Но она ловила каждую секунду и выжимала ее досуха, извлекала красоту из всего, что ей попадалось, и щедро делилась ею с окружающими.

И заботилась. Обо всем. Обо всем. Больше, чем могла себе представить. Больше, чем думала. Заботилась настолько, что вступила в фиктивный брак, лишь бы продолжать раскрывать щедрые, жаркие объятия тому миру, которого чаще всего никто не замечал.

Энтони подошел к окну и украдкой заглянул в спальню. Наступил вечер, а Кэрол все спала в той же позе, в какой легла. Должно быть, сильно измучилась. Она попросила выписать ее из больницы за день до срока, назначенного врачом, и потребовала отвезти ее на старую квартиру, чтобы определить размер ущерба и отобрать все, что можно.

Далее она ходила по комнатам, держа на руках соседскую малышку. Глаза ее были сухими. Но было видно, что пережитое оказало на нее неизгладимое впечатление.

Она спала. Ее волосы разметались по подушкам, словно добавляя им мягкости. Сердце Энтони сжималось при виде ее синяков, но что такое синяки? Они пройдут. Интересно было следить за спящей девушкой. Во сне ее лицо казалось более мягким, более беззащитным, более детским. Необычное лицо, которое бросалось в глаза, когда она бодрствовала, теперь едва ли кто-нибудь назвал бы красивым. Очевидно, его делали прекрасным редкая выразительность черт и ясная голубизна глаз, ставившие Кэрол намного выше тех красивых женщин, которых доводилось видеть Хэкворту.

Ему хотелось потрогать ее волосы.

Энтони не знал, откуда пришла мысль, побудившая его войти в комнату и встать у изголовья кровати. Рука сама потянулась к спутанным кудрям спящей, и Хэкворт еле удержал ее. Девушка была слишком далеко. И он был слишком далеко. Тысячи пустынных миль разделяли их.

И в эту минуту комнату осветила вспышка яркого света небесной лазури. Кэрол подняла веки.

— Пришли заявить свои супружеские права?

Ему захотелось задушить ее. Энтони сунул руки в карманы.

— Я пришел позвать вас обедать [8]. Должно быть, вы умираете с голоду.

Она села с таким воинственным видом, что мужчина попятился, чтобы освободить ей пространство.

— Проклятие! Только еда. Никакого секса.

— Я еще ничего не приготовил. Не знаю, что вы любите.

— Я все люблю. Вы говорили про обед?

— Уже семь часов. Вечера.

— А что у вас есть?

— Всякие замороженные продукты. Можете выбрать сами.

— Только через мой труп! Что еще у вас имеется? — Кэрол слегка улыбнулась, глядя на его вытянувшееся лицо. — Энтони, вы умеете готовить?

Конечно, он не умел. Готовка отняла бы время, нужное для более важных дел. Он покачал головой.

Ее улыбка становилась шире.

— Ну что ж, зато я умею. Вам крупно повезло. Пойду в магазин.

— Никуда вы не пойдете.

Она недобро прищурилась.

— Я, что, в тюрьме?

— Если хотите, да.

— По-вашему, я не могу сама сходить за покупками?

— Вы можете делать все, что хотите. Вы знаете это. Но я тоже могу делать все, что хочу.

— Иными словами, теперь я буду иметь постоянного спутника?

— Либо это, либо уж лучше вам сразу надеть на шею мишень.

Она надула губы.

— Мне не нравится жить в клетке.

— Не сомневаюсь.

— У вас должно быть что-нибудь съедобное.

— Давайте посмотрим.

Он следил за тем, как Кэрол встает. Она потянулась, будто кошка, — естественно, непринужденно, но вдруг опустила руки и поморщилась. Тонкий зеленый свитер туго обтягивал ее грудь. У Энтони пересохло во рту.

Он последовал за ней в крошечную кухню, осторожно обходя коробки с одеждой, парфюмерией, книгами и каким-то нехитрым скарбом. Ее стереомагнитофон был сломан, но катушки с пленками, остававшиеся в шкафу, выглядели как ни в чем не бывало. Кроме того, удалось спасти часть мебели — резной туалетный столик из Африки и расписной буфет, краска на котором пошла пузырями. При взгляде на него Энтони вспомнилось искусство первых поселенцев Новой Англии.

— Завтра я все приведу в порядок, — пообещала она. — Конечно, если у вас найдется для этого место.

— Не у меня, а у вас. Теперь это ваша квартира.

— И вас не волнует, во что я ее превращу?

Он пожал плечами.

— Просто дело в том, что здесь проводятся занятия воскресной школы.

Ее ответ был едва слышен.

— Когда я займусь вашей квартирой, дети будут приходить сюда с гораздо большим удовольствием.

Добравшись до кухни, Кэрол принялась осматривать утварь. Хозяин стоял в сторонке и следил за ней, размышляя, что лучше: оставить ее одну или предложить свою помощь. В результате он не сделал ни того ни другого, но просто молча глазел на нее, занимая внушительную часть кухонного пространства.

— Энтони, а в чем же готовить? Разве ваша жена никогда не варила обед?

Нет, Клементина готовила. Добротный, классический американский стол с четырьмя видами блюд и непременной зеленью. Он помнил, что каждое кушанье, приготовленное женой, было украшено листиками петрушки. Ее отец однажды решил подшутить над дочерью и принес в подарок полдюжины горшочков с петрушкой, предложив выращивать ее на подоконнике. Она же приняла шутку за чистую монету, и вскоре петрушка разрослась.

— После ее смерти я раздал большинство вещей, — сказал Хэкворт.

Кэрол подняла глаза. На лоб Энтони упала прядь черных волос. Этот сильный человек боялся показаться сентиментальным.

— Очень опрометчиво, вы не находите?

— Они мне были ни к чему.

— Что ж, по крайней мере осталась кастрюля. И половник. И горшок. Один горшок, а, Энтони? Вы смешиваете вместе первое и второе? Не обращайте внимания, я помню, что вы не умеете готовить. Правда, мне трудно понять почему.

Она нагнулась, продолжив осмотр, и наконец выпрямилась.

— Чудесно. Зато не будет проблем, куда деть мои кухонные принадлежности.

— Мы могли бы куда-нибудь сходить…

— Вы знаете место, где нет стеклянных окон? Я слегка отвыкла втягивать голову в плечи.

— Может быть, заказать что-нибудь на дом?

— Сама справлюсь. — Она открыла холодильник. — А ну-ка, посмотрим. Яйца, молоко, сыр, хлеб, горчица… — Она сунула голову внутрь. — Банка варенья? Разве мама не говорила вам, что этот продукт держат в буфете? — Она покосилась на него из-за дверцы. — Мама-то у вас была?

— Она и сейчас есть.

— У меня тоже. И две сестры. Хотя Агата, наверно, вам уже рассказала.

— Вот про младшую… — Он честно пытался вспомнить.

— Самую умную? Анна-Роз в шестнадцать лет отправилась во Флориду искать счастье и, кажется, нашла его.

— Вам следовало сделать то же самое.

— Что? И лишиться возможности выйти замуж за таинственного Энтони Хэкворта? — Она все выгребла из холодильника и поставила на буфет трогательно-маленький поднос.

Энтони стоял у нее за спиной. И вдруг его присутствие встревожило девушку. Он возвышался над ней, дышал с ней одним воздухом, его тело распространяло тепло…

Она подняла взгляд. Мужчина пристально наблюдал за ней. Как за птенцом, вылупляющимся из тесного яйца.

— Вам это тоже кажется странным? — спросила она.

— Все вокруг странно.

— Может, это было ужасной ошибкой?

— Никакой ошибки. Зато меня будут вкусно кормить.

Она улыбнулась. В тесной кухне эта улыбка казалась удивительно интимной.

— Вот это я вам гарантирую.

Он знал, что должен уйти. Воздух наполнялся тем, чему он не мог и не хотел искать названия. Тем ароматом, который уже обратил на себя его внимание. Волосы рассыпались по плечам девушки, и он ощущал излучаемое ими электричество. Кожу покалывало.

Энтони задумался над тем, что еще она могла бы ему «гарантировать». Он женился на Кэрол, не ожидая от нее ничего. Но сейчас, в эту минуту, он понял, что недооценил ее.

Откликнулась природа, которой он долго пренебрегал. Перед ним была женщина. А он, как ни крути, был мужчиной. Возбуждение побежало по его нервным окончаниям. Откликнулись гормоны. Жизнь зашевелилась… и рванулась наружу.

— Не хотите помочь? — спросила она. — Если нет, не стойте над душой и не занимайте место.

— Я накрою на стол.

Он повернулся, чтобы уйти, и чары, колдовские языческие чары Кэрол Уилфред-Хэкворт были сброшены…


В десять часов вечера он принялся стелить себе на диване. Двадцать минут назад Кэрол закрыла за собой дверь спальни. Энтони думал, что девушка уже уснула. Он закончил сооружать себе ложе, оказавшееся далеко не соблазнительным. Вообще-то после целого дня возни с коробками ему полагалось устать. Да и пахта с нарезанным Кэрол сыром были вкусны и приятно согревали желудок. Сытому и наработавшемуся, Энтони полагалось бы спать без задних ног. Но он не сомкнул глаз до самого утра.

Он был женатым человеком. Глаза Энтони машинально искали свадебную фотографию Клементины, но он забыл, что сам сунул ее в ящик стола, как только Кэрол отвернулась. Его связь с нею была всего лишь освященным церковью соседством, но выставлять фото жены напоказ было бестактно. Свадебное фото.

Его первая брачная ночь ничем не напоминала эту. Клементина была стыдлива и девственна. Весь вечер ушел на то, чтобы уговорить ее раздеться, а вся ночь — чтобы убедить ее не обращать внимания на писанину женских журналов и доказать, что исполнение супружеского долга может быть приятным.

Тогда ему так и не удалось добиться своего. Она привыкла к мужу только во время медового месяца, привыкла допускать его к себе, может быть, даже испытывать при этом какое-то удовольствие. Со временем она успокаивалась все больше, а в последний год их супружеской жизни осмелела настолько, что временами первой затевала любовную игру.

А затем потянулась цепь вечеров, когда он слишком уставал или был чересчур занят делами, чтобы обращать на нее внимание.