Таррин Фишер - Вор (ЛП)

Он морщится.

— Не по моей части, сынок. Я заполучил женщину, которую хотел.

Я смеюсь.

— Должно быть, она очень сильно на тебя повлияла, раз ты сбежал из своей любимой Америки.

Я никак на это не реагирую.

Внезапно он выдает:

— Я хотел увидеть мою внучку. Когда ещё думал, что она моя.

Ищу на его лице отсутствие искренности, но ничего не нахожу. Он не целует мне задницу и не говорит что-то, лишь бы казаться вежливым. Он стареет и чувствует приближение смерти. Ему действительно хотелось встретиться с Эстеллой.

— Слышал, что твоя бывшая жена ещё хуже, чем моя первая бывшая жена, — он ухмыляется. — Как ты на это подписался?

— Наверно, я такой же дурак, как и ты.

Он ухмыляется.

— Приходи к нам на ужин. Познакомишься с моей новой женой.

— Конечно, — отвечаю я.

— У неё есть младшая сестра…

— Фу. Ты больной, — я качаю головой, а он смеется.

Звонит мой телефон. Американский номер. Я смотрю на отца, и он жестом показывает, чтобы я ответил.

— Сейчас вернусь, — говорю я и встаю. А ответив, сразу узнаю голос.

— Мойра, — приветствую её.

— Здравствуй, мой дорогой. У меня есть новости.

— Хорошо… — голова кружится. Я смотрю на часы. В Штатах сейчас два часа.

— Ты сидишь?

— Давай уже, Мойра.

— Когда твоя бывшая жена возила Эстеллу в клинику, чтобы сдать кровь, она написала в бумагах «Лия Смит» вместо «Джоанны». Но в тот день была и другая Лия Смит…

Я перебиваю её.

— Что ты хочешь сказать?

— Ты получил чужие результаты, Калеб. Эстелла твоя. На 99,9 % твоя.

— Боже мой.

Оказалось, что когда в больнице обнаружили ошибку, Лия сделала повторный тест. Она не хотела, чтобы я думал, будто Эстелла не моя. Это бы разрушило её продуманный план встретиться в суде по вопросу опеки, где все выглядело бы так, словно я бросил родную дочь. И я бросил её. Не боролся за правду. Я был настолько ослеплен болью, что не стал разбираться в ситуации. Ненавижу себя за это. Я пропустил так много важных моментов в её жизни, а всё почему? Потому что я идиот.

Мойра говорит, что поскольку я живу в другой стране, мне необязательно присутствовать на всех заседаниях. Но я всё равно лечу назад. Лия искренне удивляется, увидев меня в суде. Три раза за три месяца я летал туда. У меня годовой контракт с компанией в Лондоне, иначе я бы уже давно вернулся в Штаты. Когда судья видит, что я присутствую на всех трех слушаниях, он дает мне три недели в год на пребывание Эстеллы со мной в Лондоне, но в присутствии другого родственника. Это маленькая победа. Лия злится. Три недели. Двадцать один день из трехсот шестидесяти пяти. Пытаюсь не зацикливаться на этом. Я проведу с дочкой целых три недели. И год практически закончится. В следующем году Мойра подаст апелляцию, мой контракт закончится, и я вернусь обратно. Принято решение, что с Эстеллой ко мне в Лондон полетит моя мать. Когда я спрашиваю, можно ли мне встретиться с Эстеллой до моего отъезда, Лия говорит, что у неё желудочный грипп, и это будет для неё слишком травматично. Так что мне придется подождать. Я лечу домой и начинаю готовиться. Покупаю кровать, которую ставлю в гостевую спальню. В первый раз она прилетит только на неделю, но я хочу, чтобы она чувствовала себя тут как дома. Поэтому покупаю всякие девчачьи штуки: одеяло с пони и цветами, кукольный дом, пушистое розовое кресло с пуфиком. За два дня до ее приезда, наполняю холодильник детской едой. И едва могу спать. Я так взволнован.

Настоящее

Уже сорок минут я слоняюсь по магазину игрушек, пытаясь решить, что купить Эстелле. В фильмах, когда родители воссоединяются с детьми, в руках они обычно держат пушистую игрушку пастельных тонов, например, зайца. Но нет ничего хуже клише, поэтому я брожу между полок, пока не натыкаюсь на ламу. Несколько минут держу её в руках, улыбаясь как дурак. А потом несу на кассу.

Желудок скручивается в узел, когда я выхожу из метро. Доезжаю до аэропорта Хитроу по Пиккадилли и ошибочно подхожу к другому терминалу. Я два раза возвращаюсь назад, и когда наконец-то нахожу правильный терминал, приходит сообщение от моей матери, что самолет приземлился. Что, если она меня не помнит? Или решит, что я ей не нравлюсь, и всю дорогу будет плакать. Боже. Я весь на нервах. Сначала замечаю свою мать, ее светлые волосы убраны в идеальный пучок, даже несмотря на девятичасовой перелет. А когда опускаю глаза, вижу пухлую ручку, цепляющуюся за стройную руку моей матери. Потом замечаю копну рыжих кудряшек, обрамляющих лицо, очень похожее на Лию. Я улыбаюсь так сильно, что скулы начинает сводить. Не помню, когда улыбался в последний раз с того момента, как переехал в Лондон. Эстелла одета в розовую балетную юбку и футболку с изображением пирожного. Когда я замечаю, что она размазала помаду по лицу, с моим сердцем происходит что-то невероятное: оно бьется очень быстро, но одновременно и ноет. Я вижу, как моя мать останавливается и показывает на меня. Эстелла ищет меня глазами. А когда находит, то отпускает бабушкину руку и… бежит. Я падаю на колени, чтобы её поймать. А она врезается в меня, слишком сильно для такой крохи. Она сильная. Я сжимаю в объятиях ее хрупкое тело и чувствую, как горят слезные протоки, пытаясь выдавить слезы. Мне хочется подержать ее так несколько минут, но она отклоняется назад, кладет обе ладошки мне на лицо и начинает быстро-быстро говорить. Я подмигиваю матери в знак приветствия и снова смотрю на Эстеллу, которая в подробностях рассказывает о полете, сжимая ламу под мышкой. У нее сильный высокий голос, немного скрипучий, как у ее матери.

— И потом я съела моё масло, и Кукла сказала, что меня стошнит… — Куклой она называет мою мать, которая от этого просто в восторге. Думаю, что она просто рада, что её не называют «Бабулей» или «Бабушкой», от чего она чувствовала бы себя старой.

— Ты гений, — говорю я, когда она делает вдох. — Кто в три года так хорошо говорит?

Моя мать печально улыбается.

— Тот, кто не умолкает ни на минуту. Она непостижимо много практикуется.

Эстелла повторяет слово «непостижимо» всю дорогу до выдачи багажа. Она хихикает, когда я начинаю повторять вместе с ней, и к тому моменту, когда забираю их сумки с ленты, моя мать выглядит так, словно её голова вот-вот взорвется.

— Ты так делал, когда был маленьким, — говорит она. — Повторял одно и то же, пока я не начинала ругаться.

Я целую дочь в лоб.

— Кому нужен был тест на отцовство? — шучу я. Что было огромной ошибкой, потому что моя крошка повторяет «тест на отцовство» всю дорогу от аэропорта до машины, пока мне не удается её отвлечь розовым автобусом, который проезжает мимо.

По пути домой Эстелла пытается разузнать, как выглядит её комната, какого цвета одеяло, которое я положил на кровать, есть ли у меня игрушки, может ли она заказать суши на ужин.

— Суши? — переспрашиваю я. — Как насчет спагетти или наггетсов?

Она делает такое лицо, которому научить ее могла только Лия, и говорит:

— Я не ем детскую еду.

Моя мать поднимает брови.

— Тест на материнство никогда не понадобится, — тихо замечает она. И мне с трудом удается не рассмеяться.

Оставив вещи в моей квартире, мы идем в суши-ресторан, где моя трехлетняя дочурка сама съедает острый ролл с тунцом, а затем еще два ролла забирает у меня. Я в изумлении смотрю, как она смешивает соевый соус с вассаби и ловко управляется с палочками. Официант принес ей совмещенную пару, завернутую в бумагу и скрепленную резинкой, чтобы было проще держать их вместе, но она вежливо отказалась и начала ловко работать обычными палочками. Она пьет горячий чай из фарфоровой чашки, и все в ресторане останавливаются, чтобы прокомментировать её волосы и поведение настоящей леди. Лия проделала огромную работу, обучив её хорошим манерам. Она благодарит каждого, кто делает ей комплимент, с такой неподдельной искренностью, что даже доводит одну пожилую леди до слез. Она засыпает у меня на плече, когда мы на такси едем домой. Я хотел покатать её на метро, но моя мать заявила, что не хочет иметь дела с грязными вагонами подземки, поэтому мы вызвали такси.

— Я хочу покататься на поизде, папочка, — её личико прижато к моей шее, голос сонный.

— Завтра, — обещаю я ей. — Мы отправим Куклу к старым друзьям и будем делать много всяких мерзостей.