— Парнишка держал вас за горло.

— Джеймс. — Она поняла, что повысила голос, и заставила себя говорить тихо. — У этого «парнишки» есть имя. Он очень смышленый и восприимчивый. Прирожденный лидер. И если его загнать в угол, он будет зубами драться за свой авторитет.

— Вы серьезно думаете, что я не должен был вмешиваться?

Терпение, напомнила она себе. Ругать Энтони Хэкворта не за что. В его мире мужчины были обязаны поспешить на выручку к женщине. Просто он еще не понял, что Пещеры — это не его мир.

— Он не причинил бы мне вреда, — вполголоса объяснила девушка. — Мы с ним старые знакомые. Я нянчила Джеймса, когда он был малышом. Ему нужно было пригрозить мне, чтобы спасти лицо перед дружками. А потом, когда я хорошенько попросила бы его, он позволил бы мне пройти и сделать свое дело.

— Вы уверены? — Тон Хэкворта показывал, что он сильно в этом сомневается.

— Разве можно быть в чем-то уверенной, говоря о людях? Симпатичные, аккуратно подстриженные мальчики на шикарных отцовских машинах приезжают на этот угол по пятницам в поисках дешевых наркотиков и женщин за пятьдесят долларов. А такие подростки, как Габриель, со всеми их татуировками и шрамами снимают котят с деревьев и создают группы по уборке заброшенных автомобильных стоянок, чтобы младшим было где поиграть летом в бейсбол.

— И что вы теперь будете делать?

— Заканчивать то, что начала. Пойду на Грейфолдские камни, к своему пациенту.

— Пациенту? — нахмурился он.

— В том-то все и дело. Я медсестра и иду проведать больную.

По лицу священника было видно, что его мнение о Кэрол сильно повысилось.

— А вы что подумали? — спросила она. — Что я одна из этих пятидесятидолларовых женщин, с утра пораньше вышедшая на ловлю клиентов?

— Я вообще ни о чем не успел подумать. У меня было мало времени.

— Но, по-вашему, я не слишком похожа на медсестру, так ведь? — Кэрол обвела взглядом свою одежду. Вполне пристойная, на ее взгляд, юбка прикрывала все, что полагалось, а скромная блузка не слишком подчеркивала грудь. Ей казалось, что подобное одеяние не так уж отличается от здешней моды. — Скоро вы поймете, что местные жители заботятся не столько о том, чтобы произвести впечатление на окружающих, сколько о том, чтобы элементарно выжить.

Она сузила глаза. Энтони смотрел на ее ноги с таким видом, словно размышлял, позволил бы Бенджамин Спок [7] своим медсестрам опуститься до такого срама.

— Эй, преподобный Хэкворт, что это значит? Вы строите глазки, каетесь в грехах или осуждаете меня?

Кэрол не ждала ответа. Столько времени она потеряла на этом перекрестке. Но теперь горел зеленый свет, и поблизости не было никого из шайки. Она отвернулась от Энтони Хэкворта и перешла улицу. Направляясь к Грейфолдским камням, она оглянулась — священник ушел.

По его милости Кэрол предстояло ломать голову, как защититься от «Мустангов». Если она ничего не придумает, «Фонд Исиды» прикажет долго жить.


Дверь кабинета распахнулась, и в комнату без стука ввалилась Огаста. Она остановилась в проеме и принялась считать промахи и точные попадания. Обнаружив на полу три резинки, она наклонилась, сложила их в ряд и сочувственно вздохнула:

— Неудачный день, да?

Эта молодая и веселая женщина родилась в августе — отсюда и ее имя. И теперь, помогая матерям окрестить родившихся летом девочек, призывала называть их не иначе, как Мэй, Юлия, Огаста.

Кэрол смела остатки метательных снарядов в ящик стола.

— Да нет, все было о'кей.

— Говорят, ты чуть не выставила отсюда крошку Мэйбл.

— Славная пациентка повадилась ходить сюда как часы.

— А ты не считаешь, что стоит ей перестать навещать клинику, как с ней и вовсе сладу не будет?

Кэрол не обладала неистощимым терпением доктора родильного дома. Она в сердцах хлопнула по столу пачкой медицинских карт.

— Надо разложить их в алфавитном порядке, — не моргнув глазом сказала Огаста.

Помощница никогда не выходила из себя, и за это Кэрол готова была возненавидеть ее. В этой блондинке было шесть футов росту. Она никого не судила и никому не читала нотаций. Когда же имела дело с будущей матерью типа крошки Мэйбл, кормившейся торговлей наркотиками, а при случае, возможно, и принимавшей их, Огаста лишь хладнокровно набрасывала перспективу жить с больным ребенком, отравленным еще в материнской утробе. Она показывала фотографии, объясняла, что такое вечно хнычущий ребенок, которого ничем нельзя успокоить, который не в состоянии выразить свои чувства, не способен учиться в школе и всегда будет зависеть от матери, чьей обязанностью станет вечный уход за ним.

Если будущая мать не слишком далеко зашла, случалось, что она прислушивалась к Огасте. Кое-кто даже менял свой образ жизни. Однако подавляющее большинство сердились на нее — так же, как сегодня сердилась Уилфред.

— Так что же тебя тревожит? — спросила помощница.

Кэрол подняла глаза и увидела причину своей тревоги. В дверь вошел Энтони Хэкворт и остановился рядом с Огастой. Побарабанив пальцами по столу, девушка поглядела на священника и встала.

— Расскажу позже, — пообещала она.

Увидев устремленный мимо нее взгляд, Огаста обернулась и принялась осматривать пришельца так же тщательно, как осматривала своих беременных пациенток. Затем она посмотрела на Кэрол.

— Теперь понимаю, почему ты хочешь подождать, — сказала она, подарила гостю щедрую белозубую улыбку, отошла в сторону и широко зашагала по коридору.

Хэкворт остался стоять в дверях. Он все понял с первого взгляда. Зная, что здесь расположена амбулатория, священник ожидал увидеть стены, выкрашенные в традиционный зеленый цвет или оклеенные дешевыми обоями спокойных тонов. Однако стоило открыть дверь, как у него зарябило в глазах. Две стены в приемной были украшены лозунгами о необходимости беречь свое здоровье и соблюдать правила гигиены, выполненными в пышном стиле бандитских заборных надписей. На других двух стенах красовалась фреска, изображавшая детей разных рас, играющих на изумрудно-зеленой траве, которой соответствовало по-королевски голубое небо. Пластиковые стулья также были раскрашены в яркие цвета. Даже обложки разложенных на столах брошюр были такими цветастыми, что невольно привлекали к себе внимание.

Оформление директорского кабинета в виде желтых и красных пятен было подчинено той же цели. Как и внешность женщины, стоявшей за письменным столом.

Кэрол Уилфред не была поклонницей утонченности. До сих пор ему не приходилось видеть женщину, которой белый цвет одежды только прибавлял сексуальности. Блузка с короткими рукавами и глубоким квадратным вырезом едва скрывала пышную грудь, а юбка и широкий белый пояс подчеркивали тонкую талию и пышные, женственные бедра. Девушка стояла за письменным столом, но если юбка ее была такой же, как вчерашняя, то Хэкворт сильно сомневался, что она прикрывает колени.

Однако чувственную натуру Кэрол выдавали не только роскошные формы или их вызывающая демонстрация. Она носила украшения, которые больше подошли бы к платью для коктейля, и пользовалась косметикой, подчеркивавшей каждую особенность ее необычного лица. Любая его черточка жила своей жизнью. В нем было что-то от античного божества. Вот откуда название ее фонда, подумал Хэкворт. Она и есть воплощение Исиды, с ее материнской нежностью и дерзостью повелительницы людских судеб.

— Входите, — сказала Кэрол. — Не стану говорить, чтобы вы чувствовали себя как дома, поскольку знаю, что из этого ничего не выйдет. Однако садитесь.

Она выдвинула из-за стола стул и села, повернувшись лицом к дивану и двум удобным креслам, принадлежавшим выселенной из квартиры пациентке и дожидавшимся здесь возвращения к хозяйке. Кэрол ни с кем не разговаривала, сидя за столом. Высокомерие противоречило ее натуре.

— Кофе? — спросила она, указав рукой на столик у окна.

— Нет, спасибо.

Энтони сел на один из стульев. Она ожидала, что гость будет усаживаться очень осторожно. В нем не было ни капли жеманства. Никому бы и в голову не пришло заподозрить в этом крупного мужчину с честным лицом, несмотря на его профессию. Но он был серьезным человеком, как все церковники. Казалось, что сядет прямо, упрется ногами в пол и заговорит, наклонившись вперед с таким видом, словно от слов, которыми они обменяются, будет зависеть судьба мира.

Однако проповедник уселся так непринужденно, будто этот стул принадлежал его семье лет сто или хотя бы с основания «Фонда Исиды», и устремил на девушку немигающие глаза.

Да, отдыхающий Энтони Хэкворт представлял собой внушительное зрелище…

— Если вы пришли из-за вчерашнего, то не стоило трудиться, — сказала Кэрол, складывая руки крестом.

Это движение натянуло ткань на ее груди, что не укрылось от внимания священника. Кроме того, он заметил на ее шее ожерелье из красных и пурпурных бусин, из которых обычно делали четки, но ничего не сказал.

— Вы пытались помочь, — напомнила девушка.

— Я пришел, чтобы поговорить о вашей сестре.

Он-таки выбил ее из колеи. Кэрол ожидала извинений или, по крайней мере, объяснений. На секунду она беззвучно рассмеялась: ишь, возомнила, будто ее мнение настолько серьезно, что он или кто-нибудь другой станет тратить на него время…

— О которой из них? — наконец промолвила она.

— Об Агате.

— Как вы узнали, что она моя сестра?

— Она несколько раз упоминала ваше имя, но только сегодня утром сказала, чем вы занимаетесь, и все встало на свои места.

— А я думала, что вас ошеломило наше фамильное сходство.

Он подумал об Агате. Ее жидкие, коротко стриженные волосы были того же цвета красного дерева, что и у Кэрол. Это единственное сходство, которое ему удалось заметить. Агата никому не смотрела в глаза, но какого бы цвета ни были ее радужки, они не имели ничего общего с бездонной синевой неба, запечатленной в глазах-миндалинах Кэрол. Впрочем, если бы Агату как следует откормить и успокоить, она была бы очень миленькой. Но никому и в голову бы не пришло назвать миленькой Кэрол.