— Да потому! Если бы ты Севу любила, сразу бы поняла, что в твоем браке как-то неправильно все. Поняла бы, что муж тебя не любит. И все бы кончилось в одночасье, потому что любящая женщина без ответной любви в браке не станет жить. А ты ничего не замечала, да. И все держалось на хрупкой соломинке, и всем было хорошо. То есть относительно хорошо, конечно. Хрупкий баланс — он всегда относительный.

— А потом я объявила вам, что беременна, да? И что ребенок — не от Севы?

— Да, правильно. И представь, что мне в этой ситуации надо было делать? Вот ты говоришь: Севе правду надо было сказать, ага. Он только начал выбираться из темного небытия своей больной привязанности к этой Алле, только солнечный свет на небе забрезжил… А мы его раз! — и обратно бы туда затолкали. Как бы он узнал, что ребенок не от него, а? Он же тоже уверен был, что молодая жена его любит. Тем и спасался, можно сказать. Ответственность в себе чувствовал за твою любовь. Это же так необходимо — быть уверенным, что тебя любят. Идешь с работы домой — а тебя дома ждет любящая жена. Нет, не могла я этого допустить, что ты. Я ж понимала, что этот ребенок — Севино спасение. Тем более он не знал, что не может быть биологическим отцом.

— Ой, не знаю, Маргарита Федоровна, что вам теперь и сказать, — покачала головой Ника, глядя в окно. — Не знаю… Нет, с одной стороны, все правильно, да. Но с другой… Что из всего этого вранья получилось-то? Ведь ужас, что получилось. Мы зашли в такой тупик, что и не выбраться теперь.

— Да, вы оба зашли в тупик, потому что вы оба друг друга стоите! Я ведь к чему все это тебе рассказываю, ты разве не поняла? К тому, чтобы ты всю вину за происходящее на себя не брала, поделила поровну с Севой.

— Но он ни в чем не виноват, Маргарита Федоровна.

— Да вы оба не виноваты, потому что, повторюсь, вы друг друга стоите. Ты не замечала, что он другую любит, он не замечал, что ты на свидания бегаешь. Да, вы таким парадоксальным образом спасали друг друга, сами того не понимая, и потому нет между вами никакой вины. Так получилось, и все. Тем более Сева окончательно сбросил с себя вязкую муть унизительной любви к Алле, когда ты ему сына родила. Да-да, не смотри на меня так. Я не оговорилась. Да. Ему родила. Он же снова жить начал, Ника! Ты не помнишь, а я помню. Помню, как он в роддом собирался, чтобы тебя с Матвеем забрать. Он же любить начал по-человечески, а не через темное страдание! Тебя любить, понимаешь? Во всех ипостасях здоровой и счастливой любви, если можно так сказать! И это было такое счастье, такое… А, да что говорить, ты все равно до конца не поймешь.

Маргарита Федоровна махнула рукой, с трудом перевела дух, будто задохнулась эмоцией. Ника проговорила торопливо в ответ:

— Нет, я все понимаю, что вы. Теперь очень хорошо понимаю. Это ведь именно тогда вы настояли на том, чтобы он ушел из фирмы?

— Да, именно тогда. Собственно, и настаивать особо не пришлось. Он ушел, не захотел больше своими мозгами Аллу обслуживать. Если б ты знала, как она этому сопротивлялась! Даже о любви заговорила, обещала мужа бросить. Не хотела отпускать свою жертву, да еще такую необходимую, приносящую стабильный доход. Она ж думала, что Сева навсегда провалился в ее карман и навсегда там останется.

— А вы откуда об этом знаете? Вы что, с ней общались?

— Общалась, было дело. Она и через меня пыталась на Севу воздействовать. Говорила, что все осознала и поняла, что они должны быть вместе, что нельзя жить в семье без любви. Но на меня где сядешь, там и слезешь, ты же понимаешь. На что эта Алла надеялась, интересно? Что я своему сыну счастья не пожелаю? Помнишь, с каким азартом он новое дело начал?

— Я помню, Маргарита Федоровна.

— Да… А потом и ты ему помогать начала. И жизнь повернулась в другую сторону, в такую, как надо. И дом построили. А ты говоришь — надо было Севе правду сказать. И кому эта правда помогла бы?

— Да, вы правы, наверное. Со мной ведь тоже тогда что-то произошло. Я будто проснулась, понимаете? Так же, как Сева, сбросила с себя тяжесть прежних отношений. Ну не совсем сбросила, конечно. Видимо, оставалось что-то, самая муть на дне. Зато я поняла, что Севу люблю. Да, люблю.

— Ну что ж… Это и есть самое главное, дорогая моя. Значит, никто из вас друг перед другом не виноват, по большому счету, все очень удачно компенсировалось.

— Да уж, компенсировалось, — грустно улыбнулась Ника. — До развода дело дошло.

— Но ведь ты не хочешь развода?

— Нет, конечно.

— Значит, думай, что дальше делать.

— Да что тут придумаешь, Маргарита Федоровна, если я виновата? Я же сама все разрушила, сама дала себя обмануть.

— Опять себя обвиняешь, да? Прекрати немедленно. Я что, зря столько времени перед тобой откровениями делюсь? Думаешь, мне это легко, да? И вообще, что это за безобразное отношение ко мне как к свекрови?

— Почему же безобразное, Маргарита Федоровна? — испуганно подняла глаза Ника. — Вы же знаете, как я к вам отношусь.

— Да знаю, знаю. А безобразное потому, что ты меня не слушаешь. Прекрати посыпать голову пеплом, поняла? Только и знаешь, что твердить: виновата, виновата! Чувство вины никому не помогло решить ни одну проблему, слышишь?

— Хм, знаете, Маргарита Федоровна… Если со стороны нас кто послушает, ни за что не поверит, что такие слова говорит свекровь. И главное, кому говорит? Неверной невестке. Вы просто уникальная личность, Маргарита Федоровна, в который уже раз в этом убеждаюсь.

— Да брось, ничего уникального. Я самая обычная женщина. Просто во мне материнский эгоизм отсутствует, тот самый, знаешь. Классический свекровкин изюм, который, как правило, доминирует в отношении к невестке. Ну нет его, что ж поделаешь. А жаль. Если бы был, я бы показала тебе кузькину мать, конечно. А так…

— Опять шутите?

— Ничуть… Просто я смотрю на мир без эмоций, прямо и здраво. А вот вы с Севой оба ненормальные, это точно. Любите друг друга, а сами придумываете себе страсти-мордасти.

— Да если бы я их придумала, Маргарита Федоровна. Ведь было, было. Полетела на огонь, как мотылек, и крылышки обожгла.

— Ну, не знаю, что тебе и сказать. У меня опыта нет, я страстей не испытывала, наоборот, всегда старалась от них убежать. Да что хорошего в них, ей-богу? Не может человек жить страстями, неправильно это, ни к чему хорошему не ведет. У человека семья должна быть, устойчивость, фундамент для внутреннего достоинства и благополучия. Гнездо должно быть, крыша дома своего! У мужей — жены, у жен — мужья, у детей — отцы и матери. И если все это сложилось, то и ценить надо, и беречь.

— Я ценю, Маргарита Федоровна. И Сева ценит. Вернее, ценил. Это мы из-за меня зашли в тупик. Да, это так, и не убеждайте меня в обратном, я это знаю.

Ника прикусила губу, изо всех сил сдерживая слезы отчаяния. Но сдержать так и не смогла, всхлипнула, закрыла лицо руками, пробормотала едва слышно:

— Не могу больше, правда. Господи, что же я натворила-то?.. Не могу, не могу.

Маргарита Федоровна встала со стула, подошла к невестке, обняла за плечи:

— Ну ладно, ладно. Что ты расклеилась-то? Погоди, еще не вечер. Иди-ка к себе, отдохни немного, ты просто устала, много бегаешь в последние дни.

— Нет, что вы… — Ника отняла от лица ладони и с благодарностью взглянула на свекровь. — Какое там отдохни, мне еще на фирму сегодня ехать…

— Зачем?

— Ну как?.. Посмотреть, что там. Удостовериться, что все в порядке. Сева сказал, чтобы без него все было в порядке.

— Да брось. Мало ли что Сева сказал. Вот сам бы и проверял, все ли на фирме в порядке!

— Но все равно ж надо ехать, Маргарита Федоровна, ничего не поделаешь. Хоть я и расклеилась, но надо.

— А зачем ты на фирме нужна — такая расклеенная? Если бы нужно было твое присутствие, тебе бы сто раз уже позвонили. Успокойся, ради бога.

— Нет, они мне не станут лишний раз звонить, я знаю. Они меня берегут. Понимают, что у нас с Севой что-то нехорошее происходит. Да и вообще, обстановка в офисе такая напряженная. Никому ведь не хочется насиженное место терять. Потому лишний раз и не звонят.

— Да, хороший вы коллектив подобрали, ничего не скажешь.

— А что? Действительно, очень хороший.

— А если он такой хороший, то и расслабься, без тебя все сделают. А ты успокойся и отдохни, хватит бегать. «Утро вечера мудренее» — знаешь такую поговорку? Вот утром проснешься и свежачком в офис поскачешь, бодренькая, веселая и выспавшаяся.

— Ладно, уговорили. И правда, сил совсем не осталось.

— Иди… Постарайся уснуть. И помни — еще не вечер.

Маргарита Федоровна проводила невестку взглядом, ощупала руками стол в поисках телефона. Кликнув нужный номер, проговорила тихо:

— Маш, привет, это я. Слушай, у меня к тебе пара вопросов. Ты говоришь, в последние дни стенокардия тебя замучила, да? Расскажи-ка мне о симптомах. Ну хотя бы парочку выдай. Так, поняла. А симптомы легкого инфаркта? Что, легкого не бывает? А какой бывает? Зачем, зачем! Надо, если спрашиваю! Давай, Маш, давай. Ты мне приятельница или кто, Маш? Вот и давай — без лишних вопросов. Самые убедительные симптомы давай выкладывай.

* * *

Утром Ника проснулась от стука дверь. Голос Маргариты Федоровны требовательно звучал с той стороны:

— Ника, вставай! Я не знаю, что с ней делать! Это же чистое безобразие — так нагло вести себя!

— Что случилось, Маргарита Федоровна? — распахнула еще сонные глаза Ника.

— Выйди, сама посмотри! Она же стоит у ворот и воет на всю улицу! Наши соседи — приличные люди, что они о нас подумают?

— Да кто, кто воет-то?

— Подруженька твоя, вот кто!

— Томка?!

— Ну да… Иди сама с ней разбирайся. Не полицию же вызывать, в самом деле.