— Но я хочу видеть твое счастье, как ты видишь мое! — запротестовала она.

— Это возможно, поскольку иногда один любовник может быть быстрее другого. Тогда так же можно доставлять и получать массу восторгов в порыве страсти, — сказал он ей.

— О да! Научи меня этому, мой господин! — Она почти что извивалась от возбуждения, напоминая нетерпеливого щенка.

Мейдок засмеялся, очарованный ее энтузиазмом, о котором он и не догадывался за все годы, что наблюдал за нею. Вероятно, не будь он так увлечен ею, он бы заметил. Она обладала огромной жаждой жизни.

Затем он протрезвел. Его страстный порыв имел еще и определенную цель — встряхнуть ее память, — Скажи мне, дорогая, ты сейчас что-нибудь вспомнила из прошлого?

Уинн подумала, потом покачала головой.

— Неважно, — ответила она, беззаботно отмахнувшись от его вопроса. — Я тебя люблю, Мейдок, и это важно для меня. Что было между нами — это дела давно минувших дней. Меня заботит наше настоящее.

— Нет. Ты должна вспомнить, Уинн. Если ты меня любишь, ты должна вспомнить ради меня, если не ради себя.

— Тогда помоги мне, Мейдок! Помоги вспомнить, что я должна, ради нас обоих! Ради наших детей, которых, конечно, я рожу тебе. В конце концов, мы впервые насладились любовью, по крайней мере в этой жизни. — Она озорно улыбнулась ему. — Думаю, нам надо не единожды предаться любви, чтобы я начала вспоминать.

Он рассмеялся.

— Ты самка, клянусь, моя обожаемая дорогуша. Хотя, может быть, ты и права. — Он взял в ладонь ее маленькую грудь и, поддразнивая, поиграл с нею.

— Я буду делать, что прикажет мой господин, — ответила она сладким голосом и повернула к нему личико для поцелуя.

Глава 7

Мейдок открыл Уинн целый новый мир любовных наслаждений, в котором она почувствовала себя удивительно уютно. Она наслаждалась этим миром больше, чем он предполагал. Уинн оказалась способной ученицей в искусстве эроса. Она на самом деле стремилась доставить ему такое же удовольствие, как и он ей. С каждым уходящим днем росла ее искренняя любовь и страсть к нему. Но как ни стремилась Уинн отдать ему всю себя, все равно этого было недостаточно, пока она не вспомнит трагический момент в прошлом, который определил ход их общих судеб. Все это тяготило Мейдока.

Прошел январь. Затем и февраль. В середине марта на них внезапно обрушилась весна, и горы ярко запестрели от цветущих растений.

Уинн всем своим существом ощущала растущее отчаяние Мейдока.

— Я приехала в замок не для того, чтобы сделать тебя несчастным, Мейдок, — сказала ему однажды вечером Уинн, когда они лежали вместе. — Я здесь, чтобы стать твоей любимой женой. Но одно мое присутствие, несмотря на всю нашу страсть, разрывает твое сердце. Я не могу больше переносить это, любовь моя. — Она откинула назад непокорный локон черных, как вороново крыло, волос. Лицо было бледнее обычного. — Я пыталась вспомнить, но не смогла! Ты говоришь, что не можешь сказать мне, что связывает нас, но я должна знать ради нашего счастья. Помоги мне, Мейдок! Помоги вспомнить прошлое, самой мне это оказалось не под силу.

Мейдок глубоко вздохнул, и посмотрел в ее прекрасное лицо.

— Я приготовлю для тебя особую смесь трав, дорогая. Когда будешь готова совершить путешествие во времени, размешай их в кубке вина и выпей. Ты погрузишься в глубокий сон. Травы в вине освободят твой разум от оков времени, и ты вспомнишь наше общее прошлое. Вино расслабит тебя, и ты не будешь бояться.

— Разве у нас было только одно общее прошлое, Мейдок? — мягко настаивала она. Теперь, когда решение созрело у нее, в ней ожил глубинный инстинкт.

— Нет, не одно.

— А почему сейчас, а не раньше? — поинтересовалась она.

— У Творца прекрасное чувство и справедливости, и юмора, Уинн.

Выбор времени никогда не был особенно удачным. С тех давних пор мы впервые стали любовниками.

Она понимающе кивнула.

— Как я могу быть уверена, что вспомню именно ту жизнь, которая, кажется, так сильно беспокоит тебя?

— Потому что это именно та жизнь, которую ты хочешь вспомнить, дорогая. Это та дверь, которая откроется для тебя. Проще простого.

— И сколько я просплю, мой господин? — Она вновь нервно откинула волосы.

— Несколько часов. А может, несколько дней, — спокойно ответил он. — Все зависит от того, как много ты захочешь вспомнить.

— Я узнаю все, Мейдок, — решительно заявила она. — Хотя думаю, прошлое лучше не ворошить. Но вижу, что боль от него не покинет тебя, пока я не переживу его заново, но зачем, не понимаю. Все же я иду на это ради тебя, потому что люблю тебя! И хочу, чтобы мы прожили жизни, дарованные нам в этом времени. Нас многое ждет впереди, моя любовь!

— Хвала Богу, Уинн, ты права! — чистосердечно воскликнул он и привлек ее в свои нежные объятия.

Она на мгновение прижалась к нему, потом спросила:

— Я ведь не потеряюсь во времени, Мейдок? — Казалось, это было единственное, что сильно пугало Уинн.

— Нет, дорогая, — пообещал он. — Ты только будешь спать. Твое очаровательное тело останется именно там, где ты ляжешь. И проснешься ты, когда захочешь. Тебе не надо бояться этого.

— Мне нужно что-нибудь еще узнать? — волновалась она.

— Ничего. — Он помедлил и наконец сказал:

— Когда ты желаешь проделать это?

— Не в ближайшие дни. Но приготовь заранее свои травы, Мейдок, потому что я буду ждать момента, когда у меня будет достаточно смелости. Вот тогда я и отправлюсь в это рискованное путешествие, так что подготовься.

Он, казалось, почувствовал облегчение от ее ответа. Уинн это заинтересовало. Ее любопытство было возбуждено более прежнего. Он любил ее. В этом не было сомнений. Но, несмотря на любовь к ней, этот неоспоримый факт, Мейдок внезапно проявил признаки страха. Он явно хотел, чтобы она совершила это путешествие во времени. Что ей предстоит узнать? Эта загадка начала ее зачаровывать больше прежнего.

Несколько дней после их разговора Уинн отдыхала, занималась с Мейдоком в лаборатории в высокой башне. Его познания в древней кельтской медицине просто поражали ее, и он охотно делился ими с Уинн. К несчастью, некоторые сведения оказались бесполезны, поскольку многие растения, которые когда-то были доступны, сейчас уже больше не росли. Они просто исчезли. И их, разумеется, нельзя было заменить, потому что никто не знал замены им в формуле.

Когда-то существовала особая омела, которая росла только на священных дубах, так любимых кельтами. Ею лечили злокачественные опухоли, но сейчас омела — это совсем другое растение, чем в те стародавние времена. Мейдок поведал ей, что омела исчезла после того, как римляне и другие завоеватели злобно повырубали священные дубы, чтобы искоренить кельтскую культуру.

Мейдок научил бы Уинн некоторым видам заклинания и чарам, но она не позволила ему. Его особые познания были большим соблазном, и она боялась, что не сможет устоять. Уинн знала: если она овладеет искусством волшебства, несмотря на все ее добрые намерения, однажды она может, выйдя из себя, причинить вред, о котором позднее будет сожалеть и не сможет исправить. Ей припомнилась сказка, которую рассказывала ей бабушка о несчастной королеве, мачехе четырех красивых детей, трех сыновей и дочери короля Лира. Завистливая королева превратила их в лебедей. Вскоре, пожалев о содеянном, королева, как ни пыталась, не смогла исправить зло. Горе разбило сердце короля, и он умер.

Были у Уинн и другое опасения. Соседи и те, кто не знал Мейдока близко, боялись его. Если ее собственные познания зайдут дальше просто медицины и об этом пойдет молва, что всегда случается, она может привлечь к себе внимание тех, кто захочет использовать ее в своих корыстных целях. Что греха таить, были и такие, особенно в церкви, которые сочли бы ее знания слишком обширными для женщины. А подобные женщины всегда представляют опасность. Ей надо подумать о ее будущих детях, которых она принесет Мейдоку. У нее должен быть безупречный образ жизни.

Погода потеплела, возможно, даже чересчур для конца марта. Уинн беспокоилась, что не останется цветущих веток, которыми собиралась украсить большой зал замка к свадьбе. Она пожаловалась Мейдоку во время верховой прогулки по горам. Он рассмеялся.

— Тепло — лишь временное явление, дорогая. К сумеркам погода изменится, и похолодает, обещаю тебе. Но к первому мая у тебя будет более чем достаточно цветов и цветущих веток, — уверял он ее.

— Если станет слишком холодно, бутоны замерзнут и погибнут, — ворчала она.

— Морозов не будет, — ответил он.

— Ты уверен?

— Да, — усмехнулся он. — Как и Неста, я чувствителен к погоде. Несколько дней будет дождь, обещаю тебе.

— В таком случае, возможно, сегодня вечером, — сказала ему Уинн, — я начну свое путешествие во времени.

— Так скоро, дорогая? — В его синих глазах отразилось страдание.

— Мейдок, — сказала Уинн строгим тоном матери, урезонивающей непокорное дитя. — Ты хочешь, чтоб я перенеслась в прошлое, и вместе с тем не хочешь! Мне все равно! Я делаю это для тебя. Скажи мне сейчас же, да или нет! И покончим с этим!

— Ты должна пойти на это, — наконец согласился он, — хотя боюсь твоего возвращения больше, чем ухода.

Уинн взяла его руку в свою.

— Я люблю тебя, Мейдок Пауиса. Для меня что сделано, то сделано.

Настоящее и будущее — вот что я люблю и к чему стремлюсь, но не прошлое, которое, кажется, так преследует тебя.

— Я молю, чтоб так и было, дорогая, — сказал он, сжимая ей руку.

— Хотя я должна это сделать сама, Мейдок, прошу тебя об одном, — мягко сказала Уинн.

— Все, что угодно, — поклялся он.

— Будь рядом, когда я проснусь, мой господин. Пусть твое дорогое лицо будет первым, что я увижу, открыв вновь глаза в этом мире.

— Я буду подле тебя, любовь моя! Клянусь тебе, — пообещал он, и Уинн поразилась, увидев в его прекрасных синих глазах слезы.