Настя еще сказала, что ее мама и Степан поженились. Причем, произошло это давно, но она настолько добренькая, что не хотела меня нервировать такими незначительными событиями. Как они все ловко придумали! Нашли дураков, называется. Настя, гадюка! Выдала себя за круглую сироту и прилипла к нашей семье, чтобы уничтожить нас всех. И ведь как быстро все у них получилось! Наш дом им понадобился. Все это они сделали, чтобы выжить нас и занять наше место. А кто их выживет со света?!

Я бы с удовольствием, но как? Я слышала, врачи переговаривались между собой, что меня в ближайшие месяцы собираются выписать. Папа Витя, насколько я знаю, оплатил год моего пребывания в санатории. Степан не захочет зря тратить деньги. Я с детства помню, какой он был жмот и вечно ныл, что у него нет денег. У меня теперь два пути. Либо я выздоравливаю и выхожу на волю, либо меня переводят в муниципальную дурку, а там я не выживу. Впрочем, есть еще один выход. Может, это и есть наилучшее решение? Еще не решила. А лучше бы решилась…

Пока, дневник.


Маха закрыла тетрадь. Последний месяц пребывания в клинике Маха запомнила веселыми прогулками по весеннему парку санатория и общением с Дашей, по-прежнему чудовищно костлявой, но доброй и улыбчивой. Маха чувствовала скорую разлуку с подругой. Ей было очень грустно от этой мысли. Предчувствие не обмануло Маху. Степан с подачи сладострастно льющей яд в его уши Лены не стал оплачивать дальнейшее пребывание Махи в санатории.


Привет, дневник!

Меня завтра выписывают. Я, наверное, единственная здесь, кто не хочет возвратиться домой. Да и что такое дом? Был дом. А сейчас там хозяйничают две мегеры с подкаблучником Степаном. Мне в нем не осталось места, как и Кеше. Я не хочу уходить отсюда. Мне нравится в этой психушке. Приветливый персонал, много новых знакомых, большая часть которых такие же горемыки-наркоманы, как и я. Кажется, я уже писала об этом…

Я не хочу расставаться с Дашей! За последние полгода она мне стала как родная. Я не хочу возвращаться домой! У меня уже и дома то нет. Я решила остаться здесь. Навсегда. Может, меня не долечили? Мысли путаются и я все время повторяю одно и то же. Со мной так не всегда, а только когда я нервничаю. Не знаю, может мне и рано выписываться. Я решила уйти. Навсегда. Я так решила и уже не передумаю.

Пока, дневник! Прощай!


Маха закрыла тетрадь и полезла под кровать. Там, в маленьком мешочке, скотчем приклеенном к деревянной основе, Маха хранила приносимые медсестрой пилюльки, которые в свое время она так и не выпила. Это было то, что не поместилось в резинку для волос. В основном это были витамины и антидепрессанты. Их набралось приличное количество. Маха стянула с липкой ленты мешочек и высыпала на ладонь разноцветные таблетки и капсулы.

– Ну что?! Поехали? – спросила она у себя и кивнула в ответ, отправив в рот все, что пестрело на ладони. – Пошли вы все…

Это были последние слова Махи. Так она, во всяком случае, думала, сводя счеты со своей загубленной жизнью. Она не верила в то, что там, за границами нашего трехмерного мира что-то есть. Маха думала, что просто для нее наступит вечная темнота без боли и страха, но она увидела странный сероватый свет, как бывает ранним утром, когда уже светло, но еще не видно солнца. Маха шла по узкой дорожке, а вокруг было что-то вроде пустыни с серой комковатой землей. Впереди, на горизонте возвышалось какое-то строение. Подойдя ближе, Маха увидела простую деревенскую избу из бревен, какие раньше строили в русских деревнях. На пороге избы стояла женщина средних лет в длинном белом балахоне, похожем на ночную рубашку. У нее были пронзительно-черные глаза и короткие светлые, почти белые волосы, но было видно, что она не седая, просто такой цвет волос. Это напомнило Махе кое-кого другого с точно таким же цветом волос. Она не захотела общаться с этой женщиной, как две капли воды похожей на ее заклятого врага Настю и собиралась повернуться, чтобы уйти в другую сторону, но женщина остановила ее, сказав:

– Эх, Маха! Тебе не время быть здесь! Что же ты натворила, глупышка?!

– Откуда вы знаете, как меня зовут? – невольно заинтересовалась Маха.

– Я все знаю! Знаю, что было, что происходит в мире живых и что будет с людьми, как и то, что могло бы с ними произойти, но им не суждено этого увидеть, – таинственно улыбнулась женщина.

– Какая странная, – пронеслось в голове у Махи. – Вроде в дурке я вылечилась, а тут такие глюки! И до чего же эта тетка похожа на Настю! Смотреть аж противно!

– Я не тетка, а твоя прапрабабушка, Прасковья. Но люди прозвали меня Черная Пронька. И Настя на меня похожа, потому что она, как и ты, моя праправнучка. Вы с ней родные сестры, – сказала странная женщина, видимо, прочитав мысли Махи.

– Вы… моя прабабушка? – переспросила Маха. – А Настя моя сестра? Только этого не хватало! Даже я такой бред не несла…

– Тем не менее, это так! – подтвердила свои слова Прасковья. – Вы обе дочери Степана.

– Тогда, может, вы скажете, почему Настя меня так ненавидит? – спросила Маха. – Меня и всех нас. Я имею в виду нашу семью. Она погубила маму, папа в тюрьме и где Кеша, я даже не знаю.

– Ну, это ведь понятно! Она захотела занять твое место, жить с матерью в вашем доме, а вы все оказались лишними, – сказала Прасковья, внимательно вглядываясь в лицо Махи. – Настя глупа! Она использует свой дар во зло, не понимая, что ей все вернется сторицей. Я всегда помогала людям. Правда, они в знак благодарности кидали в меня камни, но я не держу на них зла. Их натравливал на меня старый священник, которому я еще в молодости не дала… Ха-ха-ха!

– У Насти дар? Я думала, она просто очень злая девчонка, – сказала Маха, стиснув зубы от ненависти.

– У тебя тоже есть частица моего дара, но ты им никогда не пользовалась. Подойди ближе, Маха, – властно потребовала Прасковья. – Я хочу именно тебе передать свои знания и способности, свою силу. Ты добрая. У тебя светлая душа.

– Это раньше я была доброй. Я не знала, что такое ненависть, а теперь я хочу лишь одно. Я хочу отмстить Насте и ее мамаше… Да и Степан хорош! Отец называется!

– И поэтому ты решила трусливо сбежать от жизни, наглотавшись таблеток?! – цинично пошутила Прасковья. – У тебя появится второй шанс. Последний. Смотри сюда.

Прасковья начертила в воздухе рукой круг и Маха, как в телевизоре, увидела картинку. Она увидела себя неподвижно лежащей на больничной койке и людей в синих халатах и масках, пытавшихся ее оживить с помощью дефибриллятора. Через ее неживое тело пропускали электрические разряды, но она оставалась неподвижной и не подавала признаков жизни.

– Видишь, что ты наделала?! Если ты не вернешься сейчас, ты уже никогда не шагнешь назад, в мир живых. Подойди ко мне, а затем лети к своему телу! – сказала Прасковья, протянув руки навстречу Махе.

Маха послушно подошла к своей прапрабабушке. Прасковья ее обняла и обхватила руками ее голову, заглянув в глаза. Маха почувствовала невероятное тепло во всем теле и жжение в груди. В этот момент глаза Прасковьи излучали какой-то нереальный ослепительно белый свет, проникающий в широко распахнутые глаза Махи и пронизывающий ее насквозь. Наконец, свет исчез и прапрабабушка ее отпустила, но внутреннее тепло и чувство огня в груди у Махи осталось.

– Все! Возвращайся к людям! Теперь ты другая. Ты это скоро поймешь и почувствуешь, что многое можешь. Помни только одно, никогда не используй свой дар во зло, – произнесла Прасковья и поцеловала Маху в лоб. – Все! Возвращайся!

– Но я обязана отомстить за свою семью! – воскликнула Маха, метнув глазами молнии.

Молнии ударились о серую землю мертвого мира, а испуганная Маха отпрыгнула в сторону.

– Ого! – вскрикнула она. – Я так могу?!

– Ты еще и не такое теперь умеешь, а месть дело благородное. Зло должно быть наказано и уничтожено его же оружием. Грош цена счастью, если не умеешь за него бороться и защитить от окружающего зла. Вокруг своего счастья нужно выстроить крепостные стены и окружить их рвом с кипящей смолой, чтобы зло в ней захлебнулось и навеки расплавилось. Твоя мама и Виктор слишком добры и благородны. Они не знали страха перед злом и не сумели защитить свое счастье, свою семью от зла, – сказала Прасковья и растаяла в воздухе.

Маха крепко зажмурилась и представила себя там, в больнице, в собственном теле. Открыв глаза, она увидела склонившихся над ней медиков. В глаза бил ослепляющий свет больничной лампы. Еще почему-то очень болело горло.

– Слава тебе, Господи! Воскресла! – воскликнула пожилая женщина-врач.

– Очнулась! Надо же! Это чудо! Она была мертва четыре минуты. Никогда ничего подобного не видел, – заметил молодой мужчина в очках с толстыми стеклами.

Маха постаралась встать, но ослабевшее тело ее не слушалось.

– Лежи спокойно, а то тебя придется привязать к койке. Что ты хотела доказать своим глупым поступком?! – спросила пожилая врач.

– Я… я не знаю. Я подумала о маме и мне стало очень грустно, – хриплым голосом ответила Маха. – Что у меня с голосом? Горло болит ужасно.

– Это из-за трубки. Тебе промыли желудок. Если бы мы этого не сделали, ты бы сейчас вообще не разговаривала с нами, – строго сказал молодой доктор.

– Спасибо! – прошептала Маха, попытавшись выдавить из себя улыбку.

– Тебя рано собрались выписать из клиники. Думаю, тебе нужно на некоторое время здесь задержаться, – сказала пожилая врач.

Маха ничего не ответила. Она отчетливо слышала мысли врачей, как будто они громко говорили, но это были лишь беззвучные мысли.

– Чокнутая малолетка, – подумал кивавший в знак согласия с коллегой молодой врач. – Если бы не она, я бы сейчас лежал в постели с моей Аней, а не торчал в этой трижды проклятой дурке.

Маха видела, как он мечтает заняться с Аней любовью, как целует и ласкает фигуристую блондинку. Ей стало неловко от того, что она подсматривает интимные мысли-образы этого человека. Маха переключила свое внимание на врачиху с морщинистым лбом и умными серыми глазами.