– Не смей снимать! – последовал новый приказ. – Палец Элен был побольше твоего, но это не имеет значения. Кольцо должно быть на твоей руке.

– Пойду сообщу отцу о вашем приезде, – сказала Ребекка, лихорадочно соображая, что ей делать дальше. – Уверена, что он пригласит вас отобедать с нами. Увидимся за обедом.

Ребекка принялась складывать в корзинку вещи.

– Не трудись, – негромко сказал Фрейзер. – Там, куда ты последуешь за матерью, краски не нужны.

Самым страшным было спокойствие, с каким Фрейзер произнес эти слова. Таким же тоном он мог говорить и о погоде.

– Я ничего не понимаю, – сказала Ребекка, стараясь казаться простодушной.

– Я так не думаю. Ты отвратительное маленькое существо, но отнюдь не глупое. Ты все еще тоскуешь по матери, и теперь смерть соединит вас. Те, кто видел твою работу «Преображение», ничуть не удивятся. Жаль, что никто не поймет значения этого кольца, а то была бы законченная картина.

Спастись бегством абсолютно не представлялось возможным: он был высоким и сильным. Надо попробовать напугать его, вдруг это поможет.

– Если вы убьете меня, Кеннет сразу догадается, кто это сделал. Он уже понял, что мама была убита. В случае со мной у него не будет заблуждений.

Фрейзер только пожал плечами.

– Уилдинг, возможно, и умнее, чем кажется на самом деле, но это нисколько не меняет дела. Я собираюсь уничтожить и его. Этот человек раздражает меня. Уж слишком он гордится своим участием в выставке, но его картины чудовищны.

– Вам далеко до него, – с презрением сказала Ребекка. – Он герой и настоящий мужчина. Он сотрет вас в порошок голыми руками,

– Даже настоящий мужчина умирает, получив пулю в лоб, – невозмутимо ответил Фрейзер. – Я, может быть, и не герой, но меткий стрелок. – Фрейзер стал приближаться к Ребекке.

Ее сердце замерло от страха.

– Почему вы хотите убить меня? – закричала она. – Ведь мой отец – ваш друг! Неужели зависть сделала из вас убийцу?

– Энтони – мой друг. Самый лучший друг на свете, но есть одна вещь, которую я люблю больше, – это искусство. Мои действия направлены не против Энтони, а против того величия, которое портит его работы.

– Портит его работы? – недоуменно переспросила Ребекка. – Но ведь он лучший художник Англии. Его портреты, пейзажи, исторические полотна – все отличается мастерством.

Впервые за все время разговора лицо Фрейзера скривилось.

– Нонсенс! Элен погубила в нем великого художника. Когда мы вместе учились в школе живописи при Королевской академии, он подавал большие надежды и со временем мог стать одним из величайших художников мира. Его ранние работы, выполненные в классической манере, потрясают. В них чувствуется изящество и благородство.

– Может, они выполнены и великолепно, но в них нет жизни, – парировала Ребекка. – Только после окончания школы у него появилась собственная манера письма, его картины наполнились жизнью.

Пальцы Фрейзера сжались в кулаки и побелели.

– Твоя мать уничтожила его как художника! Он вынужден был зарабатывать на жизнь и принялся за портреты и вульгарные картины, чтобы Хэмптон мог гравировать их и продавать торговцам рыбой по шиллингу за штуку. Энтони мог стать равным самому Рейнолдсу, а вместо этого загубил свой талант. Он обесчестил себя.

– Вы считаете бесчестием его картину «Гораций на мосту»? – спросила потрясенная Ребекка.

Лицо Фрейзера стало брезгливым.

– Эта картина – прекрасный пример того, насколько мелки стали его холсты. Она выполнена мастерски, в хорошем классическом стиле, но он ухитрился ее испортить, вдохнув в нее жизнь. Жаль, что она не сгорела во время пожара. Идеальная классическая манера письма – отражать природу, а не вживаться в нее.

– Мой отец уже вышел за пределы классической манеры, – сухо заметила Ребекка. – Он и другие настоящие художники показывают мир в его развитии. Нельзя все время возвращаться к одним и тем же истасканным сюжетам.

– Кимболл был прав, когда говорил, что ты оказываешь огромное влияние на работу отца. – Фрейзер в сердцах переложил кнут из одной руки в другую. – Я ошибался, думая, что его главной заботой была Элен, что после ее смерти он вернется к настоящей живописи, но как бы не так: рядом с ним находилась ты со своими глупыми женскими идеями. Когда я увидел на выставке твои работы, я сразу понял: pa6oтa Энтони не обходится без твоего коварного влияния. Жаль, что этот жалкий стихоплет, которого я подослал к тебе, оказался полным идиотом.

– Вы наняли Фредерика, чтобы соблазнить меня? – Ребекка была потрясена до глубины души.

– Мне не надо было его нанимать. Просто я намекнул ему, что рыжие волосы очень романтичны и что ты богатая наследница, а все остальное он домыслил сам. Если бы ты вышла за него замуж и уехала из отцовского дома, ничего подобного с тобой бы не случилось. Во всем виновата ты одна.

– Ничего более смешного я не слышала, – сказала Ребекка, положив руку на банку с раствором, в котором она отмывала кисти. – Неудивительно, что вы никудышный художник. Зависть мешает вам видеть правду жизни. Ваш «Леонид» слишком патетичен. Я в свои десять лет была большим художником, чем вы.

Слова Ребекки стали последней каплей, переполнившей чашу терпения Фрейзера: он зарычал и кинулся на нее. Ребекка закричала во всю силу своих легких в надежде, что ее услышат пастухи или случайные прохожие. Схватив банку с растворителем, она запустила ее во Фрейзера, угодив ему прямо в лицо. Схватившись за глаза, он взвыл от боли, а Ребекка не долго думая сорвалась с места и пустилась прочь от обрыва. Она уже добежала до березовой рощи, когда Фрейзер, успев оправиться от боли, настиг ее и ухватил за шаль. Ребекка сбросила ее с плеч и устремилась дальше, понимая, что ей от него не уйти, и в следующую же секунду Фрейзер схватил ее за руку и резко дернул к себе. По щеке его струилась кровь, глаза свирепо сверкали. Ребекка пронзительно закричала и вцепилась ногтями ему в лицо.

– Проклятие! – Со всего размаху Фрейзер ударил ее кулаком в живот, и Ребекка упала на землю, корчась от боли. Боль была настолько нестерпимой, что она не могла дышать.

Ребекка лежала на земле, не в силах подняться. Она видела перед собой склоненное злобное лицо Фрейзера и понимала, что она во власти сумасшедшего и что через несколько минут полетит с обрыва вниз головой – и все это произойдет наяву, а не в ночном кошмарном сновидении.


Сэр Энтони указал рукой вперед:

– Это скала Скелуит. Нам осталось миновать березовую рощу, и мы окажемся на месте.

Внезапно женский крик разрезал тишину, за ним последовал мужской, визгливый и злобный.

– Боже мой, Ребекка! – закричал Кеннет и пришпорил коня.

Пригнувшись к конской гриве, Кеннет мчался во весь опор, отводя рукой ветви берез, хлеставших его по лицу. Женский крик повторился снова.

Кеннет выскочил из рощи и осадил коня почти у самого обрыва. Конь заржал и попятился. Кеннет огляделся, и кровь застыла в его жилах. Фрейзер, с искаженным от злобы лицом, залитым кровью, волочил Ребекку к обрыву. Ее тело казалось безжизненным и напоминало тряпичную куклу; ветер развевал ее рыжие волосы, парусом надувал платье. Живая картина смерти.

Кеннет соскочил с коня и бросился к Фрейзеру, на ходу выхватывая пистолет. Завидев Кеннета, Фрейзер сделал еще два шага по направлению к обрыву и, остановившись, поставил Ребекку на ноги, закрывшись ею, как щитом.

– Не подходи, Кимболл! – закричал он.

Кеннет остановился и опустил пистолет; его сердце окаменело от страха. Один неверный шаг, и Фрейзер сорвется с обрыва, увлекая за собой свою жертву.

– Если ты убьешь Ребекку, Фрейзер, тебе не жить. Отпусти ее, и ты свободен.

Кеннет неуверенно шагнул вперед.

– Еще один шаг, и мы оба окажемся в пропасти! – закричал Фрейзер, глядя на Кеннета безумными глазами загнанного зверя.

Кеннет снова остановился, не зная, как убедить сумасшедшего, а то, что Фрейзер лишился рассудка, не вызывало сомнений. Любое неосторожное движение Кеннета может стоить Ребекке жизни. Растрепанная и обессиленная, она почти висела на руках Фрейзера, однако глаза ее жили как бы отдельной жизнью, и по этим глазам Кеннет понял, что она знает о смертельной опасности, нависшей над ней.

В это время среди деревьев показался сэр Энтони. Лицо его стало белее бумаги, когда он понял, что жизнь его дочери висит на волоске. Спешившись, он подошел к Кеннету.

– Твои шутки зашли слишком далеко, Малькольм, – сказал он, стараясь казаться спокойным. – Отдай мне Ребекку.

Лицо Фрейзера исказилось.

– Это не шутка, Энтони. Я пытался вразумить тебя вернуться к настоящей живописи, но ты не захотел меня слушать. Пути назад нет. – Он посмотрел на Ребекку. – Она должна поплатиться за твой погубленный талант. Тебе не стоило связываться с женщинами, Энтони. С ними можно переспать и навсегда выбросить их из головы. Прислушиваться к их советам – значит губить в себе настоящего художника.

– Никто не мог повлиять на мое творчество, – ответил сэр Энтони, – ни Элен, ни Ребекка, ни Лавиния. Все недостатки исключительно мои.

– Если бы тебе позволили заниматься настоящей живописью, а не заставляли зарабатывать на хлеб, из тебя получился бы второй Рафаэль. Вместо десятка великих работ ты наплодил горы хлама.

– У нас совершенно противоположные взгляды, – ответил сэр Энтони, осторожно продвигаясь вперед. – Неужели из-за наших разногласий ты погубишь моего единственного ребенка? Если тебе нужна жертва, пусть этой жертвой буду я.

– Я никогда не причиню тебе вреда. Ты мой друг. Мой самый лучший друг.

Лицо Фрейзера исказилось мучительной гримасой. Он понял, что потерял все: дружбу с сэром Энтони, свое место в живописи. Он был трусом и напыщенным болваном, и у Кеннета не осталось сомнений, что еще немного, и он спрыгнет с обрыва просто из жажды мести и увлечет за собой в небытие свою жертву.

Незаметно для Фрейзера, поглощенного спором со своим бывшим другом, Кеннет поднял пистолет и тщательно прицелился в голову безумца. Он рисковал при этом задеть Ребекку, но иного выхода не оставалось. Только меткий выстрел мог спасти ей жизнь.