— Я волнуюсь, — сказала Шерон. — А ты, Оуэн?

— Мне-то что, я пою в хоре и всегда могу спрятаться за чью-нибудь спину, — ответил он. — Да и тебе нечего волноваться, кариад. У тебя самый красивый голос в наших долинах. Ты бы и в прошлом году победила всех, но нет справедливости в Уэльсе.

Шерон рассмеялась и тут же вспомнила, как развеселило ее, когда граф Крэйл рассуждал о взятке, чтобы попасть в жюри. И как потешило ее его предложение спустить его под гору кувырком. Невольно она поискала его взглядом в толпе и обнаружила, что он совсем близко.

— Мерзкие мальчишки! — грохотал у дверей церкви свирепый Ифор Ричарде. Его Глэнис стояла рядом, в огорчении ломая руки. — Они решили спрятаться, когда почувствовали, что придется повкалывать. Хорошо же, я устрою вам прятки, попадитесь мне только под руку!

— Я не буду играть на их арфе, — причитала Глэнис. — Мои пальцы не знают ее, я опозорю себя и весь Кембран, если собьюсь.

— Цыц, женщина! — прорычал Ифор, мрачный, как грозовая туча.

Оуэн рассмеялся и, отпустив руку Шерон, поспешил к ним, чтобы предложить помощь, но его опередили.

— Какие-то проблемы? — обратился к Ифору граф.

— Проблемы? Да вот, эта чертова арфа, — буркнул Ифор. Он был так зол, что не счел нужным подбирать выражения, разговаривая с графом, хотя и заговорил по-английски. — Нет, вы скажите мне, почему нельзя сделать такую штуковину, чтобы она звучала так же, как арфа, но чтобы ее можно было носить под мышкой? Глэнис, видите ли, не может играть на другой арфе. Можно подумать, между ними есть какая-то разница! А мне вот придется тащить ее через горы, эту тонну железок и деревяшек. Я сколотил тележку, чтобы как-то справиться с этим делом, а мои сорванцы куда-то попрятались. Им-то что? Они не хотят помочь своему папочке ублажить их мамочку. Ну вот где они? Носятся где-то с другими мальчишками, и голова у них не болит. Ох и достанется их задницам, дайте только добраться до них! Уж я спущу с них штаны!

У Оуэна от смеха тряслись плечи, да и Шерон едва сдерживалась, чтобы не расхохотаться. Однако бедному Ифору было в этот момент совсем не до смеха. Да и Глэнис готова была разрыдаться в истерике.

Граф широко улыбнулся.

— Мне кажется, я мог бы помочь, — сказал он. — Пара крепких мужчин должны справиться с этой работой. Один мог бы тащить тележку, а второй подталкивать ее сзади и придерживать арфу. Я готов стать этим вторым.

— Ой! — Глэнис испуганно закрыла ладонью рот, а потом, подавшись к мужу, зашептала ему по-валлийски: — Ни в коем случае, Ифор. Ведь это же граф Крэйл.

— Ну и что! Ради славы Кембрана я приму помощь самого короля Англии, — торжественно заявил Ифор. — Хорошо же, добрый человек. Давайте ласково, как сможем, поднимем эту штуковину на тележку и дружно покатим ее в гору. Я сделал в своей жизни только один глупый поступок, доложу вам, и было это, когда решил жениться на арфистке.

— Верити! — Граф нашел глазами дочь, а потом посмотрел на Шерон.

Он, видимо, уже давно заметил ее. Может быть, он специально подошел к Ифору, чтобы оказаться рядом, подумала Шерон.

— Возьми миссис Джонс за руку и пообещай, что не потеряешься.

Так Шерон и Оуэн, с оживленно тараторившей Верити между ними, приблизились к подножию гор. Оуэн молчал и только хмуро поглядывал на Шерон.

Они еще не прошли и полпути до вершины, а Алекс уже остался в рубашке; его плащ развевался на ветру, перекинутый через арфу. Алекс был очень доволен собой. Несколько недель кряду он осматривал свой завод и шахту, заходил даже в дома к некоторым из рабочих, пытаясь понять, о чем они думают, что их тревожит. Все безрезультатно. И вот сейчас, глядя в спину Ифору Ричардсу и толкая в гору бесполезную тележку с огромной арфой — в самом деле, порой казалось, что проще взяться вдвоем и понести ее на плечах, — он вдруг почувствовал себя причастным к жизни этих людей. Наверное, он всегда будет им чужим, наверное, никогда не сможет понять их до конца, как они не смогут понять его, но хотя бы в этом незначительном, малом деле они смогли найти взаимопонимание. Они не отвергли его и предложенную им помощь.

Он оказался объектом бесконечных и порой беспощадных шуток как для мужчин, так и для женщин. Стайка ребятишек даже затеяла хоровод вокруг тележки: сцепившись за руки, они пели какую-то песенку и просили его подыграть им, пока Глэнис Ричарде не зашикала на них и не прогнала прочь. Выглядела она при этом так, словно ее вот-вот хватит удар. Но Алекс так и не понял, отчего ее так разобрало — от смущения перед ним или от тревоги за свой драгоценный инструмент.

Алекс чувствовал себя счастливым даже оттого, что над ним подтрунивают. Он не мог обижаться на них за это.

— Ой, смотрите-ка, — слышал он рядом, — сначала плащ, потом рубашка. Придется тебе, Глэнис Ричарде, сделать из своей арфы стиральную доску.

— Вы только поглядите, какие мускулы, — подхватывала другая женщина. — Он не просто так снял плащ — он хочет похвастаться своей мускулатурой.

— А все-таки, — отозвался какой-то мужчина, — придется тебе, Ифор, устроить графа на тележку, а арфу оставить в кустах у дороги. Лицо-то у него красное-красное, даром что мускулистый на вид.

— Я вот думаю: если графа хватит кондрашка, — взялся рассуждать еще кто-то, — он прямехонько попадет на небо. И арфа у него с собой, чтобы играть там.

Все это они говорили по-английски, чтобы он мог понять, что над ним подшучивают.

— Даст Бог, — ответил Алекс, — мне удастся устроиться рядом со святым Петром у райских врат, и тогда уж я постараюсь помочь ему сдержать толпы валлийцев, когда они захотят попасть туда.

— Да, ему палец в рот не клади, — покачал головой первый мужчина. — Но вам лучше, добрый человек, поберечь силы, чтобы подпирать арфу. Если, не приведи Господи, она грохнется, Глэнис вас просто побьет.

— О Боже, Боже, — вздыхала Глэнис.

Мальчишки Ричардса объявились только на вершине горы, когда самая трудная часть пути была уже позади. Они хором твердили, что не могли найти родителей в толпе.

— И вы не видели эту чертову арфу, да?! — кричал на них отец. — Я вырастил двух слепых мальчишек и не заметил этого! Ну погодите у меня! Вот вернемся домой, тогда я отыграюсь на ваших задницах, на обеих, по очереди. Вы у меня будете спать только на животе — и ты, и ты.

— Папа, не надо! — захныкали сорванцы.

Алекс, посмеиваясь, отошел от них в сторону. Люди устраивались на привал, чтобы опустошить взятые с собой корзинки со снедью. Алекс огляделся вокруг. Никогда прежде он не был на вершине горы. По обе стороны склоны холмов, покрытых травой и вереском, опускались в долины; тонкие змейки рек бежали на юг; вдоль каждой из них длинной полоской тянулись дома, дымили трубы заводов, темнели пирамиды терриконов. Вдалеке, на севере от Кембрана, был виден Пенибонт.

Но несмотря на трубы и терриконы, пейзаж был захватывающе красивым. Человек никогда не сравнится с Богом в умении создавать прекрасное, подумал Алекс.

Он с улыбкой оглянулся на голос дочери. Она подбежала к нему и взяла его за руку, а через мгновение и Шерон подошла к ним.

— Я увидела, что вы освободились, — сказала Шерон, — и подумала, что Верити лучше побыть с вами.

— Спасибо, что присмотрели за ней, — сказал Алекс. — Мне пришлось уделить внимание гораздо более важным вещам. Я имею в виду арфу миссис Ричарде.

Он рассмеялся своей шутке.

— О да! — подхватила Шерон. — Она очень дорожит своей арфой. Больше, чем Ифором и двумя своими мальчишками.

Они вместе рассмеялись.

— Это та самая арфа, которая будет аккомпанировать вам? — спросил Алекс.

Она кивнула.

— В таком случае мне приятно, что я рисковал жизнью. Рисковал руками и ногами, чтобы доставить ее сюда, — заявил он. — Надеюсь, теперь сыновья помогут Ифору Ричардсу дотащить ее до места — хотя бы для того, чтобы избежать страшного наказания, которое он пообещал им.

— Я хочу поиграть с детьми из воскресной школы, — сказала Верити и тут же убежала.

— Волнуетесь? — спросил Алекс.

— Да. — Шерон улыбнулась. — Каждый раз клянусь себе, что никогда больше не буду петь на празднике, и каждый раз не сдерживаю этой клятвы. Я просто дрожу от страха.

— У вас все получится, — подбодрил ее Алекс. — Вы обязательно победите.

Знает ли она, как она прекрасна, подумал Алекс, с развевающимися на вольном ветру волосами, в этом платье, которое так четко обрисовывает манящие изгибы ее тела и плещется вокруг ее стройных ног?

— Победа не главное, — сказала Шерон. — Главное — участие. Однако мне пора. — Она повернулась и поспешила к Оуэну Перри, который стоял в окружении мужчин, о чем-то беседуя с ними.

Напрасно он вызывал его в замок, подумал Алекс. Враждебность этого человека так сильна, что даже непонятно, как можно победить ее.

Но сегодня ему не хотелось думать об этом. Сегодня хотелось думать только о хорошем. Алекс любовался пейзажем, пока не увидел, что все уже направились вниз по склону. Вопреки всему в его сердце росла и крепла любовь к этому прекрасному, оторванному от остального мира краю.

Даже то обстоятельство, что Шерон шагала не с ним, а с Перри и ее рука покоилась в его руке, не могло нарушить умиротворенного настроения Алекса. Он лишь поджал губы, увидев, как Перри поцеловал Шерон в шею. Алекс мог бы поклясться, что Перри сделал это для него, утверждая таким образом свое право собственности на гувернантку его дочери.

Эмрису Рису было только тридцать пять, и он был мужчина хоть куда. Седина еще не тронула его прямые темные волосы, они были густыми и блестящими, как у юноши. Поджарый и мускулистый, он притягивал восхищенные взгляды женщин из соседних долин, и вскорости одна из них уже шла рядом с ним, вцепившись в его руку, болтая и хихикая.

Ангхарад с тоской смотрела на них, думая о том, как несправедлива жизнь. Почему нельзя собрать в одном мужчине мужественность Эмриса, его силу, так возбуждавшую ее, и солидность мистера Барнса, его дом и достаток?