– Выходит, могло. Но я и не удивлен.

Кеннет решил не отступать и с помощью Хелпса докопаться до истины:

– Я слышал, мистер Хэмптон и леди Ситон были… были в близких отношениях.

Хелпс пнул ногой камень.

– В слишком близких. Сэру Энтони следовало бы хорошенько отстегать его кнутом, так нет: он продолжал считать его лучшим другом, так же как и сейчас. Позор да и только. Все они хороши.

– Я тоже не понимаю таких вещей, – согласился Кеннет. – А что лорд Фрейзер? Мне кажется, что он большой любитель женщин.

– Еще бы. Ему доставляет особое удовольствие уводить их из-под носа у сэра Энтони. – Губы кучера скривились в брезгливой улыбке. – Но это не заботит сэра Энтони. У него в голове более серьезные вещи.

Значит, между двумя приятелями существует скрытое соперничество. Возможно, то же самое происходит и с Хэмптоном. Странно, как может сэр Энтони считать их лучшими друзьями. Кеннету не терпелось задать Хелпсу еще кое-какие вопросы, но он сдержался. Главное – знать меру и не навлечь на себя подозрений. Именно это он хорошо усвоил из своего опыта разведчика.

Кеннет перевел разговор на лошадей, затем извинился и направился к дому. Для него было важным узнать мнение Хелпса о семейной трагедии. Интересно, почему смерть леди Ситон нисколько не удивила его? Возможно, Элен принадлежала к тому типу женщин, которым не суждено было дожить до глубокой старости. Кеннету приходилось встречаться с такими людьми, на них как бы лежала печать смерти. На войне они часто становились героями. Возможно, они сознавали, что их срок жизни ограничен, и торопились жить, чтобы взять от нее как можно больше.

Именно к таким людям принадлежала и Мария. Кеннет всегда чувствовал, что ее время ограничено, поэтому и их любовь была такой страстной, но с налетом горечи.

Приняв ванну и переодевшись к завтраку, Кеннет спустился вниз. К его великому удивлению, Ребекка уже сидела в столовой и, зевая, прихлебывала кофе. У нее были заспанные глаза, а чудесные волосы она небрежно перехватила на затылке зеленой ленточкой. Ее беззащитный вид тронул Кеннета, и его настроение мгновенно улучшилось.

– Доброе утро, – сказал он. – Вы сегодня ранняя пташка.

– Не по своей охоте. – Ребекка страдальчески посмотрела на Кеннета. Ненавижу людей, которые вскакивают с постели, чуть только забрезжит рассвет.

– Уже давно рассвело, – ответил с улыбкой Кеннет. – Вы даже не представляете себе, как хорошо в парке, когда первые лучи солнца пробиваются сквозь туман.

– Вот и нарисуйте это, – ответила Ребекка, намазывая на тост мармелад. – По вашей картине я узнаю, что такое рассвет.

Взяв тарелку, Кеннет подошел к буфету и положил на нее яйца и несколько устриц.

– Это жестоко с вашей стороны, – заметил он. – Вы прекрасно знаете, что у меня ничего не получится.

– Придет время, и все получится.

Кеннет поставил на стол тарелку, налил себе кофе и сел.

– Я никогда не отличался большим терпением, – заметил он.

– Вот уж не подумала бы, – сухо ответила Ребекка.

– Когда вы сердитесь, то похожи на взъерошенного золотистого котенка.

В глазах Ребекки мелькнула улыбка.

– Мои волосы не золотистые, а скорее, темно-рыжие.

– И очень красивые. Кстати, ваш отец попросил меня встретиться с его адвокатом, поэтому я не смогу позировать вам раньше трех.

Кеннет с удовольствием приступил к еде. Когда тарелка была пуста, он с улыбкой посмотрел на Ребекку и сказал:

– В парке действительно было чудесно. Жаль, что вы совсем не выходите из дома. Хотите, пойдем сегодня в Британский музей посмотреть элгиновские мраморы[6]?

– Нет! – резко ответила Ребекка. – У меня нет ни малейшего желания ходить по Лондону в чьем-либо сопровождении, словно я школьница.

– Но вы совсем зачахнете без свежего воздуха и солнца.

– И то, и другое отсутствуют в мартовском Лондоне.

Кеннет решил не сдаваться:

– Я знаю, вы загружены работой, но все же вам надо хоть изредка выходить на улицу. Лондон – величайшая столица мира, а вы живете в нем затворницей.

– Я много гуляю летом, – ответила Ребекка, потупившись. – В Лондоне слишком грязно и шумно.

– Именно в этом кроется причина или вы себя чувствуете отверженной?

Ребекка молча крошила хлеб.

– Конечно, я могу появляться там, где никто не знает меня, – заговорила она наконец. – Совсем другое дело – такие места, как парки или выставки элгиновских мраморов, где собирается чуть ли не все общество. Может, это глупо с моей стороны, но там я чувствую себя неуютно.

Кеннет нахмурился.

– Прошло почти десять лет со дня вашего тайного бегства. Мне кажется, что все уже забыли об этой старой истории.

– Вы недооцениваете общество. Оно считает себя непорочным, и мой поступок вызвал в нем справедливое негодование. Полгода назад я случайно встретилась с моей бывшей школьной учительницей. Сказать по правде, встреча была не из приятных. Она ничего не забыла и недвусмысленно дала мне это понять. Встреча произошла как раз в Британском музее.

– Мне кажется, положение в обществе вашего отца дает вам надежную защиту.

– Он известный художник, заслуги которого признаны королем. А кто я? Старая дева, погубившая свою репутацию. Мне нет места в приличном обществе. Я принадлежу совсем к другой среде. Мой мир – это артистические круги. – Ребекка внимательно посмотрела на Кеннета. – Мне кажется, что, когда вы ушли в армию простым солдатом, общество тоже подвергло вас гонениям. Или этого не случилось в силу вашего благородного происхождения?

Кеннет усмехнулся.

– Из чистого упрямства я даже не пытался убедить офицеров, что я один из них. Я был достаточно образован, но многие презирали меня, считая вульгарным. Другие же относились ко мне с должным уважением из-за моего опыта. – Кеннет вспомнил Майкла Кеннана. – Были и такие, которые принимали меня таким, какой я есть на самом деле. С ними я очень подружился.

Ребекка вздохнула.

– Наверное, у вас больше мужества, чем у меня. Я предпочитаю избегать светское общество, а не бросать ему вызов.

Возможно, на войне, которая явилась для всех тяжелым испытанием, было гораздо проще пренебрегать мнением общества, чем в мирной жизни, где большинство людей уважало традиции и считало правила незыблемыми. Однако Кеннету был известен снобизм многих, и он хорошо понимал Ребекку.

Если бы он занял то положение в обществе, которое заслуживал по праву происхождения, то наверняка смог бы помочь и Ребекке, и Бет. Если Ребекка начнет выезжать в свет, она найдет там друзей и забудет о прошлом. Ее жизнь станет более яркой и насыщенной.

Когда Майкл и Катарина приедут в Лондон, они, вне всякого сомнения, не откажутся принять у себя Ребекку. Обе женщины смогли бы найти общий язык. Но эта мысль исчезла так же быстро, как и появилась. Пока он будет работать секретарем сэра Энтони, вряд ли ему удастся воплотить свои мечты в жизнь. Будь проклято его теперешнее положение! И как он только мог увязнуть в таком обмане!

Но есть и другой путь восстановления Ребекки в глазах общества.

– Вы сможете вернуть себе положение в обществе, устроив выставку своих картин, – сказал Кеннет. – Анжелика Кауфман – очень уважаемая художница и принята везде, несмотря на то что за ней тянется целый шлейф скандалов.

Лицо Ребекки стало напряженным.

– У меня нет ни малейшего желания выставлять свои картины.

– Пошлите хотя бы несколько из них на предстоящую выставку, – не сдавался Кеннет. – У вас с десяток чудесных картин, которые украсят любую выставку.

Ребекка отшвырнула салфетку и поднялась из-за стола. Глаза ее сверкали от гнева.

– Вы меня совсем не слушаете, капитан. Я же сказала, что меня это не интересует. – Резко повернувшись, Ребекка направилась к двери.

Кеннет с сожалением проводил ее глазами. Очень жаль, что она замкнулась в своем собственном мирке. Он должен во что бы то ни стало помочь ей. Направляясь в кабинет, где его ждали дела, Кеннет размышлял о своем отношении к Ребекке. Он страстно хотел помочь молодой женщине. Вряд ли здесь просто благодарность за ее уроки. Двусмысленность положения не давала ему покоя ни на минуту. Своим присутствием в доме он оскорбляет отца и дочь. То, что они не подозревают о его истинной цели, не меняет сути дела.


Ребекка вбежала в мастерскую, с шумом захлопнув дверь. Ей следовало бы позавтракать у себя в комнате, как она это обычно делала. Встреча с самонадеянным, упрямым мужланом – отнюдь не лучшее начало дня. Теперь все пойдет вверх тормашками.

Но если положить руку на сердце, то не так уж он не прав, черт бы его побрал! Ребекка схватила с дивана подушку и запустила ею в стену. Как спокойно она жила пока он не появился в их доме! У нее была ее работа… было…

Да ничего у нее не было!

У нее нет никакого жизненного опыта. Чему она может научиться от друзей отца? После неудавшегося романа она стала избегать людей, стыдилась себя и с головой ушла в работу, довольствуясь лишь обществом родителей.

После смерти Элен Ситон что-то надломилось в ее дочери.

Ребекка подошла к столу и вынула из ящика кольцо, принадлежавшее матери. Повертев его в руках, она вздохнула и положила обратно. Она опустошена и разбита, как это треснувшее кольцо, и тому служит доказательством ее работа. Со дня смерти матери она не написала ничего значительного. Картины, которые привели Кеннета в такой восторг, были написаны задолго до ее гибели.

Конечно, она много работала, особенно в последние месяцы, и все ее картины безупречны по технике письма. Многие считают их великолепными, но в них отсутствует душа. Вот почему она не может позволить себе выставлять их в Королевской академии искусств. Выставлять же старые картины – просто несерьезно, особенно если она знает, что способна на большее.

С тяжелым вздохом Ребекка опустилась на диван, откинувшись на спинку, покрытую персидским ковром, который, как ей казалось, все еще хранил тепло Кеннета. Она спиной ощущала его присутствие.