Секретариат представлял собой небольшое помещение под сводами, вход в которое находился рядом с алтарем. Большие стеклянные окна делали комнату похожей на приемную врача. При их приближении женщина средних лет с тщательно завитыми черными волосами оторвала глаза от стола.

— Чем могу… — Она уставилась на них, а затем стремительно встала. — Энтони? Это вы?

Прежде чем гость успел ответить, женщина обернулась и крикнула:

— Энтони здесь! Энтони Хэкворт! Он вернулся к нам!

На мгновение она исчезла, потом появилась вновь в сопровождении нескольких праведниц и порывисто обняла его, пока остальные ждали своей очереди. Кэрол наблюдала за этой сценой, стоя в сторонке. Вот и ответ на вопрос, который он не мог не задавать себе: как-то его здесь встретят?

Священник обнял встречавших одну за другой, а потом обернулся к жене.

— С удовольствием представляю вам мою супругу, — сказал он. — Кэрол Хэкворт. — Он назвал каждую по имени.

Гостья пожимала руки и бормотала приветствия.

А затем черноволосая женщина, которую звали Мария, сурово подбоченилась.

— Ну что ж, мы слышали, что вы вернулись в город, но я не могла поверить этому. Почему же вы до сих пор не нашли времени повидаться с нами?

У Кэрол замерло сердце. Хватит ли у него сил ответить честно?

Хватило.

— Слишком много тяжелых воспоминаний связано с этим местом.

Все дружно кивнули и сочувственно закудахтали. Кэрол представилась картина того, как этот выводок каждый день кормит Энтони куриной лапшой и кладет ему на колени салфетку. Большинство из них благополучно миновали средний возраст, были прекрасно ухожены и — она готова была биться об заклад — отлично справлялись с работой. Не было никаких сомнений, что они обожали ее мужа.

Ее мужа. Интересно, как они отнеслись к его новому браку. Одна из пожилых женщин, Дженни, искренне и очень по-земному улыбнулась гостье.

— Господь свидетель, супруг много рассказывал вам об этом месте.

Если бы она знала, что действительно рассказывал ей Энтони.

— Не слишком, — с улыбкой сказала она.

— Ну что ж, тогда это сделаю я. — Дженни взяла ее за руку. — Пойдемте, я покажу вам офис. — Кэрол, увлекаемая вперед, беспомощно оглянулась. Супруг улыбался и пожимал плечами.

Следующие пятнадцать минут ее слух услаждали рассказами об Энтони. В них по-новому представала его здешняя служба, о которой он никогда не заикался. Ей поведали о человеке, за которым святой отец начал ухаживать, придя в больницу к своему прихожанину и обнаружив, что его соседа, одинокого и старого, никто не навещает. Он включил имя этого человека в список посещений, а несколько месяцев спустя, когда старик умер, выяснилось, что тот был атеистом и завещал все свое небольшое состояние церкви.

Она слышала о парах, которые Энтони обвенчал и которым отказал в венчании, о семьях, которым он принес мир, о причастиях и отпеваниях. Она слышала о проповедях, на которых негде было яблоку упасть, о проповедях столь спорных, что многие псаломщики отказывались из-за них от служб. И во всех этих рассказах сквозили уважение и любовь пожилой женщины к молодому пастору, человеку, который обладал удивительной способностью оказываться рядом и в горькие, и в радостные моменты ее жизни: смерть мужа, крещение внука, сложности переходного возраста у подростка-сына…

Кэрол вышла из секретариата, раздумывая над тем, а знала ли она что-нибудь о неожиданно обретенном супруге.

Хэкворт беседовал с мужчиной приблизительно его возраста. Он жестом подозвал жену.

— Это Джереми Милфорд, — представил он нынешнего пастора.

Святой отец, сняв маску строгости, заулыбался. Он был статен и набожно красив, исполнен чувства собственного достоинства, но уже не скрывал теплой и — она оценила это — восхищенной улыбки.

— Мне пришлось покаяться вашему мужу, что я слишком толстокож для этого озаряющего сана, — ничуть не стесняясь, сказал Милфорд.

— А я говорил ему, чтобы он был осторожен, не попал в ловушку неверия, как и я, и постарался иметь кожу потоньше, — отозвался Энтони.

— А еще он рассказал мне о вашей церкви в Кейвтауне. Не знаю, смог бы я сделать то же, что Энтони, но ясно одно: это чрезвычайно важно. Я думаю, община будет рада помочь вам всем, что в ее силах. Деньгами, людьми…

— Пожалуй, есть кое-что, над чем мы могли бы поработать вместе, — прервал его Энтони. — Одна мысль родилась у меня прямо сейчас.

— С удовольствием выслушаю.

— Дорогая, не хочешь еще немного погулять с Марией или Дженни, пока мы поговорим с Милфордом?

Кэрол кивнула. Супруг был неузнаваем. На мгновение она растерялась и тут же все поняла. С его лица сошло напряжение. Он выглядел непринужденно, как в своей епархии. Перед ней стоял сильный мужчина, который восстановил власть над собой и своей жизнью.

Энтони улыбнулся, словно поняв, о чем она думает.

— Как только мы закончим, я присоединюсь к тебе, — сказал он. — Ожидается снегопад, а до дому дорога неблизкая.

До дому. Не «до Пещер». До дому! Она была рада, что муж выбрал именно эти слова.

Вечером Кэрол любовалась обожествляющим сиянием елки. Она потратила на украшения совсем немного времени, но все пришлось впору. Лохматые ветви ожили — на них горели свечи тихого торжества. Ветки остролиста, обрамлявшего палисадник одного из прихожан, венчали корзину с сосновыми шишками и бобовыми стручками. Над дверью висели гирлянды из золотой и серебряной фольги, а над притолокой дразняще колыхались веточки омелы.

Энтони подкрался бесшумно, и не успела она моргнуть глазом, как оказалась под омелой. Поцелуй его был долгим, медленным и возбуждающим. А потом она прижалась к нему, желая большего.

— Спасибо за то, что поехала со мной, — сказал падре.

По дороге домой они о чем-то беседовали, а чаще молчали. Она гадала, когда муж заговорит о посещении церкви, если вспомнит о ней вообще.

— Там любили тебя, Энтони. И любят до сих пор.

— Я никогда не сомневался, что так и было. А я любил себя. В этом-то все и дело.

— Ты серьезно думаешь, что, служа в этой церкви, все делал лишь в угоду собственному самолюбию? Что ты не испытывал родства с другими и — может быть, может быть — с чем-то высшим?

— Я вообще ни о чем не думаю, — ответил он. — Кроме того, что уже поздно. День был трудный.

— И такой же трудной будет ночь в постели?

Энтони крепче прижал ее к себе.

— Да.

У Кэрол чуть не остановилось сердце. Перед ней стоял совсем другой человек — человек, которого перестали терзать воспоминания о былых ошибках. Мужчина, смело смотрящий в будущее. А судя по изумрудинкам, сверкавшим в его глазах, это будущее было неотделимо от некой Кэрол Уилфред-Хэкворт.

— Я люблю твои волосы. — Он потянулся и расстегнул скреплявшую локоны широкую позолоченную заколку. — Пусть живут по своей воле. Как и одна моя знакомая женщина.

Кэрол овладело нетерпение. Не в силах дождаться того, что будет дальше, она обвила руками его талию.

— А что еще ты любишь?

— Твои глаза. Они составлены из разноцветных кусочков неба и меняют цвет в зависимости от настроения. Когда ты сердишься, лазурь затмевают грозовые тучи с молниями.

— Поэт…

— И твою кожу. — Он покрыл поцелуями ее шею. — У нее оттенок молочного шоколада, и вкус такой же: горьковато-сладкий…

Она вытянула шею, давая простор его губам.

— Еще…

— О, я и не думал останавливаться. — Он подкрепил слова, подхватив жену на руки.

Энтони целовал ее, неся в спальню. Замерев в его объятиях, Кэрол не ощущала собственного веса. Она не могла дождаться начала новой главы их супружеской жизни и теперь была уверена, в первый раз абсолютно уверена, что супруг хочет ее. Не потому что она соблазняла или обольщала его. Но потому что он был мужчиной, желавшим женщину, на которой был женат.

Он помог ей раздеться, мучительно медленно снимая с ее трепещущего тела один предмет одежды за другим. Кэрол отвечала ему тем же, ее движения были еще более медленными и обольстительными, и, когда они наконец раздели друг друга, их тела горели желанием.

Кэрол могла убедиться в силе его желания. Энтони был полон гордой, уверенной в себе мужественности. Она видела его таким и раньше, но в какой-то миг это желание исчезало. Однако теперь казалось, что он верил в их общее будущее. Сегодня вечером он верил в себя.

Они упали на кровать. Их ноги переплетались, руки сталкивались, торопясь ласкать. Энтони целовал любимое тело так, словно каждый поцелуй был открытием. Она обвила ногами бедра супруга, а он притянул ее к себе на грудь. Супруга глядела в его глаза, зная, что перед ней мужчина, в существование которого она не верила, мужчина, которого перестала искать еще до того, как в ней возникла надежда разбудить в нем Адама.

— Я люблю тебя, — прошептала она. — Такого, каким ты был, какой есть и каким будешь. Всего Энтони Хэкворта — целиком.

Он закрыл глаза, но не от счастья, а от смущения, словно дар ее любви был неизмеримо больше того, чего он заслуживал.

— Люби меня, Энтони, — сказала она, тоже закрывая глаза. — Дай мне стать твоей любовницей.

Кэрол слегка отодвинулась и ощутила, как в нее вошла твердая, горячая и пульсирующая плоть. Наслаждение пронзило ее. Это ощущение было похоже на сон. Но это была явь, сладкая явь, в которой им так долго природа отказывала.

— О да, — прошептала она. — О да, милый.

Они двигались медленно, упиваясь ощущением слияния. Все его тело напряглось, словно слишком острое блаженство не давало ему пошевелиться.

И вдруг это чувство исчезло. У них обоих.

Сначала она растерялась. Они же справились, одержали победу. Они соединились и стали одним целым. Женщина еще двигалась, но не чувствовала ответа. Его тело больше не отзывалось. Она подняла веки и увидела, что он тоже открыл глаза. И вместо веры в себя, веры в будущее в этих глазах был холод, превративший их в лед.