Александр же показал ей, что не только мужчина может любить женщину — нет, мужчина и женщина могут любить друг друга.

Она с наслаждением позволяла его рукам ласкать ее обнаженные груди, живот, ноги, позволяла им блуждать по самым сокровенным местам ее тела, одаривать ее такими ласками, какие раньше сочла бы неловкими и стыдными, но которые теперь казались ей восхитительными и желанными. И ее руки тоже ласкали его, и по тому, как участилось его дыхание, когда ее пальцы сомкнулись вокруг его мужского естества, она поняла, что можно возбудить мужчину еще сильнее, даже если по всем очевидным принос знакам он давно готов для любви.

Она инстинктивно почувствовала, что пришел момент для того, чтобы их тела вновь слились. Она перекатилась на спину и потянула его к себе.

— Позволь мне на этот раз быть снизу, — шепнул Алекс, и в то же мгновение его сильные руки помогли ей оказаться на нем. Он взял ее за подбородок и крепко поцеловал в губы.

— Как? — спросила она, когда он оторвался от ее губ. Она знала, что возможны и иные позиции для занятий любовью, но ей никогда не приходилось заниматься этим по-другому, иначе, чем она привыкла делать это с Гуином и как они только что делали это с Александром.

— Становись на колени надо мной, — подсказал Алекс. Она подчинилась, и он подтянул ее колени, прижав к своим бокам так, чтобы ее лоно оказалось как раз над его восставшей плотью, затем крепко взял ее за бедра и резким движением опустил вниз. Шерон ахнула, у нее перехватило дыхание, она выгнулась, закидывая голову назад, ловя воздух широко открытым ртом. Казалось, что он не сможет весь войти в нее. Но это было именно так. И она вытягивалась, словно пытаясь поглотить его. Он был великолепен. Ах, Боже, как он был великолепен!

— Шерон… — Его движения стали более мягкими. Он поймал ее за запястья и потянул вниз, к себе. Шерон оперлась руками о землю по сторонам от его головы и склонилась над ним, широко раскрытыми глазами глядя ему в лицо. Ее рассыпавшиеся волосы окутали Алекса, словно плотной завесой. — Любимая… Теперь ты, — выдохнул он и замер в ней.

Она двинулась, сначала медленно и неуверенно, но вскоре отдалась сладостному ритму, который снова вернул ей и боль, и обещание блаженства. Алекс закрыл глаза и застонал. Наконец, не в силах сдержать себя, он оторвал руки от травы, поймал ее бедра и подчинился ее ритму.

Они одновременно оказались на вершине блаженства, их крики слились в единый. И они тяжело дышали одним дыханием, измученные своим порывом. И одновременно заснули, укрывшись плащом.

Вот и еще один шаг к безнадежности, подумала Шерон, пробуждаясь. Но это ее совсем не волновало. Она познала блаженство, о котором не могла и мечтать. Ибо их соитие было не только физическим, хотя и нашло свое выражение именно таким образом.

«Я узнала, что такое любовь, — подумала Шерон, — узнала хотя бы на краткий миг. А множество людей живут и старятся, ни разу не встретившись с ней. Мне повезло».

Алекс погладил ее по волосам.

— Ты ведь не выйдешь замуж за Перри, — сказал он.

— Нет. — На миг она почувствовала легкое сожаление, но не более того. Наверное, завтра она испытает боль, поймет, что она потеряла. Но не сейчас.

— Я никогда не обижу тебя, Шерон, — сказал Алекс. — Я люблю тебя, ты мне очень дорога. Я буду заботиться о наших детях. И еще — я никогда не женюсь на другой женщине. Я не причиню тебе этой боли. Ты не пожалеешь о том, что случилось сегодня.

О Боже! Он не понял, что это их единственная ночь, что у них нет будущего.

Шерон потерлась щекой о плечо Алекса.

— Я не стану твоей любовницей, Александр, — сказала она. Его рука замерла в ее волосах.

— А что же произошло с нами сегодня? — растерянно спросил Алекс. — Разве ты уже не стала ею, Шерон? Мое тело до сих пор хранит тепло твоего.

— Этой ночью мы любили друг друга, — ответила ему Шерон, — потому что нам обоим хотелось этого, потому что между нами возникло нечто, что нельзя было выразить иначе. Но это не дает тебе никаких прав на меня. Это не означает, что я теперь принадлежу тебе.

— Никаких прав? — переспросил Алекс. — Это накладывает на меня ответственность. Ты была в моих объятиях, я оставил в тебе свое семя. Возможно, у тебя будет ребенок от меня. Я хочу заботиться о тебе, Шерон. И я буду заботиться о тебе, буду поддерживать тебя. Я не говорю о праве на тебя. Я всегда буду уважать тебя и твои требования, никогда не причиню зла тебе и нашим детям.

Это звучало так заманчиво, что она была почти готова согласиться на роль любовницы. И она уступила бы ему, если б не одно-единственное обстоятельство. Однако именно это обстоятельство и не позволяло ей согласиться.

— Александр, — прошептала Шерон. — Я не хочу повторить судьбу моей матери. Я не хочу жить в роскоши и одиночестве. Не хочу, чтобы ты приходил ко мне раз в неделю с единственной целью как можно скорее подняться в спальню и заняться там со мной любовью. Я не хочу, чтобы мои дети росли в одиночестве. Я не буду твоей любовницей, я не буду ничьей любовницей!

— А я-то решил, что ты любишь меня, — сказал он, и было не ясно, чего больше в его словах — горечи или упрека.

— Этой ночью я пожертвовала всем своим будущим, — сказала Шерон. — И я сделала это потому, что не могла противостоять настоящему, потому, что хотела тебя. Нет, я не просто хотела любви в горах. Я хотела, очень хотела отдаться именно тебе! И еще, наверное, хотела убедиться, что могу сделать это — пожертвовать всем ради любви. Но строить свое будущее на этом, Александр, я не могу. Я не стану твоей любовницей.

Алекс глубоко вздохнул и медленно выдохнул.

— Значит, как все началось, так и закончится? — спросил он. — У нас не будет других ночей, Шерон?

И все-таки, подумала Шерон, трудно смириться с мыслью, что это конец.

— Не знаю, — сказала она. — Может быть, будут. Если ты захочешь этого и если этого захочу я. Но у тебя нет на меня прав. Я не твоя, Александр. Я никогда не соглашусь стать собственностью мужчины. С этого мгновения я принадлежу только себе. Я готова на любые жертвы, если их потребует от меня любовь. Но я не хочу быть на содержании у мужчины.

Они лежали молча, и Шерон слышала его дыхание. Она ощущала близость их тел, все еще объединенных любовью, тепло и уют его объятий, и сердце ее разрывалось от любви к нему. Она чувствовала, что вот-вот разрыдается.

— Пора проводить тебя домой, — наконец проговорил Алекс.

— Да.

Они полежали еще несколько минут, прежде чем он взял ее за бедра и отстранил от себя, положил спиной на траву. Она поправила платье, пока он приводил в порядок свою одежду. Затем он поднялся и протянул ей руку.

— В следующий раз, когда любопытство снова отправит тебя в горы, — сказал он, поправляя ей шаль, — подбери потемнее накидку, ладно? — Он накинул ей на плечи свой плащ и обнял. — Я ужасно боялся, что тебя заметят.

— Хорошо, — ответила она, прижимаясь головой к его плечу и обнимая его за талию под плащом.

Не проронив больше ни слова, они в обнимку спустились вниз, пока не достигли места, откуда уже был виден ее дом.

— Дойдешь одна? — спросил Алекс, поворачивая ее лицом к себе.

Она кивнула и потянулась к нему за поцелуем. Поцелуй был долгим, им не хотелось расставаться.

— Я только сейчас начинаю понимать, — сказал он, — какой огромный подарок ты сделала мне этой ночью, Шерон. Ты отдала все, не получив взамен ничего. Спасибо тебе. И все-таки я хочу хоть чем-то отплатить тебе. Признайся, ведь сейчас, пока мы спускались, ты всю дорогу думала о людях Кембрана, не так ли? Я хочу доказать тебе, что мне можно доверять. Ты оценишь такой подарок, правда?

Она кивнула.

— Спокойной ночи. — Он поцеловал ее. — Будь осторожна.

Она повернулась и побежала вниз по склону и затем вдоль холма к задней калитке дома.

Все в доме спали. Никто не заметил ее отсутствия. Она быстро разделась и тихо скользнула под одеяло.

Скоро рассвет, подумала Шерон, устраиваясь поудобнее и закутываясь в теплое одеяло. Но еще есть несколько часов до того, как первые лучи скользнут в окно и все случившееся предстанет в ином свете. Утром она окажется лицом к лицу с суровой действительностью. Но пока у нее есть несколько часов ночи.

Она закрыла глаза и вновь оказалась в его объятиях.


Забастовка началась уже на следующий день. Ее поддержали все: и рабочие, и шахтеры.

Джошуа Барнс прибыл с этой новостью в Гленридский замок ранним утром, когда Алекс уже завтракал. Граф вышел из-за стола, чтобы дать аудиенцию своему управляющему. Он знал, о чем пойдет речь, и досадовал, что не успел ничего предпринять прежде, чем началась забастовка.

— Барнс, — сказал он, прикрывая дверь кабинета, — я рад, что вы пришли. Я хотел послать за вами.

— У меня плохие новости, — сказал Барнс. — Рабочие и шахтеры объявили забастовку. Все как один. Вы видите, к чему привело ваше попустительство? Если бы вы, сэр, своевременно дали отпор и уволили зачинщиков, кризиса можно было избежать.

— Барнс, я не забыл, — ответил Алекс, — что вы давали мне этот совет. Я обязательно при случае скажу об этом другим хозяевам, чтобы они случайно не подумали, что вы совершили промашку.

— Извините, сэр, может быть, я много позволяю себе, но позвольте мне прямо сказать вам, что у вас нет опыта в делах такого рода. Вы слишком деликатны, вы не знаете этих людей.

— Возможно, — ответил Алекс. — А сейчас немедленно распорядитесь поднять заработную плату до прежнего уровня. И пришлите ко мне, пожалуйста, Оуэна Перри.

Джошуа Барнс стоял ошарашенный.

— Поднять заработную плату? — наконец выговорил он. — До прежнего уровня? Но, сэр, это невозможно. Так нельзя. Нельзя так просто идти на поводу у рабочих. Они совсем перестанут уважать вас, и вы уже никогда не сможете…

— Мистер Барнс! — Голос Алекса прозвучал как удар хлыста. — Вы отличный управляющий. Когда мне нужна информация или совет, я знаю, что могу обратиться к вам и услышу компетентное мнение. Но на этот раз мне не нужны советы. Сделайте так, как я велю. И пришлите ко мне Перри.