Марсден перестал улыбаться и посмотрел на Лиззи с таким выражением, которое у любого другого мужчины сошло бы за искреннюю заботу. Но так как перед ней стоял Марсден, бедная Лиззи встревожилась не на шутку.

– Всели хорошо, мисс Бесслер? – поинтересовался он. Тихий, проникновенный голос совсем ее обескуражил.

Их представили друг другу два года назад, незадолго до того, как она замкнулась от окружающего мира на целых семнадцать месяцев. Знакомство это было в высшей степени случайным и необязательным. С чего бы ему волноваться, все ли у нее в порядке?

В гостиную вошел отец. Мистер Марсден обернулся, чтобы поздороваться. Мужчины выразили взаимное удовольствие от встречи, а Лиззи в душе возблагодарила провидение за то, что ей не приходится больше быть наедине с мистером Марсденом.

– Не пора ли нам, папа? – спросила она весело.

Стюарт уже успел забыть, как хорош Фэрли-Парк в ноябре. Сады были спланированы с учетом смены времен года, так что поместье утопало в листве цвета золота и вина, теплых и живых на фоне вечнозеленого мха.

Двадцать лет прошло с тех пор, когда он семнадцатилетним юношей отправился в Индию, проклиная Берти и отца. Как будто целую вечность назад! Благоухание парка поздней осенью навеяло Стюарту воспоминания о первых годах в Йоркшире, до того как он пошел в школу и приезжал домой лишь на Рождество, Пасху и летние каникулы.

Стюарт прошагал уже милю – от ворот имения до деревни. Солнце посылало на землю слабый свет, но день по-прежнему оставался ясным и прохладным. Деревня располагалась на склоне. Дома цвета печенья вросли в берега ручья – притока реки Юр. Через его бурные воды был перекинут каменный мост, выстроенный еще в шестнадцатом столетии.

Проходя деревней, Стюарт видел, как в окнах домов колышутся занавески, любопытные лица выглядывают из-за углов домов и поверх каменных изгородей. Обитатели деревни, несомненно, знали, кто он такой. Интересно, что они думают о его триумфальном возвращении. Некогда незаконный отпрыск выжил-таки Берти!

На мосту двое подростков швыряли в ручей камешки и прутики. Поглощенные забавой, они не обратили на него никакого внимания. Стюарт остановился понаблюдать за ребятами.

– Видишь тот листик, Стюарт? Если повезет, он доплывет до самого моря!

– В самом деле?

– Если повезет. Моя мама жила в домике у моря, на юге. Там она и умерла. Это было чудесное место. Я хотел бы снова съездить туда.

– Но ведь там умерла твоя мать?

– Меня не было там, когда это случилось. В моих воспоминаниях она все еще жива. Бывало, мама сидела на стуле и смотрела, как я плещусь в море».

Стюарт покачал головой. Этому разговору почти тридцать лет. Удивительно, как время от времени память подбрасывает нам обрывки воспоминаний, и они приплывают к берегам сознания, как обломки корабля, выброшенные штормом на песок.

Тележная колея вывела Стюарта из деревни. Предстояло пройти еще милю, затем пересечь пастбище и подняться на окружающий долину известковый утес. С верхней точки утеса хорошо было видно, что Фэрли-Парк всего лишь скромный сельский дом, скорее Малый Трианон, чем Версальский дворец. Когда-то он казался Стюарту огромным, величественным, почти замком из сказки.

– Я даже не знаю, где вы живете.

– Где-то на задворках замка Принца. Протоптанная в скале тропинка бежала в обход леса к домику егеря. Берти оставил Фэрли-Парк в отличном состоянии: поместье обеспечивало собственные потребности, а городские участки действительно приносили доход, как и предполагал Стюарт. Просмотрев сложенную на письменном столе стопку отчетов высотой фута в четыре, он обнаружил только два, изрядно его удививших. Во-первых, жалованье мадам Дюран оказалось значительно меньшим, чем следовало ожидать. Во-вторых, Берти платил за обучение в школе некоего Майкла Роббинса, приемного сына егеря, старинного обитателя Фэрди-Парк.

Берти щедро жертвовал на благотворительные цели, но, как правило, деньги шли церквам, учреждениям и комитетам, то есть посредникам, а не конкретным людям. Единственным исключением был Майкл Роббинс. И ведь Берти отправил мальчишку не в третьеразрядную школу, а в Регби – одну из старейших и престижнейших частных школ в стране, по странной иронии альма-матер Стюарта.

Стюарт не знал, как отнесется к тому, что у него, возможно, есть почти взрослый племянник. Наверное, почувствует себя совсем стариком. Но если Майкл Роббинс действительно сын Берти, Стюарт поступит с ним по справедливости, как его собственный покойный отец был справедлив к нему. Тем более он знал, как это сделать.

Домик егеря оказался приземистым и совсем простым, Его стены были сложены из того же самого побитого непогодой белого камня, что и мили каменных изгородей, разграничивающих поля и пастбища в долине. Егерю Джеймсу Роббинсу шел седьмой десяток. Это был низкорослый, лысый и крепкий еще мужчина. Он радостно заулыбался, когда понял, кто явился к нему с визитом; глаза почти утонули в толстых складках на его лице. Миссис Роббинс, ровесница мужа, сгорбленная и лишенная малейшего признака красоты, была явно напугана, приветствуя Стюарта в своем непритязательном доме.

Стюарт помнил ее старой девой, дочкой местного викария. Время от времени она приходила в Фэрли-Парк вместе с отцом. Она вышла замуж за человека по положению много ниже себя. Избушка егеря казалась убогой лачугой по сравнению с домом викария, а ведь тот был далеко не дворцом.

К удивлению Стюарта, Майкл Роббинс тоже был дома – ему дали особое разрешение присутствовать на похоронах своего благодетеля. Представляя Стюарту своего приемного сына, Роббинсы сияли от гордости. Это был молодой человек шестнадцати лет, высокий, темноволосый и очень красивый. В его глазах ясно читался ум, и для подростка он выглядел необычайно представительно.

Стюарт провел у них добрый час. Выпил чаю, попробовал приготовленный миссис Роббинс комковатый пирог, поговорил о погоде и деревенских делах. Иногда он обращался прямо к Майклу. За время пребывания в Регби мальчик приобрел на удивление чистый акцент, выделяющий представителей высших слоев общества. Когда он говорил, родители слушали затаив дыхание, словно с его губ слетали звуки чудеснейшей сонаты.

Но дело было даже не в акценте. Его стать, отличный покрой костюма, манера держать чайную ложечку – Стюарт получил от фрейлейн Айзенмюллер немало тычков по костяшкам пальцев, чтобы выработать подобный элегантный захват. Мальчик казался существом из другого мира в этой тесной гостиной с нависающим потолком, где на закопченной стене висели охотничьи ружья, а под стулом валялась пара проржавевших капканов.

Стюарт поднялся, готовясь уходить. Какой бы вразумительный предлог найти, чтобы поговорить с Майклом наедине? Но ему не пришлось долго ломать голову. Роббинс накинул пальто.

– Я провожу мистера Сомерсета до  дому, – сказал он родителям.

Они вместе вышли из домика егеря, дружески беседуя о школьных днях в Регби. Оба жили в пансионе, оба играли в одноименную игру – регби. Майкл преуспел в ней больше Стюарта – он был капитаном «Бегущей восьмерки».

Потом разговор иссяк. Стюарт колебался, уместно ли будет прямо спросить мальчика о его настоящих родителях и вероятном родстве с Берти.

– Сэр, простите, что задаю этот вопрос, – произнес вдруг Майкл. – Вы, случайно, мне не родственник?

Стюарта поразило, как ловко мальчик ввернул фразу, что позволяло ему задать собственный вопрос, не шокируя Майкла. Очевидно, его не так-то легко шокировать.

– Ты имеешь в виду, через моего покойного брата?

– Нет, сэр. Я имею в виду прямое родство.

Стюарт застыл на месте. Будь Майкл лет на шесть-семь моложе, он бы еще подумал. Но мальчик был значительно старше, чтобы быть плодом той ночи с Золушкой.

– Не думаю, – ответил он.

Казалось, ответ Стюарта не сильно разочаровал мальчика. Он пожал плечами:

– Я и сам в это не верил. Но решил, что все равно спрошу.

– Хочешь сказать, что и брату ты не родня?

– Однажды я спросил мистера Бертрама, вскоре после того, как он сказал родителям, что оплатит мое обучение в школе, – спокойно признался Майкл. – Он сказал, что нет. Он следил, чтобы не производить отпрысков вне брачных уз.

Стюарт почувствовал облегчение и разочарование одновременно. Но самым сильным чувством стало изумление. Берти оплачивал обучение Майкла с тех пор, как тому исполнилось одиннадцать. Сам Стюарт в одиннадцать лет никогда бы не осмелился задавать подобные вопросы!

– Только не думайте, сэр, что я не питаю благодарности к моим приемным родителям, – продолжал Майкл. – Я их очень люблю. Но человек не сможет до конца понять, кто он, пока не узнает, где его корни. А у меня только половина семейного портрета.

Половина портрета? Стюарт снова зашагал вперед.

– Так ты знаешь, кто твоя настоящая мать?

– Полагаю, что да, сэр.

– Почему же не спросишь ее?

– Она все отрицает, сэр. Но я знаю, что это она. – Майкл пнул камушек на дороге. – Не подумайте, что для меня это трагедия, но я помню, как ребенком жил с ней – помню ее лицо. Когда она приехала в Фэрли-Парк, я сразу понял – она приехала ради меня.

Внезапно Стюарта озарило:

– Мадам Дюран.

Плата за обучение в школе входила в ее жалованье. Возможно, она боялась, что Роббинсы не примут подачки, поэтому деньги шли через Берти. Оттого-то на руки она получала совсем скромную сумму.

Роббинс не стал отрицать:

– Она всегда говорила, вы можете быть для меня хорошим примером.

Мадам Дюран решила, что Стюарт – хороший пример для ее сына? Мадам Дюран, которая отказалась сделать ему сандвич?

– Ты идешь со мной в имение, чтобы ее навестить? Сейчас три часа пополудни, и мадам Дюран не обязательно находиться на кухне.

– Она ждет, что я зайду, раз уж я дома!