце Геро готово было выскочить из груди. Она, мило порозовев, покачивала головой и с любовью поглядывала на него.

Леди Фэйрфорд, имеющая обыкновение изъясняться совершенно по-мужски, заявила: Геро превзошла ее по всем статьям; лорд Фейкенхем высказал свое просвещенное мнение, которое заключалось в том, что даже сама Летти Лейд в свои лучшие дни не смогла бы соперничать с Геро; а мистер Рингвуд просто добавил: его ученица проявила себя во всей красе.

Но скачки, забава вполне невинная сама по себе и способная доставить одно лишь удовольствие, привели к катастрофическим последствиям. О них, естественно, заговорили, и слухи о том, что в городе появилась новая опасная наездница, достигли ушей леди Ройстон, супруги одного азартного баронета, которая и сама весьма недурно управлялась с вожжами. До сих пор она не обращала особого внимания на жену Шерри, будучи на несколько лет старше нее, да и не считая нужным тратить время на представительниц собственного пола. Но однажды, встретив Геро в доме общего знакомого, леди Ройстон оказала девушке честь, заговорив с ней, слегка насмешливо, вслух рассуждая о том, каков был бы итог, вздумай супруга виконта потягаться с ней в искусстве управления экипажем.

Идея эта пришлась весьма по душе светским щеголям, собравшимся вокруг двух дам. Поклонники леди Ройстон клятвенно уверяли: никто не в состоянии победить ее светлость, но один из джентльменов, присутствовавший на скачках в Фейкенхем-Манор, верноподданнически заявил, что готов поставить на леди Шерингем. И очень скоро то, что поначалу представлялось лишь непритязательной шуткой, обрело реальные черты. Леди Ройстон предложила Геро посоревноваться с ней на выбранной дистанции, жена Шерри приняла вызов, были выбраны судьи и хронометристы, согласованы правила, назначена дата и сделаны ставки.

Местом встречи был выбран Эпсом; вскоре предполагаемое мероприятие стало самым обсуждаемым событием в городе. Геро, мечтая о победе, которая зажжет теплый огонек гордости в глазах Шерри, а саму ее поставит вровень с первыми законодательницами мод в высшем свете, оказалась слепа к признакам, которые должны были предостеречь ее, что таковое предприятие было слишком смелым, дабы с лучшей стороны рекомендовать девушку самым ревностным хранительницам устоев.

Леди Сефтон в городе не было; Шерри охотился в Лестершире вместе с мистером Рингвудом и лордом Ротемом; даже мисс Милбурн все еще гостила в Северн-Тауэрз. Единственным человеком, обладающим необходимым опытом и предусмотрительностью, оказалась миссис Бэгшот, но, поскольку Шерри заклеймил сию леди вместе с ее дочками как стадо гусынь, то не было ничего удивительного, что Геро пропустила мимо ушей суровую нотацию, которую прочитала ей кузина Джейн.

Мистер Рингвуд, вернувшийся в Лондон днем позже с сильной простудой, слег в постель и ничего не слышал о Дамских гонках. А вот лорд Ротем, который и сопроводил его в город, узнал о них; и, хотя он был не из тех, кто склонен придавать чрезмерно большое значение приличиям, счел, что жене Шерри не к лицу принимать участие в состязаниях колесниц. Он проконсультировался с достопочтенным Ферди относительно уместности сего действа, и тот, без всякой задней мысли поддержав Геро в ее стремлении победить, был поражен в самое сердце столь вопиющим нарушением приличий. Он заявил, что не понимает, почему не подумал об этом раньше, и задался вопросом, что же, черт возьми, делать сейчас, когда ставки приняты, день назначен и прочие приготовления завершены? Лорд Ротем согласился с ним, что придумать выход из ситуации теперь очень трудно, однако, отложив решение до утра, рассудил: необходимо связаться с мистером Рингвудом, на здравое суждение которого неизменно полагался.

Мистер Рингвуд, обнаруженный с опущенными в тазик с горячей водой и горчицей ногами, подле локтя которого стояла кружка с исходящим паром ромовым пуншем, не колебался ни минуты. Он заявил: леди Шерингем следует немедленно предупредить о том, что ее участие в подобном предприятии совершенно неуместно.

– Да, но кто скажет ей об этом? – с подозрением осведомился Джордж.

– Ты, – с величайшей твердостью ответил мистер Рингвуд.

– Ни за что! Будь я проклят, Джил, если стану указывать жене Шерри, как ей следует вести себя!

– Ты должен сделать это, – заявил мистер Рингвуд. – Если бы не чертова простуда, я бы все сказал ей сам. И вообще вся эта история не должна достигнуть ушей Шерри. Она ему чертовски не понравится.

Лорд Ротем, угрюмо глядя на приятеля, энергично и содержательно высказал другу все, что думает о его простуде, моральном облике и поразительной трусости. Мистер же Рингвуд, подкрепившись внушительным глотком пунша, коротко ответил:

– Вот что я скажу тебе, Джордж: это должен сделать Ферди.

– Точно, клянусь богом! – воскликнул Джордж. – В конце концов, он приходится Шерри кузеном. Значит, ему и карты в руки!

Но Ферди, которого угрозами заставили нанести визит леди Шерингем уже на следующий день, оказался никудышным дипломатом, прибегнув к столь витиеватым фигурам речи, что Геро нисколько не прониклась осознанием собственных заблуждений. Она посмеялась над ним, заверила его, что он настолько же чванлив и консервативен, как и кузина Джейн, и отправилась менять книгу в библиотеку Ричардсона, прежде чем он успел высказать ей хотя бы четверть того, что репетировал по дороге на Хаф-Мун-стрит.

Мистер Рингвуд, узнав о случившемся, вслух посетовал на тупость одного из своих друзей и моральную трусость другого, а потом заявил, что намерен сам повидаться с леди Шерингем на следующее же утро.