Лаура Дейв - Восемьсот виноградин

Мэдди подняла руку с цветком.

– А как он называется?

– Ромашка, – ответила я.

– Ромашка, – повторила девочка. – Кажется, мама любит ромашковый чай. Правда, папа?

Я по-прежнему находилась под очарованием момента, ощущая свою близость с Мэдди – свою близость с Беном.

Потом я увидела его лицо: ему было явно не по себе.

– Не знаю, Мэдди, – смущенно проговорил Бен.

Девочка вскочила и побежала вперед, вверх по склону, в сторону винохранилища и винных подвалов.

– Мне жаль, что она это сказала, – произнес Бен.

– Почему?

Он хотел было что-то ответить, но оборвал себя на полуслове.

– Сам не знаю.

– Бен, чего ты не договариваешь?

– Ничего, – ответил он, пряча глаза.

Бен всегда так делал, когда пытался что-то от меня скрыть. Обычно что-нибудь незначительное: забыл вынести мусор или заплатить за аренду дома. Но на этот раз дело явно шло о чем-то более существенном.

Пока Бен укладывал Мэдди спать, я пошла на кухню, чтобы найти маму. Она стояла перед раковиной и мыла овощи, которые собрала в огороде на ужин. В маленькой плетеной корзине лежали помидоры, огурцы, брокколи, лук и чеснок.

Громко играла музыка. Мама, все еще в широкополой садовой шляпе, танцевала. Вернее, неловко топталась на месте. Привычное зрелище. Они с папой совершенно не умели, зато просто обожали танцевать, особенно друг с другом. В детстве, войдя на кухню, я часто видела, как родители неуклюже переминаются с ноги на ногу перед корзиной с помидорами и радостно размахивают в воздухе руками.

Правда, сейчас мама танцевала одна. Когда я вошла, она не обернулась.

– Как по-твоему, тушеное мясо с овощами сгодится для семейного ужина?

Я подошла сзади и приникла головой к маминому плечу. Мне хотелось спрятаться у нее на плече. Хотелось, чтобы она сделала так, чтобы все снова стало хорошо. Увы, мама сама была частью наших бед.

– Я спрашиваю чисто из вежливости, – продолжила она. – Ничего другого я готовить не собираюсь. Финн с Бобби, не сговариваясь, заказали тушеное мясо. Хоть в чем-то они согласны.

– Ну, тогда пойдет.

Мама улыбнулась, довольная моим ответом. Затем подвинулась вправо и жестом предложила мне помыть помидоры.

– Слышать не могу, как все называют этот ужин последним, – сказала она. – Уж очень драматично звучит.

– А разве это неправда?

Оставив мой вопрос без ответа, мама опустила глаза и протянула мне несколько помидоров.

– Довольно никудышные. Такое уж время года. Конец сезона сбора урожая. А значит, пора отдыхать. Значит, папа может заняться чем-нибудь другим. Но помидорам, увы, тоже конец.

– Во всем есть свои плюсы и минусы.

– Точно. – Мама принялась резать огурец. – Похоже, у нас будет еще два гостя?

– Уже познакомилась с Мэдди?

– А откуда, по-твоему, взялся кекс?

Я начала мыть помидор, не обращая внимания на мамин пристальный взгляд.

– Что случилось? – спросила она.

– Бен считает, нам надо быть вместе, чтобы во всем разобраться.

– Я понимаю, почему он здесь. Но почему ты позволила ему остаться – по крайней мере, на ужин? Не потому ведь, что Бен обожает наши семейные застолья? Хотя он их действительно обожает. Возможно, даже больше, чем папа.

Я пожала плечами.

– Я сердита на Бена, хотя думаю, что нужно его простить. Отчего сержусь еще больше, если понимаешь, о чем я.

– Не особо…

– По-моему, Бен все еще что-то скрывает. А значит, придется вытянуть из него правду. Мне очень тяжело с ним разговаривать.

– Если все время пытаться, постепенно разговаривать станет легче.

– А надо ли прилагать столько усилий?

Мама рассмеялась и стряхнула нарезанный огурец в миску.

– Это и есть любовь, детка. Прилагать усилия, когда не хочется.

Я положила овощи рядом с раковиной.

– Сама-то ты следуешь этой заповеди?

Мама подняла на меня взгляд. Кажется, она хотела возразить, затем передумала и провела рукой по лицу, оставив на щеке мокрый след.

– Наверное, ты права. Сейчас я не прилагаю достаточно усилий, но виновато в этом не одно-единственное недоразумение.

– По-твоему, это просто недоразумение?

– Бену позвонили и сообщили, что у него есть ребенок, так? Нужно было как-то разрулить ситуацию… Впрочем, никто не говорит, что он с этим справился.

Неужели мама наконец-то меня услышала – поняла мои противоречивые чувства? С одной стороны, мне было жаль Бена. С другой – я злилась, потому что он во мне усомнился.

– Впрочем, справился Бен или нет – неважно. Ваше будущее зависит от того, как разрулишь ситуацию ты.

У нее завибрировал телефон – на экране возник улыбающийся Генри. Мама покраснела, словно школьница, а я закатила глаза.

Я украдкой прочитала эсэмэску:

«Ла Гар». 10 ч?»

«Ла Гар». Французский ресторан. Единственный ресторан в Себастополе, работающий так поздно. Единственный, куда мама сможет успеть после семейного ужина. Последнего семейного ужина в честь последнего урожая.

Она встретилась со мной взглядом и хотела что-то сказать, но тут же закрыла рот.

– Я перезвоню ему потом. Но не потому, что ты держишься так чопорно.

– А чего ты от меня ждала? Что я стану над тобой подшучивать?

– А тебе разве трудно? – Она выключила воду и добавила: – По крайней мере, не смотри на меня так сердито. Я же не смотрю на тебя сердито.

– За что тебе на меня сердиться?

– Я задам этот вопрос только раз – подумай над ним как следует. Тебе не приходило в голову, что ты хочешь сохранить виноградник не столько ради нас, сколько ради себя самой?

Я посмотрела в окно на раскинувшийся внизу виноградник. Грозди раскачивались под ветром. Было жарко, но ветер давал винограду некоторый отдых.

– Ну и?

– Нет, – ответила я.

– «Нет, не приходило»? Или «Нет, это не так»?

– А ты не задавала себе вопрос, почему готова расстаться с виноградником?

– Задавала, дорогая. И нашла на него ответ. Только не тот, который бы тебе хотелось.

Снова ожил телефон: Генри прислал еще одну эсэмэску.

– Какой нетерпеливый! – заметила я.

Мама поджала губы.

– Уйди!

– Он в курсе, что ты терпеть не можешь французскую кухню?

– Уйди, пожалуйста!

Мне хотелось объяснить так, чтобы мама услышала. Она считает, будто я забочусь только о себе, а сама, похоже, виновата в обратном – совсем о себе не заботится.

– Вы с папой вложили в виноградник столько сил, а теперь готовы просто взять и отдать его человеку, который пустит все ваши труды насмарку. Разве это не трагедия?

– Даже если ты права, – а я не говорю, что ты права, – это наша трагедия, не твоя.

– Не может быть, что ты действительно так думаешь!

Мама сняла хозяйственные перчатки.

– Тебя интересует мое мнение? Так вот оно: поменьше волнуйся.

– То есть?

– Ты умная, успешная женщина, которая много трудилась, чтобы устроить свою жизнь. Но ты по-прежнему считаешь, что твоя главная обязанность – заботиться о других: о нас с папой, о Бобби и Финне. Вот почему я обрадовалась, когда ты переехала в Лос-Анджелес.

– Ты плакала. И прислала мне карту Сономы, чтобы я не забыла, где родилась.

Мама закатила глаза.

– Речь о другом. Я тогда подумала: «Теперь-то она начнет заботиться и о себе». А ты опять взялась за старое – думаешь о наших проблемах вместо собственных.

– Неправда.

– Уверена? По-моему, милая, пора смириться с тем, что Бен совершил ошибку, и прислушаться к своему сердцу.

– Одно связано с другим, и это немаловажно.

– Боже мой! Ты говоришь так, словно отстаиваешь дело в суде. Немаловажно только одно – чего ты хочешь.

Мама указала на парусиновый шатер на краю патио.

– Мы бы никогда не стали покупать парусиновый шатер ради одного вечера. Сбор урожая можно отметить и на лужайке. Кто-то должен отпраздновать в этом шатре свадьбу: он слишком прекрасен, чтобы стоять без дела.

– По-твоему, это хороший повод выйти замуж?

Мама снова включила воду и отвернулась.

– По-моему, неплохой.

В детстве Бобби с Финном часто ездили на велосипеде в кондитерскую, расположенную в центре Себастопола. Я тоже любила кататься, но одну мама меня не отпускала. Зато как же я радовалась, когда братья брали меня с собой! Туда – легкий спуск, обратно – трудный подъем. Конфеты таяли в карманах, заставляя быстрее крутить педали. Однажды на обратном пути нас чуть не сбила машина. Она так внезапно вывернула из-за поворота, что нам оставалось только съехать в канаву.

Машина затормозила. В ней сидели туристы, только что побывавшие на нашем винограднике. В то время отец проводил для богатых экскурсии с вином и угощением. Пятьдесят долларов за брата.

Туристы были пьяны и очень извинялись. Финн уверял, что все в порядке, однако им хотелось как-то загладить свою вину. Одна из женщин осмотрела наши ободранные коленки и намазала их мазью. Ее муж предложил отвезти нас домой, но мы украдкой заглянули в багажник машины и ответили «нет». В багажнике громоздились ящики с вином всех виноградников Сономы и даже некоторых виноделен Напы, в том числе «Марри Грант». Туристы не понимали разницы. Они приехали не только ради экскурсии по папиному винограднику. И напились они не качественного вина, а всего, что смогли достать.

Туристы уехали в свой шикарный отель в Хилдсбурге, а мы побрели домой, катя велосипеды за руль. Родителям решили ничего не рассказывать, иначе о поездках в кондитерскую пришлось бы забыть. Просто туристы не справились с управлением. Никто не пострадал. Незачем поднимать шум. Однако мы страшно рассердились и сами не могли объяснить почему. Только теперь я поняла, что нас тогда разозлило. Поняла, размышляя над вопросом, который задала мне мама: уверена ли я, что цепляюсь за виноградник ради отца, а не ради себя? Уверена ли, что думаю только о родителях?