Я пошёл прямо к Лие. Сказать, что так больше не может продолжаться. Она восприняла это так, словно я сказал, что не смогу быть в отношениях с тем, кого не помню.

— Калеб, я знаю, что сейчас ты потерян, но когда вернется твоя память, всё снова обретет смысл.

Когда вернулась память, ничего не обрело смысл. Вот почему я лгал.

Я покачал головой.

— Мне нужно время, Лия. Прости. Я знаю, что это кошмар. Не хочу причинять тебе боль, но мне нужно кое о чем позаботиться.

Она посмотрела на меня, как на подделку «Louis Vuitton». Я видел этот взгляд миллион раз. Отвращение, смущение. Однажды она сделала едкое замечание в магазине, пока мы стояли позади женщины, пытающейся разобраться с купонами. Через плечо у нее была перекинута сумка «Louis Vuitton».

— Люди, которые могут позволить себе «Louis…», не пользуются купонами, — сказала она громко. — Вот как можно понять, что это подделка.

— Может, люди, которые пользуются купонами, стараются сэкономить деньги на более брендовые сумки, — прошипел я сзади. — Прекрати быть такой надменной и осуждающей.

Два дня она обижалась. Жаловалась, что я нападал на неё, вместо того, чтобы защитить. Мы спорили о том, как она судит о людях. И поворотным моментом для меня стало то, какое значение она придает вещам. После того как она успокоилась, у меня было два дня тишины, за которые я серьезно подумывал о том, чтобы закончить наши отношения.

Пока она не появилась в моей квартире с пирогом собственного приготовления и кучей извинений. Она принесла сумочку «Chanel», и я в восторге смотрел, как она ножницами режет её на моих глазах. Это казалось таким искренним и раскаивающимся жестом, что я смягчился. Но она не изменилась, так же, как и я. Я всё ещё был влюблен в другую. Всё ещё притворялся с Лией.

Но я так устал.

— Мне нужно идти, — сказал я, вставая. — Мне нужно кое с кем встретиться за чашечкой кофе.

— С девушкой? — спросила она напрямик.

— Да.

Наши глаза встретились. Я ожидал увидеть боль, возможно, слезы, но обнаружил лишь гнев. Поэтому поцеловал её в лоб и вышел.

Возможно, я поступал неправильно, эгоистично, трусливо, но я собирался сделать это.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Настоящее

Я высаживаю Оливию у офиса. По пути туда она и двух слов не произносит. После того, что произошло между нами, я тоже не представляю, что сказать. Но одно знаю точно — Ной хочет вернуть её. Мне даже смешно. Присоединяйся к клубу, придурок.

Его не было три месяца, и теперь он решил объявиться.

Когда мы подъезжаем к парковке, на улице моросит дождь. Она открывает дверь и выходит, ни разу не взглянув на меня. Я смотрю, как она идет к своей машине, опустив плечи. Внезапно открываю дверь и оббегаю машину, чтобы поймать её. Я хватаю её за руку, как только она тянется к дверной ручке, заставляя повернуться ко мне лицом. И прижимаю её своим телом к машине. Она замирает, руки упираются мне в грудь, словно она не понимает, что я творю. Кладу руку ей на затылок и притягиваю к себе для поцелуя. Целую глубоко, как целовал тогда, когда мы занимались сексом. Наше дыхание громче, чем движение машин позади нас, громче, чем раскаты грома за спиной.

Она задыхается, когда я отрываюсь от неё. Мои руки лежат по обе стороны от её лица, и я, глядя на её рот, нежно говорю:

— Помнишь апельсиновую рощу, Оливия?

Она медленно кивает. Её глаза широко распахнуты.

— Хорошо, — говорю я, проводя большим пальцем по её нижней губе. — Хорошо, и я тоже. Иногда я впадаю в такое онемение, что вспоминаю это, чтобы начать снова чувствовать.

Я отрываюсь от неё и возвращаюсь в машину. И когда отъезжаю, смотрю в зеркало заднего вида, чтобы мельком увидеть её. Она всё ещё стоит там, прижав руку к груди.

Я — достойный противник. Несомненно, он никогда не врал ей, не разбивал сердце и назло ей не женился на другой. Но она моя, и на этот раз я не собираюсь отдавать её без борьбы.



Я жду несколько дней и пишу ей, сидя на работе.

Чего он хотел?

Закрываю дверь в кабинет, ослабляю галстук и вытягиваю ноги на столе.

О: Он хочет прийти к компромиссу

Знал, что так и будет, но все равно чувствую боль в груди. К черту все это.

Что ты сказала ему?

О: Что мне нужно подумать. То же самое, что сказала тебе.

Нет

О: Нет?

Нет

Я провожу рукой по лицу и пишу:

У тебя было десять лет на раздумье.

О: Все не так просто. Он мой муж.

Он подал на развод! И не хочет от тебя детей.

О: Он сказал, что хочет усыновить ребенка.

Я потираю нос и стискиваю зубы.

То, что я делал, было неправильным. Я должен позволить им быть вместе, всё исправить, но я не могу.

О: Калеб, дай мне время. Я уже не тот человек, которого ты знал. Мне нужно поступить правильно.

Тогда оставайся с ним. Это правильно. Но я тот, кто тебе нужен.

После этого она не отвечает.

Я долго сижу в раздумьях и не способен сейчас работать. Когда мой отчим заходит в кабинет, он поднимает брови в изумлении.

— Только две вещи могут вызвать у тебя такое выражение на лице, — он садится напротив меня и кладет руки на колени.

— И что же? — я люблю отчима. Он самый проницательный человек их всех, кого я знаю.

— Лия… и Оливия.

Я корчу рожу на первом имени и хмурюсь на втором.

— О, — говорит он, улыбаясь. — Вижу, маленькая мегера с волосами цвета вороного крыла вернулась?

Я вожу большим пальцем по губе туда и сюда, туда и сюда.

— Слушай, Калеб… Я прекрасно знаю, что твоя мать думает о ней. Но я больше не мог с ней спорить.

Я удивленно смотрю на него. Он очень редко не соглашается с моей матерью, но когда делает это, то обычно оказывается прав. И он никогда не делится своим мнением, если только его об это не просят. Тот факт, что это происходит сейчас, заставляет меня выпрямиться на стуле.

— Я знаю, что она привела тебя в чувства, когда вы впервые встретились. У меня была такая любовь.

Я приковываю взгляд к его лицу. Раньше он никогда не говорил о жизни до моей матери. Они женаты пятнадцать лет. До этого он уже один раз был в браке, но…

— Твоя мать, — говорит он, ухмыляясь. — Она ужасная, правда. Я никогда не встречал кого-то столь же беспощадного. Но она ведь хорошая. В ней уживаются две стороны. Думаю, когда она впервые встретила Оливию, то распознала в ней родственную душу и захотела защитить тебя.

В голове всплывает воспоминание о первом ужине. Я привел Оливию домой, чтобы познакомить с семьей, и моя мать, разумеется, создала самую неуютную обстановку. В конечном итоге, я ушел посреди ужина, так злясь на мою мать, что не был уверен, что когда-либо заговорю с ней снова.

— Многие мужчины любят опасность. Нет ничего слаще, чем опасная женщина, — говорит он. — Мы становимся чуть более отважными, чтобы иметь право называть их своими.

Скорее всего… он прав. Я потерял интерес к нормальным женщинам сразу после того, как встретил Оливию. Это проклятие. После неё я редко встречал женщин, которые вызывали у меня интерес. Мне нравится её мрачность, постоянный сарказм, то, что приходится зарабатывать каждую улыбку, каждый поцелуй. Мне нравится то, какая она сильная, как она борется за все. Мне нравится, что со мной она слабая. Возможно, я её единственная слабость. Оливия из тех женщин, о которых мужчины поют в песнях. У меня на iPodе около пятидесяти таких песен, и каждая заставляет думать о ней.

— Она свободна?

Я вздыхаю и потираю затылок.

— Она одна. Но он снова появился несколько дней назад.

— А, — он поглаживает бороду и смотрит на меня с улыбкой.

Он единственный в семье знает о том, что я сделал. После того, как Оливия бросила меня, ушел в запой и попал за решетку. Я позвонил ему и попросил меня забрать. Он не рассказал моей матери, даже когда я признался о фальшивой амнезии. Он ни разу не осудил меня. Только подтвердил, что люди совершают сумасшедшие поступки, когда дело касается любви.

— Что мне делать, Стив?

— Я не могу сказать тебе, что делать, сынок. Она — всё хорошее и плохое, что есть в тебе.