— Здесь тепло. Ты оставайся в вигваме, а я пойду расседлаю коня.

Бак не успел еще развязать подпругу, когда увидел Кристин. Она подошла к нему, дрожа от холода.

— Лучше я побуду с тобой…

Бак снял с себя куртку и накинул ее на худенькие плечи девушки. Потом расседлал гнедого и понес седло в вигвам. Кристин следовала за ним по пятам, не отставая ни на шаг. Тот же мальчик, который утром принял у Бака коня, подошел к нему, украдкой бросая взгляды на Кристин, и заговорил на языке сиу:

— Железная Челюсть приказал взять у Леннинга коня.

— Как тебя зовут?

— Три Копыта. Сейчас принесу вам воду и еду.

— Человек из «Аконита» поблагодарит Три Копыта за теплую воду для мытья.

— Да, Железная Челюсть приказал мне принести теплой воды.

Когда мальчик ушел, Бак перевел Кристин их короткий разговор. Потом снял притороченную к седлу походную постель — подстилку и одеяло — и раскатал ее на шкурах поближе к огню. Кристин молча наблюдала за его действиями. Она была очень бледна, взгляд ее затуманился от усталости, а волосы, ее прекрасные волосы, с одной стороны неровно обрезанные, с другой — длинные, спутались так, что казалось, их уже невозможно будет расчесать.

Бак взял девушку за плечи. Даже при свете костра были заметны следы пережитого — морщинки в уголках ее глаз. Баку очень не хотелось ее беспокоить, но он был обязан обсудить еще одну проблему.

— Нам придется провести ночь в этом вигваме… вместе. Нас считают мужем и женой. Но ты не беспокойся, что я стану… что я попытаюсь… — Бак замялся, но Кристин перебила его:

— Я не против лечь с тобой…

— Сядь, милая. Мальчик сейчас принесет теплую воду и ужин. — Бак усадил девушку на одеяло.

— Значит, ты не хочешь со мной спать, — проговорила Кристин упавшим голосом.

Бак опустился на колени и стал развязывать ее ботинки.

— Хочу, еще как! Мне так этого хочется, что даже… больно! — Бак говорил, уставившись на ее ботинки. Он не отваживался поднять глаза, опасаясь, что девушка прочтет в них откровенное желание. — Но ты устала и плохо себя чувствуешь, и я не хочу, чтобы ты сегодня совершила что-то такое, о чем завтра пожалеешь.

Он еще снимал с Кристин ботинки, когда вошел мальчик с котелком теплой воды. Паренек молча поставил котелок у огня и вышел. Бак открыл седельную сумку и вытащил небольшую тряпку и кусок мыла. Пытаясь хоть как-то приободрить девушку, он с усмешкой пояснил:

— Никогда не знаешь заранее, когда свалишься в грязь, вот я и таскаю с собой все это.

Намочив тряпку в котелке, Бак протянул ее Кристин. Сам же сел рядом, на шкуру.

Кристин обтерла лицо мокрой тряпкой и застонала от удовольствия.

— Как же приятно наконец освежиться!

Покончив с умыванием, Кристин сполоснула тряпку и, опустившись на колени рядом с Баком, принялась плавными, осторожными движениями обтирать его щеки и лоб, смывать пыль, скопившуюся в уголках глаз. Глаза Бака были скрыты густыми ресницами, но Кристин знала, что он смотрит на нее не отрываясь.

Бак сидел не шелохнувшись, ошеломленный внезапно пробудившимися воспоминаниями: вот так же его когда-то умывали такие же нежные ласковые руки. Когда это было? Чьи это были руки? Наверное, еще а детстве — руки матери, которую он совсем не помнил.

Закончив умывать Бака, Кристин поцеловала его в лоб — так целуют маленьких детей. Потом прижала его голову к своей груди и, зажмурившись и зарывшись лицом в его густые непокорные волосы, обратилась к Богу;

Прошу тебя. Господи, сделай так, чтобы мне не разлучаться с этим мужчиной до конца Дней! Обещаю, я буду ему хорошей женой. Он заслужил немножечко счастья, его так долго никто не любил.

В вигвам снова вошел мальчик. Поставив рядом с Баком и Кристин корзинку с едой, он вышел, но они его даже не заметили. Девушка по-прежнему обнимала Бака; он же, закрыв глаза, целиком отдался во власть восхитительнейших ощущений. Сердце Кристин ровно билось у самого его уха. Бак повернул голову, уткнувшись лицом в ее грудь, упиваясь чудесным запахом теплого женского тела. Он был на седьмом небе от счастья — и испытывал адские муки от страстного желания сжать Кристин в объятиях и дать выход своей любви.

Бак шевельнулся, Кристин, чуть отстранившись, опустилась на одеяло.

— Если хочешь раздеться и вымыться вся, я выйду, — предложил Бак.

— Нет! Не уходи!

Она быстро сунула руки под юбку, сняла чулки и вытянула ноги.

Бак приподнял ее ноги и положил себе на колени. Потом намочил тряпку и принялся осторожно обтирать сначала одну ногу, потом другую. В эту минуту Кристин была счастлива как никогда. Ведь еще никто ради нее так не рисковал, и никто не был с ней так нежен, как этот огромный суровый на вид мужчина, которого она и знает-то всего лишь несколько недель. Еще недавно Кристин даже не подозревала о его существовании, и вот его судьба так тесно переплелась с ее собственной, что Кристин не мыслила себе жизни без Бака.

— Кажется, я поторопился снять с тебя ботинки, — чуть хрипловатым голосом проговорил Бак. — Если тебе нужно прогуляться, я обую тебя снова.

— Ты пойдешь со мной?

— Обязательно.

— Тогда пошли.

Кристин сунула босые ноги в ботинки, и Бак накинул ей на плечи куртку.

— Вчера вечером на мне была шаль, но она потерялась где-то по дороге.

— Но ты же можешь связать еще одну из той голубой пряжи?

— Из небесно-голубой? А, понимаю, ты боишься, как бы я не связала тебе из нее носки, — пошутила Кристин.

Они шли по лесу в полной темноте. Наконец Бак остановился у старого кедра и сказал, что подождет.

Кристин отошла на несколько шагов и вскоре вернулась, окликая Бака.

— Я здесь. — Он протянул руку, и девушка поспешно ухватилась за нее.

Так, держась за руки, они и вернулись в теплый вигвам. Бак поплотнее прикрыл входной проем и подбросил в костер еще несколько поленьев. Потом поставил корзинку с ужином на их импровизированную кровать.

— Не знаю, придется ли тебе по вкусу индейская пища, но поесть все-таки нужно.

— А тебе она нравится? Бак пожал плечами.

— Я привык.

Кристин заглянула в корзинку. Там оказались индейские лепешки, холодная жареная куропатка, печеный лук, грибы и еще какое-то незнакомое кушанье, которое Бак назвал васной — вяленое мясо, порубленное вместе с овощами и ягодами и зашитое в холщовый мешочек. Кроме того, в корзине были дикие сливы и виноград.

— Мы устроим настоящий пир! — воскликнула Кристин.

— Точно. Не хватает только индейской свеклы и побегов молодого тростника.

— А из чего приготовлена эта… как ты ее назвал, васна?

— Это нечто вроде колбасы, раньше ее набивали в бычий пузырь, но теперь делают в холщовом мешочке — овощи и ягоды, порубленные с вяленым окороком… хм… с мясом.

— С каким мясом? — спросила Кристин, отщипывая кусочек куропатки.

— Ладно, не важно.

— Нет уж, ты скажи. Бак усмехнулся.

— Тебе не понравится то, что ты услышишь.

— Почему же? Эта куропатка, например, очень даже вкусная, Так что там за мясо?

— Собачье.

— Ты хочешь сказать, они едят собак?..

— Да.

— Вроде нашего Сэма?

— Вот именно.

На миг Кристин застыла с открытым ртом. Потом вздохнула и улыбнулась.

— Я не позволю тебе испортить мне ужин. Эта, как ты ее назвал, васна… она, должно быть, очень вкусная.

— В нее добавлены также толченые косточки черемухи. У индейцев все идет в дело.

Когда они наконец поужинали, костер едва тлел. Кристин вытерла руки полотенцем и протянула его Баку. Воцарилось напряженное, молчание. Девушка заговорила первой:

— Как ты думаешь, Бак, дома все в порядке?

— Разве твой кузен не сказал бы тебе, если бы что-то случилось?

— Я говорю про «Аконит», я уже не считаю Висконсин своим домом.

— Но разве Густав не собирается увезти тебя обратно?

— Он об этом даже не заикался, потому что знает: мое сердце теперь принадлежит этой земле.

— Ты его любишь?

Бак с напряжением ждал ответа на этот чрезвычайно важный для него вопрос. Он был не в силах взглянуть на Кристин, даже невольно затаил дыхание.

— Да, я его люблю — как Бонни любит Берни. Мы с Густавом почти близнецы. После маминой смерти он оказался единственным человеком, который обо мне заботился. Конечно, Ферд приютил меня в своем доме, но только потому, что иначе он бы плохо выглядел в глазах общества, а на самом деле его не очень-то волновала моя судьба. Наверное, он не испытывает ко мне родственных чувств потому, что у нас были разные матери.

Они опять с минуту молчали. Наконец Бак сказал:

— Если ты хочешь раздеться и лечь спать, я погашу костер.

— Не обязательно его гасить. — Кристин принялась расстегивать верхние пуговицы платья. Вдруг застеснявшись, отвела взгляд. Бак поднялся:

— Я, пожалуй, выйду.

Кристин не стала просить Бака остаться или не уходить далеко от вигвама — только проводила его вопрошающим взглядом широко раскрытых глаз. Оставшись одна, она встала, сияла платье и нижнее белье. Теперь на ней была лишь тонкая рубашка. В душе побаиваясь, чувствуя себя распутной женщиной, она наконец отбросила сомнения и улеглась на подстилку. Повернувшись на бок, накрылась одеялом.

Бак все не возвращался. У Кристин от волнения засосало под ложечкой. Вернется ли Бак? Он сказал, что им придется здесь переночевать, но на ее вопрос, будут ли они вместе спать, так и не ответил. Кристин вздохнула. Он мог бы спасти ее от индейца даже из одного только уважения к памяти дяди Ярби, такой уж он человек. Но ведь Бак называл ее любимой, милой… Может быть, она неправильно истолковала его слова?

На глаза ее навернулись слезы, Кристин зажмурилась, но соленая влага все же заструилась по щекам. И тут она услышала, что Бак вернулся. Все сомнения и страхи как рукой сняло. Все-таки она проведет с ним хотя бы эту ночь, а там — будь что будет!

Кристин открыла глаза и увидела, что Бак присел на корточки у костра.