Таррин Фишер - Вор (ЛП)

— Лано, — вздыхает она, — но мамочка не любит, когда я… — а затем её голос обрывается, и она засыпает. Мое сердце стучит и ноет, стучит и ноет.

Следующую неделю я провожу наедине с моей дочерью. Мать навещает друзей и родственников, давая нам время, чтобы побыть вместе, сблизиться и делать, что захотим. Я водил её в зоопарк, парк, музей, и по её просьбе мы едим суши каждый день. Однажды вечером я уговорил её на спагетти, и её очень разозлило, когда макаронина упала ей на одежду. Она разрыдалась, лицо стало таким же красным, как и волосы, так что пришлось нести её в ванную и там кормить ужином. Не знаю, радоваться этому или нет. Когда я вытащил её из ванны, она потерла глазки, зевнула и уснула, как только надел на неё пижаму. Уверен, она наполовину ангел. И, разумеется, это досталось ей не от Лии.

Каждый вечер мы заезжаем к моему отцу. Он живет в Кембридже, в удивительном доме с конюшней на заднем дворе. Он водит Эстеллу от загона к загону, представляя ей каждую лошадь. Она повторяет их имена: Шугаркап, Нерфелия, Адонис, Стоки. Я смотрю, как он очаровывает мою дочь, и чувствую благодарность за то, что она живет на другом континенте. Вот что он делает. Опускается до твоего уровня, на каком бы ты ни был, и одаривает тебя своим вниманием. Если тебе нравится путешествовать, он спросит, где ты был, будет внимательно слушать и смеяться над твоими шутками. Если ты интересуешься моделями автомобилей, он поинтересуется, как их собирать, и попросит его научить. Он заставит почувствовать, что ты единственный человек, достойный разговора с ним, а потом целый год не будет с тобой общаться. Огромное разочарование. Он никогда не соберет с тобой модель машины, отменит планы на обед, день рождения и каникулы. Выберет работу или кого-то другого, но не тебя. И будет снова и снова разбивать твое очарованное, полное надежды сердце. Но я позволю моей дочери насладиться сегодняшним днем, а завтра всеми силами постараюсь её защитить. Сломленные люди и любят не совсем нормально. Но все мы немного сломлены. Ты просто забываешь об этом, зашиваешь раны, оставленные любовью, и движешься дальше.

Из конюшни мы идем на кухню, где он устраивает шоу, делая гигантское мороженое и выдавливая взбитые сливки Эстелле в рот прямо из упаковки. Она заявляет, что ей не терпится скорее рассказать маме о новом лакомстве, и я больше чем уверен, что всю следующую неделю буду отбиваться от грозных писем бывшей жены. Она любит его. Как и я когда-то. Так больно видеть, каким бы он мог стать отцом, если бы постарался. В последние два дня её пребывания я чувствую тошноту. Не хочу её отпускать. Хочу видеть её каждый день. В следующем году у неё начинается подготовка к садику. Затем детский сад и первый класс. Как же тогда нам выкроить неделю для поездки в Англию? «Все получится», — убеждаю я себя. Даже если придется подкупить Лию для переезда в Лондон.

Когда мы прощаемся в аэропорту, Эстелла плачет. Она прижимает ламу к груди, её слезы падают на мех, она умоляет меня оставить её в «Вондоне». Я стискиваю зубы и ненавижу каждое решение, принятое мной. Боже. Что, я так её и отпущу? Лия — мерзкая, порочная стерва. Она оставила её в приемном покое, чтобы напиться, когда дочке была всего неделя. Разлучила её с отцом, лишь бы причинить мне боль. Её любовь условна, так же как и доброта, и я не хочу, чтобы её злость затронула мою дочь.

— Мам, — говорю я. Смотрю в глаза матери, и она понимает. Берет мою руку и сжимает.

— Дважды в неделю я встречаю её из школы и забираю на выходные. Уверена, что она будет в порядке, пока ты не вернешься.

Я киваю, неспособный сказать что-то ещё. Эстелла рыдает, уткнувшись мне в шею, и боль, которую я чувствую, слишком сложно описать словами.

— Мне пора собираться и ехать домой, — говорю я матери поверх плеча дочки. — Я так не могу. Это слишком тяжело.

Она смеется.

— Тебе идет быть папочкой. Но придется поработать здесь до окончания контракта. А пока я буду привозить её к тебе.

Моя мать забирает её и проносит сквозь рамку. Мне хочется перепрыгнуть через ограждения и вернуть её.

По пути домой на метро чувствую себя очень подавленным и большую часть пути еду, опустив голову на руки. Я напиваюсь и пишу письмо Оливии, которое никогда не отправлю. Потом вырубаюсь, и мне снится, что Лия отвозит Эстеллу в Азию и говорит, что никогда не вернется.

Настоящее

Когда суд установил даты встречи с дочерью, я понял, что проведу с ней Рождество. Это будет наше первое совместное Рождество. Разгневанная Лия позвонила мне, когда узнала об этом от своего посредника.

— Рождество важно для меня, — заявила она. — Это неправильно. Ребенок не должен встречать Рождество без матери.

— Так же, как и без отца, — ответил я. — Но ты встречала его с ней два года.

— Это твоя вина, что ты уехал. Я не должна расплачиваться за твои глупые ошибки.

У неё было право возмущаться. Я сказал, что мне пора, и повесил трубку.

Рождество не важно для Лии. Она не ценит семью или традиции. Ей нравится возможность нарядить дочь в красивое платье и пойти на рождественские вечеринки. Все нормальные матери так делают. Это сезон показа своих детей и распития обезжиренного, алкогольного эгг-нога (Прим.: Эгг-ног — сладкий напиток на основе сырых куриных яиц и молока. Популярен в США, странах Южной и Центральной Америки, Европе. Является традиционным рождественским напитком).

Узнав, что она проведет Рождество со мной, я иду покупать подарки. Компанию мне составит Сара. Мы выпивали пару раз, и я рассказал ей все про Оливию, Лию и Эстеллу, поэтому, когда поступило предложение пойти со мной, она с радостью согласилась.

— Значит, никаких кукол, — замечает она, держа в руках Барби. Я качаю головой.

— Её мать покупает ей кукол. Их и так слишком много.

— Как насчет принадлежностей для рисования? Воспитывайте в ней художницу.

Я киваю.

— Идеально, её мать ненавидит, когда она грязная.

Мы направляемся к полке с товарами для творчества. Она кладет в тележку пластилин, краски, мольберт и цветные карандаши.

— Ну, расскажешь что-нибудь про Оливию?

— Ты можешь не начинать?

Она смеется и берет коробку с мелками.

— Чувак, да у вас просто мыльная опера. А мне хочется знать, что будет дальше.

Я останавливаюсь у вешалки с футболками, которые можно разрисовать.

— Давай возьмем это, ей понравится.

Она кивает в знак одобрения.

— Я не разговаривал с нашими общими друзьями. Она сказала оставить её в покое, что я и делаю. Насколько я знаю, она забеременела и, черт возьми, живет долго и счастливо.

Сара качает головой.

— Незаконченное дело — это паршиво.

— Наше дело окончено, — отвечаю я резче, чем рассчитывал. — Я живу в Лондоне. У меня есть дочь. Я счастлив. Так чертовски безумно счастлив.

Мы оба одновременно смеемся.

Я разговариваю с матерью за день до её прилета ко мне вместе со Стивом и Эстеллой. Она ведет себя странно. Когда я спрашиваю, что случилось, она путается в словах и говорит, что просто вся на нервах из-за праздников. Чувствую себя виноватым. Стив и мать откладывают свои планы, чтобы привезти Эстеллу ко мне. Я мог бы приехать домой, но пока не готов. Она повсюду: под каждым переплетенным деревом, в каждой машине на дороге. Однажды боль утихнет, и я смогу посмотреть на апельсин, не вспоминая о ней.

А, может, не смогу. Может, жизнь состоит из призраков прошлого.

Я покупаю елку и катаюсь по городу в поисках розовых рождественских украшений. Нахожу коробку крошечных пуантов и розовых свинок с закрученными серебряными хвостиками. Когда я хватаю два рулона серебряной и розовой фольги, продавец улыбается мне.

— У кого-то дочка…

Я киваю. Мне нравится, как это звучит.

Она указывает на коробку с розовыми фламинго и подмигивает. Ее я тоже беру.

Оставляю все в гостиной, чтобы, когда она приедет, мы смогли всё украсить вместе. Моя мать и Стив остановились в «Ритц Карлтоне» через несколько кварталов от нас. Думаю, позволить ли Эстелле самой решить, что у нас будет на праздничный ужин, хотя если она попросит суши или каре ягненка, я согласен и на это. На следующий день я приезжаю в аэропорт на час раньше, чтобы забрать их.

Я жду, сидя на краю ленты выдачи багажа, которая не используется. И беспокоюсь. Глядя на пустой проход, подумываю купить и выпить эспрессо. Не знаю, почему, но у меня странное чувство, от которого скручивает желудок.