Но как вести себя с Таубергом, Александра так и не решила, перебирала вариант за вариантом: и раскаяние, и холодность, и смирение. Но все это вылетело из головы, когда она, подходя к зале, услышала тяжелые мерные шаги и позвякивание шпор по паркету.

Иван размеренно ходил от одной колонны к другой, заложив руки за спину, и лицо его было замкнуто и отчужденно. Сердце Александры резанула острая боль, на мгновение она вновь перенеслась в страшный ночной морок. «Главное, он жив, — как-то нелогично подумала она, — я справлюсь, я со всем справлюсь, пока мы живы — есть надежда».

— Иван Федорович, — окликнула она Тауберга.

Он замер, на мгновение прикрыл глаза и ответил с ледяной интонацией:

— Сударыня, по какому поводу вы желали меня видеть?

— Не надо так со мной, Иван Федорович, Я бы хотела объясниться… Вчера вечером…

— Мадам, — прервал ее Иван, — ваши отношения с мужем и иным другим мужчиной не являются областью моих интересов. У меня только одна просьба: устраивайте ваши амурные встречи вне стен этого дома.

— Прошу вас, выслушайте меня, — умоляюще сказала Александра, шагнула к Таубергу и просительно коснулась руки.

Он вздрогнул, как от ожога, и пристально посмотрел на прелестные пальчики, легшие на рукав мундира. Александра мучительно покраснела и отступила на шаг.

— Выслушайте меня. Антуан приходил, чтобы вернуть меня…

— Что же вы не согласились? Такое решение устроило бы всех.

— ..;Но я, — пропустив реплику Тауберга, продолжала княгиня, — настояла на разводе. Хотя он несколько упирался…

— И вы пустили в ход свои женские прелести, — саркастически предположил Иван.

— …упирался, чтобы выторговать побольше. Сегодня мой поверенный оформит с ним все бумаги. И можно будет отправляться в дорогу. Вы еще не передумали?

— Я дал вам слово и сдержу его, чего бы мне это ни стоило, — угрюмо ответил Иван.

— Благодарю вас. А что касается сцены, свидетелем коей вы были…

— Мне не нужны подробности вашей частной жизни, — оборвал ее Иван.

— Прекратите меня перебивать! Это, в конце концов, просто не учтиво! — негодующе воскликнула Александра. — Антуан навязал мне этот поцелуй. Он не спрашивал моего дозволения…

— Ну конечно, он же ваш муж, — иронично напомнил Тауберг.

— Вы ничем не лучше его! — уже плохо контролируя себя, повысила голос княгиня. — Вы… вы тоже целовали меня, и так же как Антуан, мало интересовались моим желанием. Только у вас, друг мой, нет супружеских прав…

— Не искушайте судьбу, моя красавица, — громыхнул в ответ Иван, — хотя мне показалось, что демонстрация моих прав вам пришлась по вкусу. Вы даже уговаривали меня осуществить эти права до конца…

— RЫ… Я… — Александра сжала кулачки.

— А вы швырните в меня канделябром, может, полегчает, — издевательски предложил Иван.

Княгиня резко развернулась и бросилась вон из залы. Тауберг, оставшись один, несколько рассеянно оглянулся вокруг, будто не понимая, где он и как сюда попал. Что на пего нашло? Ночью, ворочаясь с боку на бок и раз за разом с мукой и тяжелой ревностью вспоминая страстное объятие Александры и Антуана, он принял решение держаться с княгиней сухо и рассудительно. Но все полетело к черту, как только он взглянул на нее: манящие глаза, соблазнительные губы, гибкое тело — сирена, искусительница! Такие созданы, чтобы вить из мужчин веревки, превращая их в бледные тени, лишенные воли и мужества. Но он-то не таков и не поддастся на женские уловки! И не поддался. Молодец! Есть чем тешить отмщенное самолюбие…

Течение невеселых мыслей Тауберга прервали легкие шаги. Перед ним вновь появилась княгиня, и только теперь он заметил темные круги под глазами и горькую складку, затаившуюся в уголках губ.

— Господин Тауберг, — ровным тоном обратилась она к Ивану, — коль скоро мое присутствие для вас не желательно и тягостно, то я немедленно покидаю ваш дом и прошу извинить меня за оказанное неудобство. Примите заверения в искреннем к вам уважении. Прощайте.

— Не торопитесь, сударыня, — удержал ее Иван. — Наши с вами дела не окончены. Я не собираюсь идти на попятный. У нас был уговор, и он остается в силе.

— Я измучена нашими отношениями, — устало произнесла Александра, — прошу, не удерживай меня.

— Я веду речь о деле, Александра Аркадьевна, крайне важном, напомню именно для вас, — ответил Тауберг, благоразумно пропустив мимо ушей «наши отношения». — Сегодня я выезжаю в Петербург вместе с князем Волховским…

— Сегодня? Так скоро? И почему с Волховским? — удивилась княгиня.

— Потому что, мадам, едучи в одной карете, мы запросто можем поубивать друг друга, — вздохнул Иван. — И, кроме того, князь Волховской любезно предоставил нам флигель в своей усадьбе, где мы разместимся по приезд де. Нужно время, чтобы все приготовить. Я буду ждать вас в Петербурге дня через три-четыре.

— Но у меня в Петербурге есть дом на Фонтанке Можно прекрасно устроиться в нем.

Зачем тесниться и утруждать князя? — возразила Александра.

— Уступите мне в этом, княгиня, я не привык быть приживалой и предпочитаю нейтральную территорию. , — Хорошо, Иван Федорович, поступайте как сочтете нужным, — покорно ответила Александра, вызвав удивленный взгляд Тауберга.

Пускай удивляется. Александра была готова побыть смиренной столько, сколько потребуется, лишь бы Иван забыл о нелепой сцене с Антуаном. Она не совсем понимала, зачем ей это необходимо, не желала думать о туманном и неопределенном будущем. В это мгновение ее снедало одно-единственное желание — быть рядом с ним или еще проще — быть с ним.

15

Усадьба князя Бориса Сергеевича Волховского находилась в самой аристократической части Санкт-Петербурга, на Первой Адмиралтейской. Княгине был предоставлен бельэтаж, где после тесноты в доме Тауберга, она вздохнула свободно. С облегчением, верно, вздохнула и Матильда, спасенная от наступаний на нее этого неловкого мужлана Тауберга, к коему так благосклонно стала относиться в последнее время ее хозяйка.

Что же касается самого Ивана Федоровича, то, несмотря на девять комнат, убранных мебелями гамбургских мастеров, гобелены на стенах и французские обюссоны на паркете, ему в сих покоях было не очень уютно. Ему вообще было нигде не уютно, кроме как у себя на Малой Ордынке да в офицерской палатке походного бивуака. Впрочем, и к столичной жизни мало-помалу можно приспособиться.

Хотя Петербург, милостивые государи, решительно не то, что Москва. Ежели в первопрестольной тон жизни задают баре, то тут пуп земли чиновник. Здесь вам и Академия наук, и Смольный институт, и Правительствующий Сенат, и Священный Синод, и Государственный Совет с его четырьмя департаментами, и все семь имперских министерств. Генералами да статскими превосходительствами хоть все каналы пруди, да и прочих мундиров и эполет с бахромой здесь поболе будет, нежели в Москве. А коль прибыли вы в Северную Пальмиру по делу тяжбенному, то без судейского чиновника вам никак не обойтись. Посему почти сразу по приезде отыскал Тауберг в Петербурге человека, крайне необходимого для разрешения щекотливой ситуации, в коей оказалась его протеже княгиня Голицына, да и он сам.

Человек сей был небезызвестный господин Осип Францевич Штальбаум, служивший при Академии наук в скромной должности архивариуса и имевший ученую степень магистра права. Вел он в столице частную юридическую практику, блестяще разрешая дела деликатного свойства, широкой огласке не подлежащие. Знал об этом Тауберг не понаслышке: именно вмешательство людей Штальбаума оказало неоценимую помощь князю Всеволожскому в поисках злодеев, покушавшихся на его невесту. И что важнее того, в кругах осведомленных поговаривали, что это именно Осип Францович добыл неоспоримые свидетельства супружеской несостоятельности вице-канцлера князя Белосельского-Белогорского, и Священному Синоду ничего не оставалось, как дать добро на развод, чего так добивалась супруга князя Глафира Венедиктовна. Для Александры Аркадьевны сей опытный человек был находкой, и она бестрепетно препоручила ему ведение своего разводного процесса.

Известно, с каким скрипом вращается на Руси громоздкая махина правосудия, без связей да взяток иные ждут решения своего дела иногда и десятки лет. Александра терпением не отличалась, поэтому за ценой не стояла, заставила плясать под свою дудку высокопоставленных родственников, а сверх того вытребовала из Москвы и самого Антуана, дабы тот самолично разъяснил суть дела своему кузену Александру Николаевичу Голицыну, обер-прокурору Синода и статс-секретарю, имевшему право личного доклада у самого государя императора.

В томительном ожидании проходили недели» Великий пост подходил к концу, и обитатели флигеля усадьбы Волховского жили, казалось бы, тихой, затворнической жизнью, почти никого не принимая у себя и мало выезжая с визитами. Но события событиями, а мысли, известное дело, материя капризная, им не прикажешь. Они приходят и уходят сами по себе, и им вполне по силам привести человека думающего в состояние как ажитации, так и крайней ипохондрии.

А какие мысли приходят весьма не старым господам по утрам, когда пребывают они в полусонной неге, не стоит и спрашивать. Все равно не расскажут. И ежели ночами думы сии, исполненные мечтательностью, подернуты романтическим флером, то по утрам они наполнены сладострастием и весьма реалистичны.

Не мог ничего приказать своим мыслям и Тауберг. Зачастую, переносили они его в покои княгини. Он видел ее, стоящую у венецианского зеркала в чем-то легчайшем и прозрачном. Вот она медленно подняла руку, освобождая себя от одежды. Легкая пена кружев соскользнула с плеча, чуть задержалась на пленительном изгибе бедра и беззвучным водопадом упала к ногам. Она увидела его в зеркале совершенно нагого, порывисто вздохнула и прикрыла глаза. Он молча шагнул к ней, прижал к мучительно ноющему телу. Одна рука ощутила упругую тяжесть грудей и вишенки отвердевших сосков, другая прошлась по своенравному изгибу тонкой талии, гладкому животу, коснулась золотистых завитков. Александра вздрогнула, еще сильнее прижалась к его разгоряченному естеству прохладными ягодицами. Иван застонал, зажмурил глаза, а когда открыл их, Александры уже не было. Не было и венецианского зеркала. Грезы улетучились. Он нашел себя лежащим на смятой постеле в спальне первого этажа, распаленного и злого. «Мальчишка, — обругал сам себя Иван. — Пустоголовый мечтатель».