– Есть еще один вариант: я поеду одна, а вы будете меня навещать.

Дэн больше не собирался расставаться – особенно после того, что произошло в прошлый раз. Он слишком слаб.

– Я бы предпочел поехать с тобой.

Она улыбнулась, но как-то холодно.

– Что такое?

– «Я бы предпочел» и «Я хочу» – не одно и то же.

– Я же сказал, что поеду. И поеду. Чего еще ты от меня ждешь?

– Чего я от тебя жду?..

Она ждала такой же безраздельной преданности, какую дарила ему сама. Ждала, чтобы Дэн перестал притворяться, будто не понимает.

Джен развернулась и пошла прочь. Надо остановить ее. Надо настоять, чтобы они поехали – он ведь знает, как сильно ей этого хочется. Пусть вернется в Нью-Йорк хотя бы за тем, чтобы вспомнить: Нью-Йорк ей больше не нужен. Пусть попробует богемной жизни и увидит, что та жизнь, которую она выбрала, значит для нее гораздо больше.

Что тут обсуждать? Нужно просто ответить: «Детали неважны. Что-нибудь придумаем».

Дэн был уже готов произнести слова, которые она надеялась услышать.

– Джен, – позвал он.

Жена не услышала, а Дэн не окликнул громче. Наоборот – он повторил ее имя еще тише, как будто это одно и то же.

Мой дом

Мне не хотелось возвращаться в дом, пока Мишель не уехала, поэтому я направилась через виноградник к винодельне, звоня на ходу Сюзанне.

– Что там у тебя происходит? – спросила она.

– Я с ним порвала.

– Что? Что значит – порвала? У вас же через пять дней свадьба!

– Приехала мать Мэдди. Она все еще его любит.

– Значит, моя аналогия с черепашками ничему тебя не научила?

– При чем тут твоя аналогия?

– Кто-то открыл этой женщине дверь!

– Как можно было скрывать, что она хочет к нему вернуться? – вопросила я.

– Как можно позволить ей победить?!

– Не знала, что это состязание.

– Конечно, состязание!

Мне вспомнилась Мишель, сногсшибательная и уверенная в себе. Ко мне она особой любви не питала, зато прекрасно находила общий язык с Мэдди. Если представится случай, она отыщет подход и к Бену.

– Значит, я проиграю.

– Нет, не проиграешь! Ну да, она немного знаменита. Немного обворожительна.

– Разве можно быть немного обворожительной?

– Ну, больше, чем немного. Невероятно обворожительна. И что? Ты и сама ничего.

Я рассмеялась.

– Я серьезно! Умная. Успешная. Самый любящий человек из всех, кого я знаю. Не говоря уже о том, что ты тоже обворожительна. У нее перед тобой никаких преимуществ.

– Считает моя лучшая подруга.

– А также мужчина, с которым ты должна быть вместе. Еще не поздно все уладить.

– Почему ты настаиваешь, чтобы я его простила?

– Потому что ты не права.

Сердце у меня сжалось.

– Зачем ты так говоришь?

– Это мой долг. – Сюзанна замолчала, раздумывая, как меня убедить. Затем продолжила: – Чарльз изменил мне, когда мы учились в старшей школе. Я тебе рассказывала? Наверняка рассказывала.

И не раз. Это была первая история из жизни Сюзанны, которую мне довелось узнать. Я услышала ее в тот же день, как меня приняли на работу. Вернее, вечером после работы, когда Сюзанна предложила отметить мое вступление в юридическую преисподнюю. «В адвокатских конторах любят стравливать юристок, – сказала она. – Так что давай будем друзьями». В доказательство своей дружбы Сюзанна тут же поведала, что ей изменил муж. Только к середине рассказа до меня дошло, что случилось это еще в старшей школе. Но Сюзанна помнила все так отчетливо, словно только вчера застукала Чарльза с руководительницей театрального кружка и огрела его по голове.

– Если бы я не простила Чарльза, я бы лишилась целой жизни с ним. Нашей семьи. Я простила его и была за это вознаграждена. Вот что я пытаюсь тебе сказать: прости Бена и тоже будешь вознаграждена.

– Есть одно важное отличие: Чарльзу было тогда пятнадцать.

– Неважно. Суть в том, что вы просто обязаны быть вместе. У вас такая любовь, которую нелегко найти и еще труднее сохранить. Совсем как у нас с Чарльзом.

Однако я считала, что все в точности наоборот. Иначе как мы с ним дошли до такого?

– Почему бы тебе не вернуться домой? – спросила Сюзанна.

Я подумала о своем пустом доме в Лос-Анджелесе. Подумала о Лондоне, казавшемся невозможно далеким. Окинула взглядом виноградник, который скоро будет принадлежать кому-то другому…

Внезапно я осознала, что понятия не имею, где он – мой дом.

История виноделия

Отец часто говорил: «Чтобы понимать, как делать вино, нужно знать его историю». История у виноделия долгая. Началась она на юге Франции в V веке до нашей эры. На осколках глиняных сосудов сохранились следы древнейшего в мире вина, приправленного тимьяном, розмарином и базиликом. Спустя века римские завоеватели распространили виноделие по всей Франции.

Прошло немало времени, прежде чем виноделие добралось до Америки. Виноградники в Огайо и Кентукки погибли. Калифорния вступила в игру всего двести лет назад, когда в Сономе была основана первая коммерческая винодельня «Буэна виста». Затем Джон Патчетт посадил в долине Напа первый коммерческий виноградник. Сухой закон практически свел эти начинания на нет. После винной революции развитие продолжилось более масштабно и организованно – наступила современная эра виноделия. Первопроходцы шестидесятых и семидесятых принесли Калифорнии известность и подготовили почву для дегустации «Суд Парижа», на которой калифорнийские вина победили, положив конец французскому господству.

По словам отца, история объясняет первое, что нужно знать о вине: оно получается не на голом месте. Даже так называемое местное вино делают из винограда, некогда завезенного из Европы: виноделы используют опыт прошлого, чтобы достичь чего-то нового и лучшего.

Отец стоял у тиражного стола и на пару с работником сортировал виноград, отбирая грозди, которые пойдут в дело. Когда используешь целые грозди, вместе с гребнями, это придает вину более насыщенный и в то же время более терпкий вкус. Отец пытался добиться большей терпкости, поэтому почти ничего не выбрасывал. В этом году выбрасывать было нечего.

– У тебя ошалелый вид, – заметил он.

– Мне нужно чем-то себя занять.

– Тогда давай поскорее найдем тебе дело. – Отец указал на открытые бродильные чаны, в которых лежали отделенные от гребней ягоды. – Их нужно перемешать.

Я поднялась по стремянке и заглянула в чан. Сусло шипело и почти что пузырилось, словно кипящее рагу.

– Выглядит неплохо, а?

Я кивнула, не решаясь раскрыть рот – боялась, как бы все накопившееся внутри не выплеснулось наружу.

– Если спустишься, могу подыскать тебе другое занятие.

Я села на верхнюю площадку стремянки, в нескольких футах над головой отца, и оглядела винодельню. Все в ней работало легко и слаженно, точно под музыку. Зрелище это успокаивало, помогало отдышаться.

– А можешь просто посидеть и полениться.

– Папа, почему ты на нее не сердишься?

Глаза отца сузились.

– Осторожнее, малыш. Я не собираюсь обсуждать это с тобой.

– Просто пытаюсь понять.

– Что именно?

– Что ты будешь делать, когда уедешь отсюда.

Отец немного поразмыслил, отмахнуться от меня или сказать правду.

– Помнишь тот сезон сбора урожая, который я провел в Бургундии?

Я кивнула. В памяти сразу же всплыло то трудное время: сезон без отца, два неурожая, которые вынудили его уехать. Всю зиму мама ходила грустная, рассеянная и одинокая. Мне так хотелось ее развеселить, что я устраивала по пятницам танцы, и мы вдвоем скакали по кухне под Мадонну. Но мыслями мама была где-то далеко. Она танцевала почти хорошо – это ее и выдавало.

– Я еду в Бургундию повидаться с подругой.

Его слова меня потрясли. Подмывало спросить, что это за подруга. Потом я вспомнила печальную маму и решила, что лучше ничего не знать.

– Хочу попутешествовать по миру. Начну с Бургундии. Знакомый подруги даст мне напрокат свою яхту.

– Ты же терпеть не можешь морские прогулки!

– А кто их любит?

Мама, вот кто. Она обожает морские прогулки, обожает океан. Но мама с ним не едет, так зачем же ехать ему? Папа решил устроить поездку мечты – ее мечты. Неужели он думает, будто этого достаточно, чтобы вернуть жену? Будто все придет в согласие само собой, подобно небу, дождю и почве? А если мама не вернется, папа возьмет с собой ту, другую?..

Синхронизация. Ты выбираешь не тот желтый «Фольксваген» и строишь семейную жизнь. А когда эта жизнь разваливается, пытаешься построить новую.

Отец поднялся к краю второго бродильного чана. Потом указал на кучи компоста, рядом с которыми, не глядя друг на друга, стояли Бобби с Финном – готовили подкормку.

– Они проработали целый день и не обменялись ни одним словом.

– Почему же ты улыбаешься?

– Когда молчишь, работа идет быстрее.

Отец склонился над суслом и принялся осторожно его перемешивать. Тут я заметила, что из-под футболки у него выглядывает белый извивающийся шрам – прямо в центре груди.

– Папа, что это?

– Ничего. – Отец натянул футболку повыше. – Ничего, – повторил он и продолжил пристально изучать сусло.

– Что случилось? Ты поранился, когда работал?

– Джорджия, давай не будем об этом.

Его раздражение нарастало.

– В последнее время ты ни о чем не хочешь со мной разговаривать, – заметила я.

– Неправда. Только об этом.

– И о Генри.

Глаза отца сверкнули. Он не хотел обсуждать со мной Генри и злился, потому что у меня хватило наглости о нем заговорить. Однако я тоже злилась. Злилась, что вокруг столько секретов, столько тем, которых мы избегаем: мамин любовник, мой жених, в которого влюблена самая красивая женщина планеты…

– На самом деле Генри тут ни при чем, – проговорил отец. – Просто машина съехала с дороги.