Кэрол медленно села и тряхнула копной темных волос, которая согласно широко распространенному дурацкому стереотипу не соответствует типичной внешности медицинских сестер. Волосы у нее были длинные, пышные, непокорные, и она гордилась ими. Даже собранные в узел на затылке, они умудрялись лезть в глаза и уши, а локоны спадали на шею.

Когда девушка окончательно стряхнула с себя сон, стоявшее рядом с кроватью зеркало напомнило, что и все остальное в ее внешности не вызывало ассоциации со спокойными голосами и добрыми руками. Необычными чертами лица Кэрол была обязана нескольким поколениям иммигрантов, избравших Кейвтаун своей первой остановкой в Соединенных Штатах Америки. Некоторым счастливчикам удавалось перебраться в более благодатные места, но не раньше, чем они обогащали местный генофонд одной-другой чертой или характерной особенностью.

Большие миндалевидные глаза, которыми ее наградила некая таинственная страна, такие голубые, почти лазурные, что на память тут же приходили ясноглазые норманны. Смуглая ореховая кожа — явный дар матери, наполовину эфиопки, но не отца, в жилах которого текла кровь викингов. Смесь африканского солнца и скандинавских морозов снабдила Кэрол щедрой улыбкой и благоразумием не злоупотреблять ею. В тех редких случаях, когда девочку хвалили школьные учителя, они называли ее внешность броской или интересной. Эпитет «красивая» приберегался ими для барышень с более благородной родословной.

Кэрол с трудом вылезла из постели, подошла к холодильнику и сделала большой глоток молока прямо из пакета. Она привыкла пить молоко по утрам и кофе на ночь. На завтрак она ела пиццу, на ужин — оладьи, а десерт поглощала в любое время суток, не запрещенное законом. Она никогда не делала того, чего от нее ждали, а на мнение окружающих обращала внимания столько же, сколько на жужжание мухи.

Что ж, сегодняшний день покажет, кто из них ближе к истине. Вполне возможно, правы именно окружающие, а она просто чокнутая.

Наскоро приняв душ и почти одевшись, Кэрол обратила внимание, что ребенок в соседней крошечной квартирке все еще плачет.

Наверно, полуторагодовалая Люси хотела есть. Ее мать, Долли, не слишком отличалась от всех остальных семнадцатилетних девчонок и любила поспать. Правда, из всех юных матерей, которых знала Кэрол, Долли была лучшей. Однако это вовсе не означало, что рождение ребенка одним махом превратило ее во взрослую женщину, способную принести собственные удовольствия и желания в жертву орущему свертку весом в шесть фунтов, который нежданно-негаданно сильно осложнил ей жизнь.

Кэрол вышла в коридор и принялась одной рукой застегивать манжету, а другой — стучать в дверь.

— Эй, Долли, ребенок голоден! Либо вставай, открывай и давай девочку мне, либо вставай и корми ее сама!

— Отстань…

Кэрол застегнула другой рукав и постучала вновь.

— Не отстану, — сказала она. — Открывай.

Наконец дверь подалась. За ней стояла мать в футболке почти до колен.

— Слушай, тебе давным-давно пора завести собственных детей.

— Как бы не так! Хочешь, чтобы я возилась со своими и не мешала тебе спокойно жить? — Кэрол опустилась на корточки и протянула руки. Люси, у которой слезы текли по подбородку, потянулась в объятия девушки и вытерла лицо о ее блузку.

Сердобольная нянька поднялась, прижимая ребенка к себе.

— Спасибо тебе, сопливый нос, — криво улыбнулась она. — Будем надеяться, что у меня найдется еще одна чистая блузка.

Долли зевнула.

— Слушай, может, теперь ты оставишь нас в покое?

— Это было бы лучше всего. Но если она будет продолжать реветь, я вернусь и убью тебя в твоей собственной постели.

— По крайней мере, мне не придется вставать.

— Ты лентяйка. — Кэрол погладила нерадивую мать по голове, пытаясь смягчить упрек. — Хочешь, я покормлю ее, пока ты будешь принимать душ?

— Не-а. Ты накормишь ее какой-нибудь дрянью.

— Арахисовое масло и гренки — это вовсе не дрянь.

— Вчера я купила ее любимую кашу. — Долли подняла руки, прежде чем Кэрол успела возразить. — И сок. Сок я тоже купила.

— Значит, ты прислушалась к моим советам?

— Не-а. Всего лишь инстинкт самосохранения. — Долли вынула дочь из объятий соседки. — Сегодня воскресенье. Почему ты оделась, как будто идешь на работу? Разве у вас нет выходных?

Кэрол была руководителем уникального проекта «Фонд Исиды»[5], целью которого являлось обеспечение женщинам и детям Кейвтауна охраны здоровья, а одиноким матерям — и занятости. Девушка создала этот проект из ничего, шутками, мольбами и угрозами выбивая деньги из частных благотворительных и государственных организаций. Ни одна женщина, ни один ребенок в этом городе не должны были пройти через то, что довелось пережить ей самой.

Уилфред была директором, сотрудником, секретарем и сторожем одновременно. Впрочем, никогда не жаловалась. Ей нравилось разнообразие, постоянная текучка и улыбки на лицах детей, которых не было бы в живых, если бы не существовал «Фонд Исиды».

А всех и все, что мешало помогать этим детям, директорша презирала и ненавидела.

— Мне надо кое-куда сходить, — сказала она.

Долли прижала Люси к себе и девочка притихла.

— Куда это?

Не глядя в глаза мамаши, Кэрол осмотрела однокомнатную квартирку — наверно, лучшее жилье, в котором той доводилось обитать. Здесь царила почти болезненная чистота, но разбросанные на полу детские игрушки придавали комнате живописный беспорядок.

— На Грейфолдские камни [6].

— Ого… Это же территория «Стаи».

— Это общая территория.

— Ты с ума сошла, девочка.

— Я делаю свое дело. — Кэрол скрестила руки на груди и приготовилась к битве. Хорошая тренировка перед тем, что ей предстояло. — И не позволю мешать мне стае каких-то койотов, не могущих поделить между собой загон для серой паствы и готовых ради этого убить друг друга!

— Вот ты и станешь первой, кого они убьют.

— Едва ли. Эти парни знают меня. Я принимала роды у их подружек и держала этих девчонок за руки, когда они пытались наглотаться таблеток. Мальчишки не станут стрелять в меня.

— Ты собираешься повидаться с Сибиллой, верно?

Кэрол посмотрела в глаза Долли.

— У нее вот-вот начнутся схватки, а в больницу она идти боится.

— Тогда тебе не «Стаю» надо бояться. Тебя затопчут «Мустанги». Они увидят, куда ты идешь, и сразу догадаются к кому.

— Ну и пусть.

— Ты не в своем уме.

— Нет. В своем. Кто-то должен оставаться нормальным в этом городе, где подростки решили, что самая лучшая вещь на свете — это перестрелки с соседними бандами, отличающимися от них лишь цветом одежды и эмблемой.

— Сибилла знала, на что шла, когда начала путаться с Тимоти и его дружками. Она знала, что Кентавр ни за что не допустит этого. — Молодая женщина ткнула указательным пальцем в грудь упрямицы, пытаясь заставить ее образумиться.

— Тимоти хороший парень.

— Это дела не меняет.

Кэрол было приятно, что Долли искренне переживает из-за нее. Не все потеряно, если такие девчонки, как эта, на плечи которой свалилась огромная тяжесть, не теряют способности переживать из-за других людей.

— Я буду осторожной, — пообещала она.

— Ты не можешь изменить порядок вещей, Кэрол. Так было сто лет назад, так будет еще через сто. Пещера останется Пещерой и тогда, когда на ее тротуарах будут играть внуки Люси.

— Ну, если наши внуки будут играть на тротуарах, это будет уже не тот Кейвтаун. Здесь станет намного лучше.

— Я все же не думаю, что тебе стоит ходить туда.

— Представь себе, что там лежишь ты и дожидаешься моей помощи.

Ответ Долли не был предназначен для детских ушей.

— Будем надеяться, что это слово не станет первым, которое произнесет Люси, — сказала Кэрол.

— Когда вернешься, зайди ко мне.

— Ладно. Только не вздумай снова лечь в постель. Я не хочу еще раз будить тебя.

Кэрол наклонилась и поцеловала соседку в щеку.

Когда Уилфред, сменив блузку, полчаса спустя шла по коридору, соседняя дверь дрожала от грохота. Долли смотрела по телевизору воскресные мультфильмы. Интересно, смотрит ли их ее малышка.


Энтони нужно было расставить стулья и принести кафедру. Держа в каждой руке по три стула, он продвигался к алтарю. Как только Хэкворт опустил стулья на пол, перед ним во всей красе вновь засиял бандитский символ.

Сегодня с этим уже ничего не поделаешь. Здесь мог помочь только еще один слой краски. А может, и нет. «Мустанги» с Восточной авеню хотели, чтобы их герб сохранился во веки веков. Он был нарисован огненно-красной краской и подчеркнут черной эмалью. Художник был талантлив. Символом шайки была вставшая на дыбы оскалившаяся дикая лошадь, любовно переданная во всех подробностях. И рисунок, и сопровождавшую его таинственно-непристойную надпись тщательно закрашивали. Казалось, они исчезали, но лишь для того, чтобы снова проступить сквозь три слоя белой краски.

Похоже, победоносный символ указывал на тщетность всего, что пытался сделать Хэкворт. Однако в последнее время сеятель доброго и вечного приучил себя думать, что как ни малы его дела, они все же принесут свои плоды. Прежде чем переехать в Кейвтаун и возглавить церковь Двенадцати апостолов, он два года вовсе ничего не делал. Тогда было неизмеримо хуже. Здесь, по крайней мере, он боролся, а не дрейфовал по ветру. Если уж и ему, и обитателям Пещер суждено провалиться в тартарары, то они провалятся, сражаясь до последнего. Бок о бок.

Его мысли прервал женский голос.

— Знаете, надо было бы позвать сюда парнишку, который сделал это, а заодно и его дружков и попросить их расписать всю эту стену. Пусть изобразят Христа в Гефсиманском саду или Тайную Вечерю. Похоже, это единственный способ покончить с безобразием.