Мэри Бэлоу - Волшебная ночь

— Хорошая моя, красивая моя… — исступленно шептал Алекс, уже лаская углубление между ее грудей.

— Кариад… — пробормотала Шерон, когда его поцелуидостигли своей цели. — Ах, кариад!

Незнакомое слово было подобно любовной ласке.

Его руки уже были под ее юбкой и гладили крепкие, стройные ноги. На секунду к Алексу вернулось ощущение реальности. Если она не остановит его сейчас, если он сам не остановится, обратной дороги уже не будет, случится непоправимое. Но мысль вспыхнула только на одно мгновение и тут же погасла. Шерон хочет его, он хочет ее. Он любит ее.

Она не сопротивлялась. Она приподняла бедра, когда он освобождал ее от нижнего белья, и потом, когда он управлялся со своими брюками, она лежала тихо и неподвижно, глядя на него. Когда он наконец склонился к ней, она сразу же крепко обняла его за плечи. Ее обнаженные ноги, руки и груди матово сияли в неверном лунном свете.

Она хотела его. Он понял это, когда его рука проникла между ее бедер и пальцы коснулись влажного лона. Ему не надо было прибегать к дополнительным уловкам и ухищрениям, чтобы подготовить ее тело к соитию.

Шерон. Он не назвал ее по имени, но почувствовал всем своим сильным телом ее нежную, теплую и женственную податливость, когда приподнялся и осторожно прильнул к ней. Он не мог разглядеть ее в темноте. Луна вновь скрылась за плотными облаками, и Алекс закрыл глаза. Но он отчетливо осознавал, что это была Шерон. Каждым дюймом кожи, последними проблесками рассудка Алекс ощущал, что это была Шерон. Его прекрасная Шерон. Его женщина. Его любовь.

Он подложил снизу ладони, раздвинул ей ноги и оставил свои руки там, чтобы жесткая земля не причинила вреда. Воспламененный от прикосновения к ее телу, он вошел в нее и замер. Он медлил еще несколько мгновений, словно хотел дать ей последний шанс избежать того, что неминуемо должно было произойти между ними. Но ее руки легли ему на талию, и она потянула его к себе.

Ее влажное лоно было нежным, теплым и восхитительным. Алекс задержал дыхание, чувствуя, как пульсируют ее мышцы, встречая его, как сжимают, охватывая его и лишая рассудка. Он замер, достигнув глубин ее, приходя в себя и восторгаясь нежностью этой женщины.

Шерон…

Не открывая глаз, он нашел ее губы. Они были мягкими, теплыми, доверчивыми и манящими. Его язык двинулся вперед.

После первого его движения ее тело вступило с ним в волнующий танец, ее бедра вращались и раскачивались из стороны в сторону, поднимались ему навстречу и опускались, мышцы ее лона сжимались и ослабевали, подчиняясь его ритму, не сдерживая его, позволяя ему диктовать и темп движений, и глубину проникновения. В этом не было господства со стороны Алекса, по крайней мере он этого не ощущал, хотя знал это чувство по опыту общения с другими женщинами. Скорее возникало чувство близости, чувство взаимного обогащения, чувство, что не он, а они взаимно дарят друг другу любовь.

Ему хотелось не переставая возбуждать ее и дарить ей эту радость любви. Ему хотелось до бесконечности продлить соитие, столь краткое у него с другими женщинами. Ему хотелось, чтобы вечно длились эти минуты любви, полного слияния тел, познания и открытий.

«Я хочу познать ее. Хочу открыться ей. Любимая. Любимая, любимая».

— Любимая…

Алекс чувствовал все возрастающее напряжение ее тела. Она уже не подчинялась его ритму, она обвила его бедра ногами и в исступлении прижимала его к себе. Боже мой, подумал он, да ведь она близка к завершению. Ему еще не доводилось видеть столько страсти у женщин. Но ведь ему не приходилось иметь дела с Шерон. Для него все было внове — и пылкая взаимная любовь, и это желание доставлять женщине наслаждение, а не только получать самому и пронзительное желание отдать ей свою любовь и самого себя целиком.

Все его действия были подчинены инстинктам и этой любви. Только они властвовали над ним. Алекс замедлил ритм, проникновения его стали более глубокими, каждой клеточкой своего тела он старался прочесть ее желания, желания ее тела, старался дать ей радость и облегчение и наконец почувствовал, что ее напряжение близится к высшей точке.

— Да, любимая… — зашептал Алекс ей в губы. — Да, кончай… Не бойся…

В мучительном порыве, напрягшись всеми силами, она взорвалась чередой непроизвольных спазмов, охвативших все ее тело. Откуда-то изнутри ее существа вырвался вскрик. Она раз за разом повторяла его имя, а он сжимал ее в крепких объятиях и не ослаблял их до тех пор, пока она обессилено не стихла под ним. И тут же он вновь почувствовал, как его плоть твердеет, что он вновь желает быть с ней.

Он вошел в нее резко и глубоко, возбужденный на этот раз ее полной неподвижностью, он проникал в нее и выходил до тех пор, пока не грянул благословенный миг, когда наступило извержение. В его женщину.

В Шерон.

Только после этого Алекс почувствовал наконец сокрушающее изнеможение; всем весом расслабленного тела, забыв о жесткой земле под Шерон, он лег на нее и забылся на несколько мгновений.

Когда пришел в себя, когда смог оторваться от нее, он перекатился на землю. Шерон была тиха, но на ее лице не было видно смущения или тревоги. Алекс обнял ее и притянул к себе. Он поправил ее платье, укрыл плечи шалью и плащом. Шерон смотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Что такое «кариад»? — спросил Алекс.

— Любимый. Это ласковое слово.

— Любимый? — переспросил он.

— Да. — Она сомкнула ресницы. Он нежно поцеловал ее.

— Повтори мое имя, Шерон, — попросил он.

— Александр, — сказала она, не открывая глаз. Через несколько мгновений Алекс понял, что она спит.

Он тоже закрыл глаза, продолжая обнимать ее. Свою женщину. Теперь она его женщина. И он будет заботиться о ней всю оставшуюся жизнь. Она не выйдет замуж за Перри. И сам Алекс уже никогда не женится. Ее самолюбие не будет страдать оттого, что она всего лишь его любовница, тогда как дома у него есть жена.

Она принадлежит ему. Он до конца дней будет любить ее и дорожить ею. Он обрушит на нее шквал подарков. Он даст ей все, что только могут дать богатство и любовь.

Он любит ее.

Шерон. Любимая. Кариад.

Шерон не удивилась, когда проснулась. Она сразу вспомнила, где она, с кем и что произошло. Точно так, как каждую минуту, пока это происходило, она отдавала себе отчет в том, на что идет. Ее рассудок не был замутнен страстью. Безусловно, она была охвачена страстью, и страстью такой, какой прежде ей не приходилось испытывать. Но нельзя сказать, чтобы она обезумела от страсти. Этого оправдания у нее не было.

«Я отказалась от всего, — подумала Шерон. Глаза у нее еще были закрыты, тело расслабленно нежилось, согретое теплом его тела. — Пожертвовала всем ради чего-то несбыточного. Я отказалась от Оуэна — разве я теперь могу выйти за него замуж? — пожертвовала долгими годами усилий стать такой, как все, как дедушка и бабушка, пожертвовала тем, во что верят и чем дорожат эти люди. Пожертвовала всем ради одной ночи страсти, ради чужого мне человека».

И может быть, даже коварного и жестокого человека. Только сердце почему-то верит ему.

Она знала, что должно произойти, знала с того самого момента, когда они сели на траву и она обнаружила, что они одни высоко в горах. Она поняла это, наверное, раньше его и все же не сделала ничего, чтобы предотвратить неминуемое. А ведь он давал ей шанс одуматься, он не брал ее штурмом. Каждый раз перед их близостью он давал ей возможность воспротивиться ему. Но она хотела его. И это не было просто физическим влечением — ох нет! Иначе она справилась бы с собой. Но душа ее стремилась к нему.

И ради этого она пожертвовала всем.

— Александр. — Она подняла голову и посмотрела ему в глаза. Его имя как будто делало его настоящим, более земным. Она уже не могла видеть в нем только графа Крэйла, человека, олицетворяющего богатство и власть. Он стал частью ее самой. Они любили друг друга. Он был внутри ее тела, и частица его осталась там.

Ее взгляд задумчиво скользнул по его светлым волосам, по тонким, благородным чертам.

Он посмотрел ей прямо в глаза, а потом склонился и нежно поцеловал. Он целовал ее приоткрытыми губами, и Шерон подумала, что еще никто не целовал ее так, как он. Пусть сейчас в его поцелуе не было страсти, но в нем была удивительная интимность и нежность.

— Я не спала с Оуэном. — Она почувствовала, что должна сказать ему об этом. — У меня был только Гуин. До этой ночи.

Он медленно улыбнулся. Шерон едва могла различить в темноте выражение его лица. Она улыбнулась ему.

— Вы называли меня кариад, — сказал Алекс. — Это правда?

— А вы называли меня своей любимой, — отозвалась Шерон. — Это правда?

Улыбка Алекса стала еще шире.

— Да, это правда, Шерон Джонс, — ответил он. — Любимая.

— И я не лгала вам, Александр Хит, — ответила она. — Кариад.

Она верила — он говорит искренне, как знала и то, что она сказала ему правду. И хотя у них не может быть будущего, эта ночь пока не закончилась. Она пожертвовала всем ради одной этой ночи, и она будет наслаждаться ею до конца.

Он снова целовал ее, медленно, почти лениво, и она снова растворялась в его объятиях, наслаждаясь ощущением его гибкого и мускулистого тела. Она медленно переместилась, прижимаясь к нему, чувствуя его своими грудями, животом, бедрами. Она ощутила, как крепнет его плоть, и ее тело затрепетало в желании. Но теперь она знала, что может расслабиться и насладиться каждым мгновением любви, и постаралась успокоить себя, не подгонять свои чувства. Алекс тоже не торопился, он ласкал ее, оставляя ей возможность отвечать на его ласки, возбуждая ее и загораясь сам. Шерон впервые в своей жизни узнала, как мучительно сладостна может быть страсть.

С Гуином было совсем иначе. Хотя ей и нравились их любовные забавы, она все время была вынуждена торопиться, чтобы успеть получить удовольствие от его поспешной любви.