Ее голос. Первые слова, которые она произнесла за много лет… и произнесла она их потому, что я ее разочаровал. Правда, стоящая за этими словами, не давала мне уснуть всю ночь. Вместе со звуком ее голоса. До чего неприятно, что она заговорила, когда злилась и когда ей было больно. До чего неприятно, что именно я довел ее до этого.

Что со мной стало?

– Мэгги, – прошептал я примерно в пять утра. Она спала. Я слегка похлопал ее по плечу. – Мэгги, проснись.

Она пошевелилась, зевнула и проснулась. Протерев глаза, она озадаченно подняла бровь.

– Я знаю, что еще рано, но я хочу тебе кое-что показать.

Она кивнула. Я подумал, не показалось ли мне вчера вечером, что я слышу ее голос. Она встала с постели, и мы вышли во двор. Я сел на краю причала, и она села рядом со мной.

Наклонив голову, она прищурилась и в замешательстве посмотрела на меня.

– Номер шестьдесят семь в твоем списке дел. Встретить восход у воды или увидеть, как солнце садится в воду.

Легкий вздох сорвался с ее губ. Она перевела взгляд на медленно просыпающееся темное небо.

– Ты ворочаешься во сне, – сказала она.

– Да. Я знаю.

– Ты тоже просыпаешься в холодном поту? Тебе никогда не казалось, что ты тонешь? Да, ты понимаешь, что это всего лишь сон, но тебе все равно кажется, что ты снова там?

Я быстро закивал в ответ:

– Да. Да. Именно. Трудно описать, что в такие моменты творится у меня в голове. Все твердят, что скоро все будет в порядке, но воспоминания, голоса в моей голове…

– Они настоящие. Голоса. Вспышки. Страхи. Все это на самом деле, Брукс. И неважно, сколько ты пытаешься описать это человеку, который никогда не проходил через травму. Тебя не поймут. То, что случилось с тобой, должно быть, ужасно. Я знаю, каково это – ворочаться по ночам в постели. Я знаю, каково это – просыпаться в холодном поту. Я знаю, каково это – чувствовать это каждую секунду, каждый день. Без остановки.

Я опустил голову.

– И ты живешь так с десяти лет?

– Да. Поэтому я не могла тебя оставить. Я знаю, каково это – бояться снова начинать жить.

– Теперь я понимаю, как глупо себя вел… каким же я был эгоистом… Ты живешь с этим всю жизнь, и ты ни разу не проявляла безразличия. Никогда ни на кого не набрасывалась. Магнит, я так дерьмово себя вел. Прости меня.

Она пожала плечами.

– Все по-разному справляются с травмами. Я реагировала на свои проблемы одним образом, но это вовсе не значит, что ты должен реагировать точно так же. Ты пережил ужасную травму, и я понимаю, почему теперь ты боишься музыки. Тебе кажется, что тебя обманули. Ты не можешь заниматься любимым делом. Но ты достигнешь успеха, Брукс. Найдешь свой путь.

– На днях я взял в руки гитару. Она стояла в углу комнаты, и я взял ее по привычке. А потом я вспомнил, что не могу играть. Но вместо того чтобы расстроиться, я разозлился. Я напился, чтобы заглушить боль. Но я протрезвел, а боль не ушла.

– Будет больно. Это горько, это тяжело, и это ужасно больно. Больно будет так долго, что иногда будет казаться, что это не кончится никогда. Впрочем, в этом и есть прелесть боли.

– Какая?

– Ты находишь в себе силы двигаться дальше. Даже когда утром тебе кажется, что у тебя ничего не получится, вечером ты понимаешь, что можешь свернуть горы. Это в жизни мне нравится больше всего – она продолжается, несмотря ни на что.

– А что тебе меньше всего нравится в жизни? – спросил я.

Она на минуту задумчиво опустила голову, потом снова посмотрела на небо.

– Она продолжается, несмотря ни на что.

Моя рука лежала на причале. Мэгги коснулась моей руки, мы переплели наши пальцы и смотрели на затянутое облаками небо. Светало.

– Прости меня, – я прочистил горло. Какой же я дурак. – Мэгги, прости меня. Я был так безразличен и вел себя так грубо. Ты этого не заслужила. Я пытался тебя оттолкнуть. Я с головой погрузился в саморазрушение и не хотел, чтобы ты это видела. Вода доходила мне до шеи, и я уже готов был утонуть. А потом ты вытащила меня. Ты заговорила, и твой голос спас меня. Я все еще сломлен, но я дал тебе обещание. Я обещал, что однажды покажу тебе мир, и именно это я и собираюсь сделать. Не могу обещать, что будет легко. Но обещаю, что буду стараться. Я буду бороться за тебя, Магнит, так же, как ты боролась за меня.

– Ты был рядом двадцать лет, Брукс. Думаю, пару сложных дней я смогу пережить. – Она рассмеялась. Как же я люблю ее смех. – Кроме того, ты видел мою темную сторону. Будет справедливо, если я увижу и твою тоже.

– Твой голос, Мэгги… Не думаю, что ты понимаешь, что он со мной делает.

Она засмеялась, и я влюбился в нее еще сильнее.

– А я все думала, каким он будет. Тебе нравится?

– Нравится? Я его обожаю.

– Он не слишком… – она заерзала на сиденье и сморщила нос. – Писклявый? Детский? – она неестественно понизила голос. – Вчера вечером я стояла перед зеркалом и тренировалась говорить соблазнительно. Тебе нравится?

Я не смог сдержать смех.

– Тебе же нравится, да? – сказала она. Она говорила очень низким голосом, и звучало это ужасно странно. – Ты считаешь, что этот голос сексуален. Ты определенно хочешь меня трахнуть.

– Конечно, только не издевайся над своим голосом. Ты говоришь так, будто выкуриваешь по пятьдесят пачек сигарет в день.

Она захихикала и толкнула меня локтем в плечо. Мы смеялись и разговаривали, как будто общение без маркерной доски было для нас обычным делом. Мы говорили безо всяких усилий. И честно, я был бы счастлив, если бы мог до конца своих дней просто слушать ее голос.

Когда солнце начало подниматься, она придвинулась ближе ко мне.

– У тебя сегодня все хорошо, Брукс? – прошептала она, и у меня по спине пробежали мурашки. Она задала вопрос, который я задавал ей почти каждый день на протяжении почти всей ее жизни.

Я дважды сжал ее руку.

Да.

И больше мы не говорили.

За пять минут до того, как она села на причал, я был совершенно потерян.

Пять минут спустя, сидя напротив нее, я начал вспоминать дорогу домой.



Мэгги тоже ворочалась по ночам. Не так часто, как раньше, но все же иногда ей бывало тяжело. Однажды, когда мы спали в одной постели, я проснулся, услышав, что ей снятся кошмары. Она что-то шептала себе под нос, ее тело было мокрым от пота. Я не стал будить ее, потому что знал: нет ничего хуже, чем вырваться из кошмаров прежде, чем они уйдут сами. Я ждал, когда она сама вернется ко мне.

Когда это произошло, она ахнула и открыла глаза. Я постарался ее успокоить. На мгновение ее руки метнулись к шее, но она сделала несколько глубоких вдохов, чтобы расслабиться. Похоже, с годами она стала лучше справляться с паникой.

– Все хорошо, – сказал я. – Я здесь.

Мэгги села и убрала волосы с лица.

– Насколько все плохо от одного до десяти? – спросил я.

– Восемь.

Я поцеловал ее в лоб.

– Я тебя разбудила? – спросила она.

– Нет.

Она улыбнулась.

– Врешь.

Она беспокойно поерзала на простынях и подтянула колени к груди. Я понимал, что часть ее сознания все еще осталась в кошмаре.

– Скажи, чего ты хочешь, – сказал я. – Скажи, что мне сделать.

– Просто обними меня, – ответила она и закрыла глаза.

Я придвинулся ближе и обнял ее, положив подбородок на ее макушку.

Я нежно поцеловал ее в лоб и собрал слезинки с ее глаз. Я чувствовал ее дыхание, и мои губы двинулись к ее рту. Закрыв глаза, я коснулся губами ее губ. Она потянулась навстречу. Ее дыхание стало моим, а мое – ее.

– Сегодня ночью с тобой все будет в порядке, – пообещал я ей. А если и нет, то будет к утру. В любом случае я не оставлю тебя в одиночестве.