Это заставит ее почувствовать себя «гадким утенком», попавшим ненароком во дворец короля.

Затем Мэрилин, желая поразить ее своей значительностью — после того как она стала бывать в Лондоне, — начинала безостановочно трещать о своих важных знакомствах в столице.

Подобно ребенку, хвастающему своей игрушкой, которой нет у других детей, она стремилась произвести на Гермию большое впечатление.

Но поскольку Гермия никогда не слышала обо всех этих больших людях, о которых говорила Мэрилин, беседа эта была для нее не очень содержательной, и хотя она делала вид, что слушает, ее внимание переносилось туда, где Питер испытывал такие же страдания от беседы с кузеном Вильямом.

Виконт, одетый как в журнале «Тюльпан Моды», старался — так выразился брат по дороге домой — представить из Питера неотесанную деревенщину.

— Единственное утешение, — сказал он Гермии, — это мое убеждение, что я получу степень в Оксфорде, а Вильям настолько занят кутежами во всех клубах, что обречен на провал.

Его чуть не выгнали на последнем семестре.

Гермия вложила свою руку в руку брата.

— Тебя не должно беспокоить то, что он говорит тебе, — ответила она. — Вильям завидует тому, что ты красивее и лучше, чем он, скачешь на лошади, и если бы я была одной из красавиц, за которыми он якобы волочится в Лондоне, то умерла бы от скуки!

Петр рассмеялся, закинув голову, но Гермия знала, что, сравнивая их, говорила истинную правду.

Вильям был средним молодым человеком, со слишком близко поставленными глазами и длинной верхней губой, которую он унаследовал по материнской линии.

Он не был особенно хорошим всадником, и его определенно раздражало то, что, когда они охотились, его кузен Питер в поле всегда скакал впереди и с легкостью перелетал со своей лошадью через самые высокие живые изгороди.

Вильям часто оставался позади, несмотря на то что ему доставалась лучшая лошадь его отца.

Последний рождественский ужин, который запомнился Гермии, был наименее приятным из всех ужинов, на которые она была приглашена в усадьбу.

Поскольку Мэрилин была особенно неласкова с ней в тот вечер, Гермию особенно удивим", что она пришла теперь за помощью к ней.

Она сидела на табуреточке в ожидании, и ей казалось, что кузина затрудняется в выборе слов, чтобы сказать, что ей нужно.

И как будто решив, что сначала она должна проявить больше теплоты к Гермии, чем обычно, Мэрилин заметила:

— Я смотрю, Гермия, что ты выросла из платья, которое носишь! Оно слишком тесно для тебя и коротко! Я думаю, мне следовало бы догадаться об этом раньше, ведь у меня много платьев, которые я больше не ношу и которые я могла бы отдать тебе.

На какой-то момент Гермия напряглась от такого предложения.

У нее мелькнула мысль, что она лучше будет носить тряпки и лохмотья, чем станет объектом благотворительности Мэрилин. Но затем она упрекнула себя в эгоизме.

Ее отцу и матери трудно было купить материал для нового платья, когда все деньги, которые они могли откладывать, уходили на одежду для Питера.

Только в прошлый вечер Питер спросил матушку, когда отца не было в комнате:

— Как ты думаешь, мама, есть ли какая-нибудь возможность приобрести для меня новый верховой костюм? Я стесняюсь того, который ношу теперь, а поскольку у меня появилась возможность участвовать в соревнованиях по стиплчейзу, проходящих во дворце Бленхейм, я не хочу, чтобы тебе было неудобно за меня.

Мать улыбнулась.

— Ты знаешь, что я горжусь тобой, и я заметила, как износился твой френч. Я уверена, что мы с папой сможем найти деньги для нового.

Петр обнял мать и поцеловал ее.

— Ты славная мама! — сказал он. — Я знаю, как мало вы тратите на себя, и по временам чувствую себя, как назойливая бедная вдова.

Матушка засмеялась.

— У тебя будет верховой костюм, сынок. Не так, так эдак мы найдем деньги на него!

Гермия знала, что это означает прощание с планами на новое платье для" мамы, а также и на новую шляпку, которая была обещана ей самой, как только появится возможность.

Все это пронеслось в ее голове, и она быстро сказала:

— Это было бы очень, очень щедро с твоей стороны, Мэрилин, если бы ты послала мне что-либо, ненужное тебе. Ты отлично знаешь, как приходится выкручиваться папе с мамой, несмотря на то что они экономят на всем.

— Я прикажу моей камеристке упаковать все, что мне не нужно, — пообещала Мэрилин. — А теперь, Гермия, позволь мне рассказать тебе о том, что мне нужно от тебя.

— Что же это?

— Я должна объяснить тебе сначала, какой у нас сейчас важный гость.

По мере дальнейшего рассказа Гермия не отрывала глаз от лица кузины.

— Это — маркиз Деверильский, и сказать тебе откровенно — я намерена выйти за него замуж!

Гермия тихо вскрикнула от неожиданности.

— О Мэрилин, это поразительно! Ты сильно влюблена в него?

— Вопрос не в том, влюблена я в него или нет, — ответила Мэрилин. — Маркиз Деверильский — несомненно самая выгодная супружеская добыча во всем Лондоне!

— Почему самая выгодная? — спросила с любопытством Гермия.

— Потому что он богат и занимает блестящее положение У него есть лошади и поместья, которые лучше, чем у кого-либо другого.

— Мне кажется, я слышала, как папа говорил что-то о нем, — сказала Гермия, силясь вспомнить, и оттого нахмурила брови.

— Невероятно, чтобы дядя Стэнтон знал маркиза, — быстро сказала Мэрилин. — Он вращается лишь в самых возвышенных кругах, а его скаковые лошади побеждают на всех классических скачках, поэтому его ценят и уважают везде.

Она тихонько вздохнула и произнесла голосом, в котором зазвучали наконец искренние человеческие нотки:

— Став его женой, я заняла бы почти королевское положение! Каждая девушка страшно завидовала бы мне, если бы мне удалось завлечь его.

— И ты думаешь, он сделал бы тебя счастливой? — спросила Гермия.

Поколебавшись, Мэрилин ответила:

— Я была бы очень, очень счастлива стать маркизой Деверильской, и я намерена достичь этого!

В ее голосе послышались жесткие нотки, слишком хорошо знакомые Гермии.

Когда Мэрилин нацеливалась на что-то, всем окружающим лучше было предоставить ей немедленно то, что она хотела.

Когда она была еще ребенком, уже тогда обнаружила, что вспышки ее истерик доводили няню и гувернантку до такого состояния, что они сдавались: противиться было бесполезно.

Гермия очень хорошо знала, что под симпатичной внешностью Мэрилин скрывалась стальная воля.

Когда они вместе учились в школьной комнате, Мэрилин, если ей надоедал урок, просто отказывалась слушать то, что объясняла воспитательница.

Она бросалась вон из класса, оставляя Гермию наедине со взволнованной учительницей, не имевшей представления, как ей справиться с такой буйной ученицей.

Поскольку Гермия стремилась воспринять от учебы все что можно, она, несмотря на то что была еще почти ребенком, успокаивала оскорбленную пожилую учительницу и уговаривала ее продолжать урок, стараясь узнать то, что ей было интересно.

Теперь она подумала, что если Мэрилин задалась целью выйти замуж за маркиза или за другого мужчину, ему будет очень трудно избежать этого.

Но тут Гермия упрекнула себя за такую недобрую мысль и мягко сказала:

— Если ты выходишь замуж за человека, которого любишь, Мэрилин, я могу лишь пожелать тебе всяческого счастья!

— Я так и думала, что ты скажешь это, — ответила Мэрилин. — А это значит, что ты поможешь мне завоевать его.

— Он еще не сделал тебе предложения?

— Нет, конечно, нет! В ту же минуту, как он сделает мне предложение, я помещу его в «Газетт», прежде чем он успеет передумать, и каждой незамужней женщине в Лондоне захочется выцарапать мне глаза за то, что я преуспела там, где они потерпели неудачу!

— Он очень красив, и ты сильно любишь его? — тихо спросила Гермия.

— В настоящее время он ведет себя довольно уклончиво и прохладно, — сказала Мэрилин, как будто рассуждая сама с собой. — Он принял папино приглашение погостить у нас, и поскольку я знаю, что он лишь хочет взглянуть на новых кобыл, которых папа выписал с Континента, и не интересуется мной, я стараюсь как можно лучше использовать его пребывание в усадьбе.

Мэрилин говорила теперь с ней так откровенно, как когда-то они разговаривали в детстве, как будто она вновь считала свою кузину близкой и родной:

— Я должна заполучить его, Гермия! Ты видишь, что я должна заставить его сделать мне предложение! Но это будет нелегко!

— Почему? — спросила Гермия. — Ты очень, очень хорошенькая, Мэрилин, и я не могу представить, что он, гостя в усадьбе, не заинтересуется тобой.

— Мне и самой хотелось бы так думать, — доверительно сообщила Мэрилин. — Но за ним гоняются самые прекрасные женщины Лондона.

Она помолчала, затем продолжала задумчиво, как бы про себя:

— Конечно, они все замужем, а маркизу необходимо когда-нибудь жениться, чтобы иметь наследника. Ходят слухи, что он очень не любит своего кузена, который унаследует его титул и имения, если у него не будет сына.

— Я уверена, он захочет жениться на тебе, — сказала успокоительно Гермия.

Наступило молчание, как будто Мэрилин продумывала то, что хотела открыть, прежде чем продолжить:

— Одна из его родственниц сказала мне по секрету, что вся его родня последние пять лет буквально на коленях умоляет маркиза жениться и завести семью.

— Разве это так важно? — спросила Гермия.

— Неужели ты не понимаешь, Гермия! Я же только что сказала тебе, что он ненавидит кузена, который может стать его наследником. И все его сестры, тети, бабушки и все остальное семейство Девериль тоже ненавидят его двоюродного брата.

— Что это за кузен такой, что они все так его ненавидят? — спросила заинтригованная Гермия.

— Я никогда не видела его, — ответила Мэрилин, — но говорят, что он вечно безобразно пьян и проводит время с актрисами самой дурной репутации.