Это был лес, в котором, как считалось, устраивает свои пирушки Сатана, о чем в деревне говорили лишь шепотом.

Но этим утром Гермию не интересовали леса.

Ей нужно было открытое место, чтобы галопом промчаться на своем жеребце с такой скоростью, на которую он только способен.

По другую сторону Леса Колдуний было ровное пространство, которое — как, она раньше надеялась — ее дядя мог бы превратить в миниатюрный ипподром, подобный тем, которые устраивали в своих поместьях многие владельцы скаковых лошадей.

Но дядя отказался от этой идеи, сказав, что ему скучно ездить по одному и тому же месту.

— Поскольку у меня десять тысяч акров земли, места хватит, чтобы скакать куда угодно, — объяснил он, — что хорошо и для моей лошади, и для меня.

И теперь, когда Гермия увидела этот плоский обширный луг, простиравшийся более чем на милю, у нее от волнения захватило дыхание, и Она дала Брэкену полную волю.

Когда девушка наконец замедлила его до легкой рысцы после мощного галопа, которым в полной мере насладились они оба, она почувствовала готовность сделать все что угодно для Мэрилин в благодарность за такую радость.

Она проехалась еще, увидев вновь те части поместья, которые были знакомы ей по детским впечатлениям, но которые она давно уже не имела возможности посещать.

Наконец поняв, что подходит время поспешить к Мэрилин, она направила Брэкена назад, мимо Леса Колдуний и через парк к лесу, в котором должны были прогуливаться Мэрилин и маркиз.

Теперь Гермии пришлось ехать значительно медленнее из-за опасности, которой грозили кроличьи норы для копыт Брэкена и низкие ветви деревьев — для волос Гермии.

Как она и предвидела, в лесу становилось все теплее по мере того, как утреннее солнце все выше поднималось на небе, и она была рада, что не надела жакет от своего верхового костюма.

Вместо этого на ней была лишь белая муслиновая блуза.

Она была старая и штопанная, а кое-где и с заплатками, но лучшей у нее не было.

Гермия вновь подумала, что если маркиз вообще заметит ее, он сочтет, что она выскочила прямо из спальни умирающей женщины и бросилась искать свою кузину в чем была.

По мере приближения момента, когда она должна была сыграть роль, отведенную ей Мэрилин, она повторяла в уме то, что скажет.

Она надеялась, что, если будет казаться взволнованной и говорить с ноткой искренности в голосе, ее история покажется правдоподобной.

Она въехала в условленный лес и медленно передвигалась под деревьями вдоль тропинки, ведущей к самому центру рощи.

Колокольчики и первоцветы уже сошли, и растительность под деревьями стала значительно выше, чем весной.

Порой Гермия замечала дикие орхидеи, называемые в народе «дамские тапочки», растущие под деревьями. Были видны также рассыпанные в изобилии маленькие грибы, которые, согласно поверью, появлялись там, где предыдущей ночью танцевали феи.

Как всегда, увидев нечто подобное, она вновь начала создавать в своем воображении новую фантастическую историю, в которой принцесса, спасаясь от зловредных эльфов, прибегла к защите лесной нимфы, дриады.

Ее фантазия, разворачиваясь, подходила уже к самой захватывающей части, когда она услышала голоса и поняла, что Мэрилин и маркиз были где-то недалеко, в самой глубине леса.

Она сделала глубокий вдох, справляясь с волнением, и, подбодрив Брэкена каблуком, заставила его двигаться быстрее, а когда приблизилась к ним, Можно было подумать, что от спешки и скорости она буквально задыхалась.

С первого же взгляда на Мэрилин она осознала, насколько же неряшливой по сравнению с ней выглядит сейчас она сама.

Ее волосы растрепались по лбу от ветра, когда она мчалась галопом; ее щеки пламенели, и — хотя она не знала этого — ее глаза сияли радостью утренней прогулки.

Мэрилин же, напротив, была аккуратно и тщательно наряжена, одета в изысканно скроенный летний костюм для верховой езды из бледно-голубого щелка, обшитый белой тесьмой. Шею окружало кружевное жабо. Наряд был новеньким «как с иголочки», только что из фешенебельного магазина.

Ее прогулочная шляпка была охвачена газовой вуалью такого же цвета, как и костюм. Сзади вуаль свешивалась со шляпки, разлетаясь по плечам и спине.

Когда она повернулась, чтобы взглянуть на Гермию с хорошо разыгранным удивлением, ее лицо было спокойно и красиво, да и вся она была воплощением аккуратности и строгого изящества, совершенства во всем.

Гермия подскакала с такой скоростью, что ей пришлось резко натянуть поводья Брэкена, останавливая его, и жеребец вздыбился, усиливая впечатление неотложности и трагичности послания, которое принесла Гермия.

— Гермия! — воскликнула Мэрилин. — Что случилось? Почему ты здесь?

— О Мэрилин, я везде тебя искала! — отвечала Гермия. — Бедная старая миссис Барлес при смерти, но говорит, что не может умереть спокойно, пока не попрощается с тобой и не поблагодарит тебя за всю доброту к ней.

Чувствуя волнение, Гермия не пыталась изменить слова, которые велела ей сказать Мэрилин.

Когда она произносила их, ей показалось, что они звучат несколько искусственно.

Мэрилин вскрикнула, что также прозвучало довольно театрально.

— О бедная миссис Барлес! — воскликнула она. — Я немедленно должна ехать к ней!

Она резко повернула свою лошадь и подстегнула ее хлыстом, проезжая мимо Гермии.

Проехав уже довольно далеко, она, как будто неожиданно вспомнив что-то, повернула голову и крикнула:

— Покажи его светлости дорогу назад к усадьбе, а затем поспеши за мной! Ты будешь нужна мне!

— Хорошо, — ответила Гермия.

При этом она подумала, что Мэрилин беспокоится, Ведь она остается с маркизом и может расположить его к себе.

Тут она впервые взглянула на него.

Он повернул свою лошадь так, что она стояла поперек тропинки, и оказался к Гермии ближе, чем она ожидала.

От испуга она резко вдохнула воздух открытым ртом, что не могло укрыться от маркиза, и мгновенно поняла, что оказалась очень глупой.

Ведь она давно уже могла догадаться, что мужчина, поцеловавший ее и давший ей гинею за помощь, может быть маркизом Деверильским.

Он выглядел, думала она теперь, как и в тот день, очень похожим на Дьявола, за исключением его глаз (в которых — когда она встретилась с ним взглядом — мелькнула легкая насмешливая искорка), да еще ироничного изгиба его губ.

Какое-то время она могла лишь, опешив, глядеть на него, не соображая, что сказать.

— Так вы все-таки, оказывается, не девушка-молочница!

Он говорил тем же сухим протяжным голосом, который она слышала в тот раз.

Почувствовав, как краска заливает ее лицо, Гермия ответила голосом, показавшимся ей самой чужим:

— Нет… и вы не имели… права… счесть меня молочницей!

Она хотела сказать, что он не имел права целовать ее, но, стыдясь происшедшего в тот день и под влиянием смущения от встречи с ним вновь, она не смогла найти слов, чтобы дать понять ему, как дурно он вел себя тогда.

— Вы хотите, чтобы я извинился? — спросил маркиз.

Сделав усилие над собой, Гермия подняла голову и с вызовом посмотрела на него.

— Теперь слишком поздно! Вам удалось тогда найти кузнеца?

— Я вернулся туда, где остановился, и поручил моим конюхам справиться с этим.

— То есть туда, куда вы хотите отправиться сейчас? Я покажу вам дорогу.

— Я не спешу. Мне интересно узнать, почему вы то притворяетесь молочницей, то появляетесь как амазонка, на превосходной породистой лошади.

— Я не притворялась молочницей! — быстро возразила Гермия. — И если бы даже я была…

Она остановилась, подумав, что то, что она собиралась сказать, сделало бы их разговор еще более неловким, чем он был до сих пор.

— Вы хотите сказать, что я не имел права поцеловать вас, — медленно выговорил маркиз. — Но должны же вы понять, что, идя одна, с такой внешностью, вы являетесь искушением для любого мужчины, увидевшего вас.

— Но не для тех мужчин, которых я встречаю в нашей округе, — ответила Гермия, — хотя, возможно, джентльмены, приезжающие из Лондона, имеют иные представления об… уважении и… приличиях?

Она намеревалась говорить с вызовом, однако, все еще смущаясь, чувствовала, что ее голос звучит неуверенно и слабо.

— Я признаю упрек справедливым! — сказал маркиз, и она поняла, что он смеется над ней.

— Если ваша светлость отъедет немного в сторону, — сказала Гермия, — я покажу вам дорогу, которая приведет вас обратно в парк.

Оттуда вам нетрудно будет найти усадьбу.

— Я уже сказал, — ответил маркиз, — что не спешу.

Поскольку его лошадь стояла поперек тропинки, а вокруг теснились деревья, она не могла объехать его. Гермии ничего не оставалось делать, как лишь беспомощно смотреть на маркиза, оставаясь на месте.

— Может быть, вы скажете мне, кто вы на самом деле? — спросил маркиз. — И почему, кроме сбора яиц, вы занимаетесь еще тем, что призываете молодых женщин к смертному ложу жителей деревни?

И вновь Гермия почувствовала, что он насмехается над ней, и подумала с легкой вспышкой гнева, что он вполне соответствует тому впечатлению, которое вызывают его внешность и манеры.

— Если это вас действительно интересует, — сказала она холодно, — то мой отец — викарий в Малом Брукфилде, и, когда старая женщина… умирая, захотела видеть мою… кузину Мэрилин, я… естественно, поехала… искать ее.

— И вы знали, что она именно здесь?

У Гермии перехватило дыхание.

Она знала, что это — закономерный вопрос, и Мэрилин следовало бы предвидеть его.

После короткой паузы она ответила:

— Я направлялась в усадьбу, когда… мне сказали, что видели вас… направляющихся сюда.

Она пыталась говорить убедительно.

И тем не менее под пристальным взглядом маркиза, она запиналась на некоторых словах.

— Значит, Мэрилин — ваша кузина, — медленно произнес маркиз.

— Да, как я уже сказала вам, — ответила Гермия, — и она ждет меня. Пожалуйста, милорд, позвольте мне показать вам дорогу. Затем я смогу поспешить к ней на помощь.