Шерри Томас - Восхитительная

Разговор затеялся совсем неподходящий, о частной жизни сказочных персонажей. Минуту назад она заявила, что у Золушки очень мало общего со Спящей Красавицей, которой и дня не пришлось работать – спала себе сотню лет в пыли и праздности. Зато с Белоснежкой им было бы о чем поговорить. Шутка ли, содержать дом, где обитают семеро мужчин.

Она захихикала.

– А что ответила гувернантка?

– Фрейлейн Айзенмюллер?

Она начала браниться по-немецки.

– И я не виню ее за это. Вы ее разозлили намеренно, – заявила Золушка с довольной улыбкой.

– Да, бедная фрейлейн Айзенмюллер. Думаю, я хотел ее поддразнить. Мне не нравилось, что она считает меня испорченным только потому, что я провел детство в нищете. – Он усмехнулся. – По правде говоря, я отлично представлял, какие номера могла бы Белоснежка тайком выделывать со своими карликами. Гораздо лучше этой старой девы, которая и понятия не имела о таких вещах.

Ему не следовало болтать с ней в подобном тоне. Это неприлично. А он всегда соблюдал приличия, кроме прискорбного случая с фрейлейн Айзенмюллер. Берти, который с восторгом предавался всем радостям жизни, точно повеса эпохи Джорджа, дразнил Стюарта «засушенным педантом».

– Бедняжка гувернантка, – пробормотала Золушка.

– Лучше пожалейте меня. Она внушала мне мысль, что я неисправимо испорченный негодяй, пока меня не отправили в Регби. Там я немедленно обнаружил, что большинство мальчиков такие же испорченные, как я.

Как вышло, что он охотно изливал душу этой женщине, рассказывая о себе такое, в чем не признался бы никому другому, хотя многие пытались выведать у него подробности с терпением и упорством, достойным графа Монте-Кристо?

Она посмотрела на него задумчиво:

– А мужчины? Они такие же испорченные, как мальчики?

Его сердце учащенно забилось.

– Им бы этого хотелось, – признался Стюарт, стараясь сохранять безразличный тон. – Но большинство с возрастом теряет смелость и пылкость натуры. Они позволяют себе только мысли, но не поступки.

Вдалеке послышалось цоканье копыт, возвращая Стюарта к действительности. Вовсе не прогуляться они вышли, чтобы вернуться затем в его дом. У него осталось совсем немного времени.

Стюарт остановился и поднял трость.

У нее был слегка удивленный вид, словно она тоже забыла, что они вышли на поиски кеба. Она спросила:

– А вы?

– Простите?

– Вы тоже растеряли юношескую смелость и пылкость? Или в душе вы все еще испорчены?

Сердце Стюарта глухо забилось. Он был отнюдь не глуп и понимал, когда женщины с ним заигрывают. Незнакомка определенно играла с огнем.

– Хотите проверить? – сказал Стюарт. Он не флиртовал. Вопрос казался ему слишком серьезным.

Ее вдруг охватила паника. Подъехал кеб, лошадь фыркнула. Девушка вздохнула с видимым облегчением.

– Увы, наше время истекло, – сказала она слишком оживленным тоном. – Спасибо за все. Всего наилучшего вашей политической карьере. И спокойной ночи.

Некоторое время Стюарт молча смотрел на нее, потом склонил голову:

– Скоро полночь. Бог в помощь Золушка.

Экипаж унесся прочь, девушка помахала из окна рукой, и только тогда Стюарт понял, что хотел бы сейчас оказаться в кебе. Вместе с ней.

Многие утверждали, что у Стюарта в жилах течет не кровь, а холодная вода. И подобное суждение о нем было поистине справедливым в вопросах сердечных и плотских связей.

Казалось, что он появился на свет с темпераментом монаха. Судьба наций волновала его куда больше, чем стройная ножка или округлое плечико. Любовные связи казались ему сродни стрельбе по куропаткам: Стюарт заводил интрижку, когда подворачивался случай, но не искал ее целенаправленно.

В таком случае что изменилось сегодня вечером? Что сделала с его холодным сердцем незнакомка?

Он страстно хотел эту женщину. Хотел смотреть на нее, вдыхать ее запах, почувствовать, как от ее близости по коже ползут мурашки. Хотел поглотить ее, помочь ей – да и себе – выяснить, насколько испорченным он мог быть, дай себе волю.

Объяви сейчас Англия войну, Стюарт бы досадливо отмахнулся.

– Куда, сэр? – крикнули из темноты.

Возле обочины стоял другой кеб. Кучер смотрел на него выжидательно. Стюарт понял, что после ее отъезда не двинулся с места, неподвижно стоит на тротуаре, как будто дожидаясь кеба.

Может, так и есть? Она говорила совсем тихо, но игривый ветерок донес до Стюарта ее слова. Саммер-Хаус-инн, Лонг-роуд. Это в Клэпхеме, в трех милях отсюда.

Стюарт хотел бы встряхнуться, выбросить из головы наваждение и отправиться домой, чтобы готовиться к балу у Арлингтонов. Его жизнь – это «Иннер темпл», Вестминстерский дворец и разгар сезона. В его расписании нет места для таинственных незнакомок и ненужных осложнений.

Кроме того, какой приличный хозяин гостиницы пустит его к ней в этот час? И какой самоуверенностью надо обладать, чтобы предположить, что она впустит его к себе в комнату хоть натри секунды, даже если он сумеет обманом, мошенничеством или тайком туда пробраться?

– Саммер-Хаус-инн, Лонг-роуд, – решительно приказал он кебмену.

Ноябрь 1892 года

«Дорогая мадам!

Я бы хотел ознакомиться с Меню на сегодня.

Ваш слуга,

Стюарт Сомерсет».

«Дорогой сэр!

На ленч сандвич с ростбифом.

На обед четыре сандвича с ростбифом.

Ваша покорная служанка,

Верити Дюран».

«Дорогая мадам!

Сандвич с ростбифом на ленч – замечательно.

На обед, учитывая присутствие будущей миссис Сомерсет, мне требуется что-то более официальное. Предлагаю обед из двенадцати блюд.

Ваш слуга,

Стюарт Сомерсет».

«Дорогой сэр!

Разумеется, я постараюсь удивить будущую миссис Сомерсет.

Мои поздравления к грядущей свадьбе. Ваша покорная служанка,

Верити Дюран».

Следуя решению отложить объявление о помолвке, Стюарт ничего не сказал Марсдену, отправляя секретаря сопровождать Лиззи с ее отцом в поездке из Лондона в Фэрли-Парк. Ни миссис Бойс, ни мистер Прайор также ничего не узнали.

Добиться от мадам Дюран требуемого, а именно изысканного обеда, Стюарт вполне мог и без упоминания будущей миссис Сомерсет. Однако слово было произнесено. Так житель Трансильвании, застигнутый ночью в пути, размахивает связкой чеснока, надеясь отпугнуть вампиров.

Возможно, в конце концов, это было напоминанием себе самому «Вспомни, что ты помолвлен!» Необъяснимые приступы вожделения и любопытства, причиной которых явилась кухарка, казались Стюарту совершенно недостойными. Эта пресловутая алчная кухарка!

Странно, что ему вообще потребовались напоминания.

Лиззи вязала. На этой неделе ей придется пропустить собрание благотворительного кружка дам-рукодельниц, но она все-таки надеялась закончить теплый Шарф, начатый неделей раньше, прежде чем отправиться на похороны Бертрама Сомерсета. Надеждам не суждено было сбыться: звякнул дверной звонок, сообщая о приходе секретаря мистера Сомерсета. С недовольной миной Лиззи свернула шарф, сложила спицы и убрала их в корзинку для рукоделия.

Горела только лампа на столе, возле которой она сидела. В жидком свете пасмурного ноябрьского дня гостиная тонула в сумерках. Не успела Лиззи сделать свет поярче, как дверь отворилась, и дворецкий возвестил прибытие мистера Уильяма Марсдена. В гостиную вошел человек, который мог бы, пожалуй, служить дополнительным источником освещения.

Не исключено, что мистер Марсден превосходил красотой любого из ныне живущих мужчин – Лиззи не встречала никого красивее. Копна сияющих золотых кудрей, безупречный рисунок бровей, большие выразительные глаза, решительный нос. Губы, слишком чувственные для мужчины, каким-то непостижимым образом смотрелись на его лице чеканными и исполненными тайны. Лиззи ненавидела его с тем же пылом, который другие дамы приберегали для карабкающихся по их чулкам пауков.

Ей был ненавистен сложный и эффектный узел его шейного платка, слишком модный облегающий крой сюртука, сияние и блеск волос – такого явно не добиться без помощи лимонного сока и куриного желтка. Она сокрушалась, что Стюарт всецело доверяет этакому павлину. И скрежетала зубами от досады, потому что мистер Марсден был отнюдь не плебеем, но сыном седьмого графа Уайдена, вследствие чего его нельзя было игнорировать и заставлять ждать в передней. Лиззи была вынуждена принимать его у себя в гостиной.

– Мистер Марсден, как мило с вашей стороны, что зашли. Благодарю за труд, – сказала она, обдавая его ледяным холодом, слегка замаскированным под учтивость. Ей претило, что секретарь мистера Сомерсета поедет с ними на похороны, зато отцу эта затея пришлась по душе.

– Почту за честь и удовольствие, – отозвался мистер Марсден, улыбаясь.

В моменты особой рассудительности Лиззи даже немного тревожила сила ее антипатии, притом что мистер Марсден никогда не делал ей ничего плохого, не позволял себе даже неприятного слова в ее присутствии. Но при виде улыбочки мистера Марсдена ее здравомыслие улетучивалось куда-то на задворки Богом забытого поселка в Австралии.

Жутковатая это была улыбка, гадкая и непристойная под видом любезности. Эта улыбка была намеком: «Я знаю про тебя нечто постыдное!» И раз уж вышло так, что Лиззи была вынуждена скрывать значительный период своего недавнего прошлого – узнай о нем общество, и туда больше ни ногой, – ее неприязнь была приправлена изрядной долей страха. И еще. У нее даже голова шла кругом при мысли, что Марсден казался ей особенно обворожительным именно в тот момент, когда на его губах появлялась эта отвратительная улыбка.