Кристиан прочел множество книг и провел немало часов, оттачивая умение стрелять из пистолета. Чтением и тренировками в стрельбе, так же как и коллекционированием, можно заниматься в одиночестве, оставаясь наедине с самим собой.

Нельзя сказать, что Кристиан всерьез интересовался насекомыми и семенами растений. Однако коллекционирование было предлогом улизнуть из дома, чтобы отправиться на прогулку в лес или в поле. В его доме жило несчастье, и Кристиану было неловко и больно видеть чужие страдания.

Истербрук открыл деревянный чемодан. Там хранилось множество мелочей, привезенных из двухлетних странствий. Кристиана мало трогали связанные с этими вещицами воспоминания. Истинной целью путешествия было желание убежать, а не открыть для себя что-то неведомое или узнать что-то новое. То, что поездка все же увенчалась в итоге необыкновенной находкой, вышло совершенно случайно.

Кристиан отложил в сторону статуэтки и необычные текстильные изделия. На дне чемодана лежал толстый дневник в коричневой кожаной обложке. Истербрук протянул руку к тетради и на мгновение замер.

По некоторым причинам ему не хотелось до поры до времени знать, что там написано. Вряд ли это прольет свет на темные пятна в биографии его отца.

Последний маркиз совершил множество грехов, и Кристиан ничего не желал об этом знать. Неведение давало свободу. Ему не хотелось вступать на эту зыбкую почву и брать на себя тяжкое бремя чувства вины и груза невыполненных обязательств, доставшихся ему в наследство от отца.

Однако сейчас настала пора отбросить сомнения и открыть заветную тетрадь. Во время их последней встречи Леона ему солгала.

Кристиан не знал, что у нее на уме, но догадывался, что она приехала в Лондон не только для того, чтобы помочь брату. Скорее всего она решила завершить борьбу, которую начал ее отец. И если хотя бы половина из предположений ее отца подтвердится, Леону ждут большие неприятности.

Леона, видимо, подозревала, что это Эдмунд забрал дневник отца и увез с собой, ведя расследование на свой страх и риск.

Наверняка Леона вскоре попросит Эдмунда вернуть ей дневник. Однако она не станет откровенно рассказывать маркизу обо всем, что собирается делать в Лондоне.

Несколько минут Истербрук разглядывал дневник, а затем снова положил его в чемодан. Он прочтет записи позже, если возникнет необходимость. Впрочем, Кристиан искренне надеялся, что до этого не дойдет. Он постоянно будет держать Леону в поле зрения. Если Леона и вправду собирается ввязаться в опасную игру, он сделает все, чтобы отвлечь ее от намеченной цели.

Кристиан вернулся в гардеробную. Нужно еще кое-что сделать. Он послал за Миллером.

– Передайте это миссис Напье. Скажите, что я сожалею, но не смогу зайти к ней сегодня. – Истербрук вручил Миллеру маленькую коробочку.

– А записки не будет?

– Содержимое коробочки говорит само за себя. Это дорогое ожерелье.

Миллер с отвращением взглянул на коробочку:

– Надеюсь, вслед за этим не последует душераздирающая сцена. Женщины часто устраивают спектакль, когда их бросают.

– Думаю, спектакля не будет. У миссис Напье есть только две настоящие страсти – к физическим удовольствиям и деньгам. У нее хватит ума понять, что если физические удовольствия мимолетны и преходящи, то материальные ценности вечны.

– Может быть, я сую нос не в свое дело, сэр, но эта дама жестока и цинична.

– Как и все остальные человеческие существа, в том числе и мы с вами.

Миллер улыбнулся. Ему польстило, что маркиз причислил его к своему кругу. Пусть даже это был круг безжалостных циников.

Миллер отправился выполнять поручение хозяина. Отослав прощальный подарок любовнице, Кристиан почувствовал облегчение и тоже вышел за дверь.

Общение с женщинами давалось ему труднее всего.

Но скрепя сердце Истербрук все же вынужден был признать, что сластолюбивая и не в меру расчетливая миссис Напье, изводившая его вспышками ненависти и капризами, была под стать ему самому – злосчастному маркизу Истербруку.

Глава 4

Гриффин Уинтерсайд, управляющий Ост-Индской компанией, наблюдал, как мистер Хабсон, кучер, бросал полные вожделения взгляды на столик из красного дерева, где лежала десятифунтовая купюра – немалая сумма для такого, как он.

– Опишите экипаж, на котором ее увезли, мистер Хабсон.

– Большой такой экипаж. Там были два лакея и один молодой парень без ливреи – наверное, секретарь. Сразу видно, что это была карета лорда, но дверцу я толком не разглядел.

– М-да? Карета лорда? – скептически хмыкнул Уинтерсайд. Он не поверил кучеру. Леона Монтгомери – сестра обычного коммерсанта. Что может понадобиться от нее такой важной птице, как лорд?

– И часто она встречалась со столь высокопоставленными особами?

– Я отвозил ее по двум таким адресам. И в первый, и во второй раз она находилась в доме довольно долго. Ее принимали – это факт. Тут не может быть никаких сомнений. – Хабсон снова украдкой взглянул на купюру, лежавшую на столе.

Уинтерсайд отложил купюру в сторону.

– Всему свое время, мистер Хабсон, всему свое время. Ну и что же это были за адреса?

– Две недели назад леди Барраклаф устроила вечер. Получив приглашение, мисс Монтгомери очень элегантно оделась, ей-богу. А еще… Так… Дайте вспомнить… – Мистер Хабсон задумался. – Было это дней шесть назад. Она приказала отвезти ее на Гросвенор-сквер. В дом лорда Истербрука. Она нанесла визит его тетушке, леди Уоллингфорд.

График светской жизни мисс Монтгомери нельзя было назвать плотным, и ни один из сделанных ею визитов, перечисленных мистером Хабсоном, не представлял никакого интереса. Леди Барраклаф вполне безобидна, а ее супруг – глуп как пень. Эксцентричный нелюдимый Истербрук ведет жизнь затворника, а его тетушка – обыкновенная гарпия, наводящая на всех скуку.

Создавалось впечатление, что, решив нанести удар, мисс Монтгомери выбрала самые слабые звенья цепочки, на которую закрыта дверь в лондонское общество. Ни один из предпринятых этой женщиной шагов не мог представлять никакого повода для беспокойства.

– Вы видели, как тот экипаж привез мисс Монтгомери обратно?

Хабсон покачал головой.

– Управившись с лошадьми и коляской, я лег вздремнуть и не видел, когда дамочка вернулась.

Плохо. Очень плохо. Эта история с дорогим экипажем не шла у Уинтерсайда из головы. Не исключено что та карета принадлежала какому-то высокопоставленному джентльмену, который воспылал нежной страстью к мисс Монтгомери. Хорошо, если бы все обстояло именно так. Амурная история означала бы, что в том что мисс Монтгомери делает в Лондоне, нет ничего необычного.

Уинтерсайд почти не сомневался, что дело обстоит именно так. А это значит, что у них нет никакого повода для беспокойства. Но партнеры не разделяют его уверенности. По правде говоря, интерес вызывала не сама мисс Монтгомери, а то, кем был ее покойный отец. Кое-какие важные персоны на всякий случай желали убедиться, что после смерти отца его дочь не подхватила знамя, выпавшее из рук Реджиналда Монтгомери. Хотя, в сущности, какое дело женщине до нелепых обвинений этого странного человека?

Молчание лорда Уинтерсайда мистер Хабсон расценил как неудовлетворение по поводу его ответа и, чтобы выгода не ускользнула у него из рук, поспешил исправить оплошность.

– Я не видел, как мисс Монтгомери вернулась домой, но в тот же день она снова кое-куда ездила.

– И куда же?

– Сижу я, значит, себе спокойно – отдыхаю. И тут вдруг ко мне подходит этот китаец. И передает мне, что хозяйка велела снова запрягать лошадей.

– Куда вы в тот день отвозили мисс Монтгомери?

– На Королевскую биржу.

– На Королевскую биржу? Вы уверены? Может быть, она просто хотела зайти в какой-нибудь магазин, расположенный рядом с биржей?

– Нет-нет, она отправилась на биржу. Я видел это собственными глазами. Хотя не задержалась там надолго. Минут через пятнадцать она вышла. Я еще удивился тогда. Что может понадобиться женщине на Королевской бирже?

Странного в этом ничего нет. Особенно если эта женщина – сестра коммерсанта. Королевская биржа – деловой центр Лондона. Мисс Монтгомери могла зайти туда просто из любопытства.

– Скажите, мистер Хабсон, не отвозили ли вы мисс Монтгомери в другие места, которые показались вам не совсем обычными?

Хабсон усиленно морщил лоб, старательно напрягая память, но на ум ничего не приходило.

– Нет, сэр. Еще бы. Разумеется, нет. Что и требовалось доказать.

Уинтерсайд уже представил себе, как будет докладывать важным персонам, что мисс Монтгомери не была замечена в какой-либо деятельности, представляющей интерес. В этот момент кучер вдруг оживился.

– Еще она ездила на Минсинг-лейн, – заявил он.

– На Минсинг-лейн, говорите?

– Точнее, на тот перекресток. Она ушла, а мне велела вернуться через полчаса. Но я проехал немного дальше, а потом оглянулся: она шла по Минсинг-лейн.

– Вы уверены, что это была Минсинг-лейн?

– Как можно, сэр? Я уже двадцать два года работаю кучером в Лондоне. Слава Богу, знаю лондонский Сити, вдоль и поперек.

Уинтерсайд откинулся в кресле и задумался. Минсинг-лейн! Надо же! Кучер с тоской посмотрел на вожделенную десятифунтовую купюру и тяжело вздохнул.

– Возьмите деньги, мистер Хабсон. Разговор закончен, а это – благодарность за вашу любезность.

Хабсон просиял, схватил купюру и поспешно удалился. Уинтерсайд пододвинул к себе чернильницу. Да, надежды как можно скорее покончить с этим делом не оправдались. Все не так просто, как казалось на первый взгляд.

Уинтерсайд знал, что у мисс Монтгомери могла быть только одна причина ездить на Минсинг-лейн.

– Как я рада видеть, что вы снова куда-то собираетесь! – воскликнула Изабелла, расчесывая волосы Леоны. – Последнее время вы ходили как в воду опущенная. Я думала, вы заболели.