— Только он, — ответила Шерон. — Сэр Джон Фаулер. Он сегодня как раз говорил об этом, стоя на этом же самом месте, где сейчас стоите вы. Можно подумать, его волнует моя жизнь.

— Может быть, его действительно волнует ваша судьба? — предположил Алекс.

— Но он ни разу не объявился с тех пор, как я поселилась в доме деда! — горячо возразила Шерон. — И потом, когда я пошла работать на шахту. Он не объявился, когда я выходила замуж за Гуина. И когда Гуин погиб. И когда умер Дэффид. А ведь это был его внук. Я не видела его все эти годы, не видела до сегодняшнего дня. А теперь он пытается изобразить, что его волнует моя жизнь!

— Шерон, послушайте, — заговорил Алекс, — ведь может статься, что он действительно хотел помочь вам. Он не мог взять вас в свою семью. Вы же видели его жену и дочь. Он пытался устроить ваше замужество. Такому человеку, как он, этот брак действительно может показаться удачным. У Барнса хорошая работа и надежный кусок хлеба. Он уважаемый, солидный человек. Очень может быть, что ваш отец был обижен вашим отказом выйти замуж и тем, что вы решили вернуться туда, откуда он, по его мнению, стремился вытащить вас.

— Обижен. — Шерон усмехнулась. — Обижен…

— Извините меня, — продолжил Алекс, — я сегодня поставил вас в затруднительное положение. Но это произошло невольно.

— Не стоит извиняться. Вы же ничего не знали. — Она поднялась с табурета. — Я пойду домой. Уже поздно.

— И мне очень жаль вашего ребенка, — продолжал Алекс. — Наверное, это самое страшное, что только может случиться в жизни женщины. Мне очень жаль, Шерон.

— Это было давно, — ответила она. — Может быть, у меня еще будут дети… Ведь я через месяц выхожу замуж.

— Да, конечно, — тихо произнес Алекс, вдруг вспомнив то, о чем он старался не думать все это время.

— И я очень хочу этого, — продолжала она. — Мне очень нужен ребенок.

Она как будто убеждает его в чем-то, подумал Алекс. Или убеждает себя.

— Я рад за вас, — примирительно сказал он. Он чувствовал сейчас все, что угодно, но только не радость. Он чувствовал себя обделенным. Одиноким. — Если ваш друг в состоянии сделать вас счастливой, Шерон, я рад за вас.

— Он может сделать меня счастливой, — ответила Шерон. — Я уже счастлива. Я люблю его.

Алекс кивнул и выпрямился, уже не опираясь на фортепьяно. Шерон медлила, как будто не решаясь уйти без его разрешения.

— Идемте, — сказал Алекс. — Я провожу вас. Но у дверей гостиной он придержал ее за локоть.

— Шерон, — сказал он, — ваше пение в самом деле было чудесно. Мне хотелось придушить леди Фаулер, когда она нелестно отозвалась о вашем искусстве.

Она повернулась к нему с улыбкой, на этот раз искренней и лучистой. Улыбка удивительно шла ей.

— И я уверен, — продолжал Алекс, — что первое место на празднике вам гарантировано.

— Но вы ведь не слышали, как поют мои соперницы, — возразила ему Шерон.

— А мне и ни к чему слушать их, — рассмеялся Алекс. — Я уже не могу быть беспристрастным. Я уверен, что нет женщины с голосом лучше вашего и нет песен, таких же трогательных, как те, которые поете вы.

Шерон не смогла сдержать радостного смеха.

— Вот было бы хорошо, — сказала она, — если бы вы вошли в жюри. И чтобы вы были там единственным судьей.

Алекс рассмеялся и открыл дверь. Он чувствовал, что должен сделать еще что-то, чтобы стереть с ее лица последние следы расстройства от встречи с Фаулерами.

— Я постараюсь дать взятку, чтобы попасть в жюри, — пошутил он. — Но нет, это не понадобится делать. Я просто приду на праздник, чтобы еще раз послушать ваше пение и поздравить вас с победой, Шерон. — Обещание вырвалось у него невольно, но он нисколько не пожалел о нем.

Шерон уже не смеялась, хотя теплый свет еще струился из ее глаз.

— Это валлийский праздник, и все там будет по-валлийски, — предупредила она его. — Вы заскучаете.

— В таком случае вам придется поработать еще и моим переводчиком, — ответил Алекс. — И потом, разве язык музыки не самый универсальный язык в мире? Да и Верити уже твердо решила, что отправится на праздник вместе с вами. А кто я? Я всего-навсего отец, и что значат мои желания против желаний шестилетнего ребенка?

— Вам лучше бы отправиться в карете по длинной дороге вокруг гор, — посоветовала Шерон. — У вас вряд ли хватит сил, чтобы пройти через горы с нами.

Алекс остановился у парадных дверей, настежь распахнутых дворецким.

— Это звучит как вызов, — усмехнулся он. — И я принимаю его. Но если я все же не перенесу тягот пути, тогда вы с Верити возьмете меня за руки и дотащите до вершины горы. А там можете подтолкнуть меня, и я кубарем скачусь вниз.

Искорка веселья вспыхнула в ее глазах и тут же погасла. Она повернулась и сбежала по ступенькам.

— До свидания, миссис Джонс, — сказал ей вслед Алекс.

Несколько минут он еще стоял в дверях, провожая ее взглядом. Улыбка сошла с его лица. Итак, он вновь поддался искушению. Он пойдет с людьми из Кембрана — с ее народом — через горы на их главный праздник. Нужно будет узнать, как он называется по-валлийски. Верити подскажет ему.

Сегодня они вместе смеялись и вместе горевали. Сегодня он разделил с ней ее горе и ее радость. Кажется, она становится дорога ему, подумал Алекс, и в его сердце снова шевельнулась тревога.

Глава 12

Улицы вокруг церкви были так запружены народом, что яблоку негде было упасть, или, как во всеуслышание заявляла миссис Бейнон: «Какие там яблоки! Ветерку до подмышек не добраться!» Но причитания толстухи тонули в общем гвалте и оживлении: люди радовались редкой возможности праздно поболтать друг с другом, посмеяться удачной шутке. Ребятня мельтешила в ногах у взрослых, играя в прятки за материнскими юбками. Женщины постоянно теряли детей из виду, громко окликали, находили и отчитывали, призывая к порядку. Изредка женский гомон покрывался строгим отцовским голосом, заставлявшим сорванца присмиреть на пару минут, но вскоре общее веселье вновь подхватывало его и он возвращался к своим шумным забавам.

Так всегда начиналось это утро, сумасшедшее и взбудораженное утро дня валлийского айстедвода. Шерон каждый год удивлялась, как получается у всех этих людей быть на ногах до восхода солнца, когда еще не отступила ночная прохлада. Не было ни одного мужчины, ни одной женщины или ребенка Кембрана, кто остался бы в это утро дома, — все собрались у церкви и ждали сигнала, чтобы отправиться в нелегкий подох через горы. В открытых настежь дверях церкви стояла арфа Глэнис Ричарде; ее предстояло водрузить на тележку, сооруженную специально для таких случаев, и, когда люди двинутся дружной вереницей в направлении гор, Ифор Ричарде с двумя сыновьями потянут ее следом за всеми. Глэнис ни за что не хотела идти на айстедвод без своей арфы. Слава Богу, что наш органист не такой привереда, шутили люди. — А где же отец Ллевелин? — громко, чтобы слышали все окружающие, вопрошал Янто Притчард. — Наверное, все еще спит? Ну-ка, кто пойдет со мной, кто поможет доставить его сюда?

Раздались крики и смех. Идея пойти к священнику и вытряхнуть его из теплой постели всем пришлась по душе. Но смельчаков на этот подвиг не нашлось.

Но вот в дверях церкви появился и сам отец Ллевелин, в своей лучшей черной сутане и начищенных до блеска черных ботинках. Он поднял вверх руки, призывая всех к тишине. Несмотря на предстоящий поход и тяжелый подъем в гору, он провел в молитвах весь вчерашний день и сегодняшнюю ночь. Площадь перед церковью затихла почти сразу.

— Помолимся Господу, — произнес отец Ллевелин. Его сильный голос проникал в душу каждого прихожанина.

Все склонили головы в молитве. Даже Эмрис, отметила про себя Шерон, вместе с остальными склонил голову. И в этот момент она почувствовала, как сильная рука Оуэна берет ее ладонь, и их пальцы сплелись.

Они не пришли, думала Шерон, пока звучала молитва. Она не видела графа со дня того ужасного чаепития. Но Верити уверяла ее, что они с отцом обязательно пойдут на айстедвод. Девочка всю неделю не находила себе места от возбуждения. Но видимо, граф в конце концов рассудил, что ему не пристало участвовать в народном гулянье. Шерон убеждала себя, что их отсутствие ничуть не разочаровало ее. А если даже и разочаровало, то только из-за Верити. Малышке так хотелось праздника.

— Так-так, — вдруг произнес Оуэн, когда казавшаяся нескончаемой молитва наконец завершилась и прозвучало общее «аминь», уступая место шуткам и смеху, а женщины с новой энергией принялись созывать детей, чтобы отправиться в дорогу. — Интересно, чему мы обязаны такой чести?

Шерон оглянулась и увидела в толпе графа Крэйла. Верити восседала у него на плече; она сразу же заметила Шерон и весело замахала ей руками. Шерон до сих пор не сказала Оуэну, что граф с дочерью собираются пойти вместе со всеми на айстедвод.

— Они слышали репетицию мужского хора, — ответила она. — Наверное, они решили поболеть за нас, Оуэн.

— Ну-ну, — сказал он, усмехаясь и сжимая ее ладонь. — Но у тебя сегодня выходной, так? И он сам может присмотреть за дочкой. Ты ведь будешь со мной, верно?

— Разумеется. — Она улыбнулась ему. Ее улыбка была широкой, но не вполне искренней.

— А может быть, — продолжал Оуэн, — он пришел поболеть за тебя? Ты пела для него в замке?

— Да, — сказала Шерон. — Я ведь говорила тебе, что учу Верити музыке. Мне выделили целый час, чтобы я получилась игре на фортепьяно. Несколько раз я уже брала ее с собой, чтобы дать первые уроки пения.

— А граф? — повторил свой вопрос Оуэн. — Ты пела для него, Шерон?

Как ей хотелось бы научиться не краснеть! Шерон чувствовала, как вспыхнули румянцем ее щеки.

— Однажды он велел мне привести Верити к чаю, — призналась она. — У него сидел… сидели гости. И он попросил, чтобы я спела для них.

Толпа тем временем двинулась по улице в сторону холмов. Им понадобится добрых три часа, чтобы добраться до соседнего города, но они будут там вовремя, к самому открытию айстедвода. Позор тому городу, чьи люди опоздают на праздник!