— Я и так работаю на вас, — сказала она.

— Вот как? — Ее слова озадачили его.

— Сегодня утром я чуть не сбила вас с ног.

Он наморщил лоб, пытаясь вспомнить хоть какое-нибудь мало-мальски запоминающееся происшествие, которое случилось бы с ним сегодня во время утренней верховой прогулки, но ничего не приходило ему на ум.

— Утром я был на шахте, — сказал он.

— Да, я знаю. — Она смотрела на него с холодным спокойствием, продолжая стоять.

Глаза! Боже, эти глаза! Утром в штольнях он столкнулся с женщиной; грязная, вся черная от угля, она тащила за собой тележку с углем и была похожа скорее на тяжело навьюченного мула, нежели на человека. У него не укладывалось в голове, что то жалкое существо, которое он видел утром, и эта красивая, прекрасно сложенная молодая особа, которая сейчас стоит перед ним, — один и тот же человек. Ее волосы были спрятаны под косынкой. Но глаза… Неужели это она?

— Так это были вы? — изумленно выговорил Алекс.

Она молчала.

— Наверное, это нелегкая работа, — неуклюже заметил он.

— Да.

Алекс чувствовал, что от нее исходит какая-то враждебность, хотя лицо ее оставалось безучастно-спокойным. Но почему? Разве это он отправил ее работать на шахту? Или она считает, что он мало платит ей? Или сердится на него за тот поцелуй? Может, ему следует извиниться перед ней? Но он не чувствует себя виноватым, он даже не может искренне раскаяться за тот внезапный порыв. Напротив, он с удовольствием поцеловал бы ее еще раз, хотя даже сама мысль об этом казалась ему сейчас неуместной.

— Я решил, что моей дочери необходима гувернантка, и мне рекомендовали вас, — сказал он, откашлявшись. — Может, вы все же присядете?

— Меня? — переспросила она озадаченно.

— Да, вас. Мне сказали, что вы учились в частной школе в Англии. — Он вопросительно посмотрел на нее.

— Да, — сказала она, — четыре года.

Алекс удивился, каким образом девочка из Богом забытой уэльской долины попала в привилегированную школу в Англии и почему, получив образование там, она, красивая молодая женщина, таскает в шахте тележки с углем? Она прекрасно говорит по-английски, хотя легкий, певучий акцент выдает в ней валлийку. Как и ее имя, впрочем. Но она, судя по всему, не собирается ничего объяснять.

— Ну что ж, — сказал Алекс, — в таком случае, я думаю, знаний, чтобы обучать шестилетнего ребенка, у вас достаточно.

Она не ответила. И она явно не собиралась садиться.

— Я также очень хотел бы, — продолжал он, — чтобы вы учили мою дочь валлийскому языку.

Она удивленно подняла брови.

— Валлийскому?

— Да. Теперь я хозяин этой долины, отныне и до конца моих дней. Может статься, что я поселюсь здесь навсегда. И моя дочь тоже. Если я не женюсь и у меня не будет сына, то эти земли унаследует она. Поэтому я считаю, что она должна знать язык, на котором говорят люди, живущие здесь и работающие на меня.

Она улыбнулась. Улыбка была недоброй.

— Это язык дикарей, — сказала она.

— Любопытно. Позвольте поинтересоваться, — сказал Алекс, заложив руки за спину и испытующе глядя на нее, — вы слышали это, когда учились в школе?

Она кивнула.

— Ну что ж, пусть так. Но несмотря на это, я хотел бы, чтобы моя дочь знала этот варварский язык. А также что-нибудь о культуре, традициях, обычаях Уэльса. Это очень красивая земля.

— Была красивая, — тихо сказала она.

Алекс раздраженно нахмурился. Не хочет ли она сказать, что он разрушил красоту этих мест?

— Моей дочери также нужно, чтобы вы играли с ней, водили ее гулять. Она очень живая, подвижная девочка, она не может все время сидеть дома. Мы гуляли с ней однажды на холмах, она была просто очарована ими. Ей хочется бывать там почаще.

— Горы действуют так на многих людей независимо от возраста, — сказала она. — Они зовут, они манят нас.

Легкая улыбка тронула губы Алекса, и на мгновение странное, уже знакомое томление вновь охватило его. «Они зовут, они манят нас». Он запомнит эти слова.

— Итак, что вы ответите мне? Вы можете дать моей дочери то, о чем я прошу вас?

Она долго молчала, и наконец он услышал:

— Нет.

— Почему? — нахмурился Алекс. Эта женщина не желала вписываться в его планы. Он думал, что последнее слово будет за ним, что он примет окончательное решение, но миссис Шерон Джонс, похоже, считала иначе.

— У меня есть работа, — сказала она. Ее ответ и озадачил, и рассердил его.

— И эта работа, видимо, вам по душе, — хмуро заметил он. Она пожала плечами.

— Многие женщины работают в шахте. Я ничем не лучше их.

С этим Алекс согласиться не хотел и не мог. Она была другая, она отличалась от других хотя бы своей красотой. Ее красота была ошеломительной, а уж он-то знавал многих прелестных дам, он, светский лев, был обласкан взглядами самых изысканных любезниц своего круга. И пусть эта валлийка не могла похвастаться ни благородством происхождения, ни элегантными нарядами, но она держалась с таким гордым достоинством, что он готов был восхищаться ею.

— Вы могли бы жить в замке, — сказал Алекс. — Вам отвели бы комнату рядом с комнатой вашей подопечной, обеспечили бы одеждой. — Его взгляд скользнул по ее старенькому, поношенному платью, которое, однако, ничуть не портило ее фигуру. — Я платил бы вам… — Он назвал сумму.

Ее глаза изумленно расширились.

— Итак, вы принимаете мое предложение? — спросил он.

— Нет, — сказала она, покраснев.

— Скажите, сколько вам платят на шахте?

Он был потрясен, когда она сказала сколько. Боже милостивый, как можно жить на такие гроши?

— И вы отказываетесь от денег, которые могли бы получать, работая гувернанткой? Неужели вам так неприятна эта работа? — продолжал допытываться Алекс.

Он удивился, заметив, как сурово сжались ее губы. Она явно рассердилась на него.

— Вы в состоянии платить мне такие деньги? — сердито сказала она. — Рабочим на шахте сократили жалованье, объяснив это тем, что уголь упал в цене. Но видимо, на ваших доходах это никак не отразилось.

Алекс разозлился. Как она смеет разговаривать с ним в таком тоне?

— Разве это сокращение так уж сильно бьет по карману рабочих? — возразил он. — Конечно, это неприятно, но мистер Барнс заверил меня, что это не нанесет серьезного урона.

Она посмотрела на него с усмешкой. Алекс ждал от нее возражений, но она, очевидно, считала ниже своего достоинства отвечать ему. Ужасная колючка, эта миссис Шерон Джонс, подумал Алекс неодобрительно. Она красива, слов нет, но где ее женская мягкость, обаяние, черт возьми? Ее любовник, несомненно, получает массу удовольствий, когда имеет это роскошное, аппетитное тело. Алекс скользнул глазами по ее фигуре, невольно задержал взгляд на высокой, хорошо очерченной груди и мгновенно вспомнил ее упругую мягкость, — но какой характер надо иметь, чтобы держать эту женщину в узде! И снова Алекс подумал о том, нужна ли ему такая непокорная, упрямая гувернантка.

— Итак, вы отказываетесь работать у меня? — спросил он. — Может, вы все же встретитесь завтра с моей дочерью, прежде чем дать окончательный ответ? Она очень живая, веселая девочка и не лишена обаяния.

— Завтра я работаю, — сказала она. — А после работы мне нужно искупаться и поужинать. Ваша дочь к тому времени уже будет в постели.

— Вы поэтому сегодня пришли так поздно? — спросил Алекс. — Ведь я видел вас на шахте утром. Неужели вы работаете до позднего вечера?

— Нет, просто сегодня вернулась домой позднее обычного. Целый час отстояла в очереди за жалованьем. Как и все другие женщины, которые работают на вас, — добавила она.

Господи, да ведь она просто ненавидит его! Ее голос, ее глаза говорят ему об этом. Похоже, Барнс представил ему все в розовом свете, рассказывая о том, как живут и трудятся рабочие. Неужели все они так же, как и эта девушка, — впрочем, уже не девушка, а женщина, — ненавидят его? Или она своего рода исключение — жизнь разочаровала ее, и она изливает свою горечь и обиду на любого, кто попадется ей под руку? Было бы любопытно узнать, кто ее родители и откуда у них взялись средства, чтобы четыре года оплачивать обучение дочери в частной школе, один день в которой стоит гораздо больше ее нынешнего месячного заработка.

— Благодарю вас, миссис Джонс, — сказал Алекс и, слегка поклонившись, направился к двери. — Спасибо, что так быстро откликнулись на мой вызов. Не смею вас больше задерживать. — Он открыл дверь, приглашая ее покинуть гостиную.

Она как будто была в нерешительности.

— Я уволена? — тихо спросила она. Ее лицо стало белым, как мрамор. — Я хочу попросить вас. Пожалуйста, не увольняйте с завода моих родных, деда и дядю. Они ведь ни в чем не виноваты, и они всегда были так добры ко мне.

Он посмотрел на нее долгим, тяжелым взглядом. У него опять возникло чувство, что он оказался в совершенно незнакомом, чужом ему мире. Неужели этот мир, мир, в котором она живет, так жесток? Или она разыгрывает перед ним мелодраму? Последнее казалось более вероятным.

— Миссис Джонс, — сказал он сухо. — Вы можете сколько угодно таскать тележки в моей шахте. Вам, как я понял, очень нравится это занятие. Ваш дед и ваш дядя, а также остальные ваши родственники могут продолжать трудиться на своих местах. Я не привык мелко и бессмысленно мстить.

Она облизнула губы, поколебалась еще секунду, но решилась и выпалила:

— А те люди, что были на собрании? Вы не будете наказывать их? Я ждала, что вы станете задавать мне вопросы о них.

— Если бы я захотел обсудить тот случай, — сказал он, внимательно глядя на нее, — я бы вызвал сюда вашего любовника, миссис Джонс.

Ее глаза потемнели и расширились.

— Моего… любовника?

— Да, того темноволосого парня, похожего на боксера, — подтвердил Алекс. — Я бы поговорил об этом с ним, миссис Джонс. Но я не буду делать этого, во всяком случае в ближайшее время.

Она как будто хотела сказать что-то еще, может быть, даже поблагодарить его, но передумала и, не проронив больше ни слова, поспешно вышла из гостиной. Алекс, пройдя вслед за ней, кивнул лакею. Тот открыл дверь, а затем бесшумно закрыл ее за гостьей.