Винсент, первенец Элизы и Альфреда Краудеров (всего детей у них было восемь), будучи ребенком, отличался почти девической миловидностью, но с годами она превратилась в настоящую мужскую красоту. По поводу присутствия в нем сильного мужского начала ни у кого и никогда не возникало сомнений. Оно просто бросалось в глаза. Поэтому женщины, млея, буквально падали к его ногам уже с тех пор, как ему исполнилось шестнадцать лет. Он был сведущ во всем, что касалось отношений с ними, и в совершенстве постиг правила любовных игр в совсем еще юном возрасте. Теперь ему было двадцать четыре года.

Он был необыкновенно хорош собой. Особенно сильное впечатление производила яркость его внешности. Блестящие черные волосы и черные брови резко контрастировали со светлой кожей щек, чуть розоватого, подобно цветку персика, оттенка. У него были холодноватые зеленые глаза – цвета светлого турмалина, опушенные густыми черными ресницами. Его глаза и кожа были предметом зависти его сестер, как, впрочем, и многих других женщин.

Столь впечатляющему колеру и красивому профилю как нельзя лучше соответствовала безупречная атлетическая фигура – рост около ста восьмидесяти – с хорошо развитой мускулатурой, крепкой, подтянутой, без единой капли жира.

Всегда безукоризненно аккуратный, Винсент считал себя кем-то вроде денди, любил хорошую одежду и носил ее со вкусом и изяществом. Он выглядел полным франтом, куда бы ни шел, особенно на танцевальной площадке, где его непринужденность и притягательная внешность особенно бросались в глаза.

Он был любимцем матери. Его братья и сестры знали об этом и не ревновали. Более того, они разделяли это восторженное отношение. Братья восхищались им, сестры – боготворили.

Только отец относился к нему, как к самому обычному человеку.

Альфред Краудер любил своего первенца, но не питал в отношении него никаких иллюзий. Бывший старший сержант шотландского полка морской пехоты, Альфред был ветераном двух войн: воевал с бурами в южно-африканской пустыне и с немцами на полях Фландрии. Он прекрасно знал людей и побудительные мотивы их поступков, угадывал, что скрывается порой за обманчивой внешностью, и его сын не был исключением. Он очень хорошо знал ему цену.

Альфред понимал, что в мальчишке было немало дьявольского своеволия, не говоря уже о темпераменте и большой доле тщеславия. Он считал, что слишком уж броская красота Винсента была не к добру. Но будучи реалистом, Альфред понимал, что в беспокойстве о старшем сыне, рожденном с лицом героя-любовника, не было никакого толка. Оно не могло ничего изменить. Старший Краудер верил: то, что должно случиться, обязательно случится. Такой фаталистический взгляд на жизнь объясняется влиянием его матери Марты, ирландки, говаривавшей ему, когда он еще был мальчишкой: «Что должно быть, то и будет, Альф, и ничего с этим не поделаешь. Все предопределено свыше – вся эта жизнь, которую каждый из нас, несчастных, должен прожить этом жестоком мире».

Отец и сын были хорошими приятелями. Они с удовольствием распивали пинту пива, частенько по выходным заходили в паб и вместе ездили на скачки в Донкастер или Йорк, особенно летом. Нo несмотря на это мужское товарищество, между ними не было той близости, какую можно было бы ожидать. Настоящим другом Винсента, которому он поверял свои тайны, была его мать. Была и будет до самой своей смерти.

Красота Винсента Краудера совсем не означала, что он был тупицей. Совсем наоборот. Он был сообразителен и умен и обладал способностями к аналитическому мышлению, которые еще пригодятся ему в дальнейшей жизни, как и хорошая память.

Будучи выходцем из рабочего класса, он оставил муниципальную школу в Армли в четырнадцатилетнем возрасте и нашел себе работу в одной из местных пошивочных мастерских. Но эта работа ему быстро надоела, главным образом потому, что была не интересна. Его привлекали строительство и проектирование, и он часто сожалел, что не имел возможности изучать архитектуру.

Уйдя из пошивочной мастерской, Винсент какое-то время проработал на кирпичном заводе, пока наконец не нашел себе место в строительной фирме. Он все время старался побольше узнать о своей профессии. Ему нравилось работать на открытом воздухе, и он получал большое удовольствие, видя, как новое здание принимает форму и растет в соответствии с замыслом архитектора.

Винсент собирался поступить в вечернее училище в Лидсе, чтобы выучиться на чертежника, но все время откладывал, отвлекаемый более приятным времяпрепровождением. Он любил танцевать, а когда был мальчишкой, читал запоем. Никаких других сколько-нибудь сильных увлечений у него не было. В основном все свое свободное время он проводил за выпивкой с друзьями, и обычно его можно было найти у стойки бара в одной из местных пивных, осушающего кружки пива или изучающего информационный листок розового цвета с результатами скачек, который публиковался каждый день и был его библией.

Холодным субботним утром в конце декабря Винсент был занят тем, что изучал листок и раздумывал над тем, на каких лошадей ставить во время сегодняшних донкастерских скачек. В особенности же его интересовал забег, который должен был состояться в час дня. Он сопоставлял наиболее значащие факты, учитывая достоинства и недостатки тренеров, жокеев и лошадей, тщательно взвешивал шансы.

Винсент сидел за столом, стоящим посреди кухни в цокольном этаже дома Краудеров в Армли. Это был высокий, построенный в викторианском стиле одноквартирный дом с двумя верхними этажами и большими мансардами под крышей. Кухня, из большого окна которой виднелась часть сада и двора, была просторной и уютной. Обставленная в стиле гостиной, как принято в этих местах, она выглядела очень привлекательно.

Главное место в ней принадлежало камину. В действительности это была йоркширская кухонная плита, потому что в ней сочетался открытый очаг с прилегающей печью. В очаге имелся специальный кронштейн, на который можно было подвесить чайник или кастрюлю, а также котел для воды. В целом это сооружение имело около четырех с половиной футов в высоту и столько же в ширину.

Черная чугунная плита была увенчана массивной каминной полкой из полированного дерева. На ней стояли затейливые часы с боем, два бронзовых подсвечника, банка с табаком, подставка для трубок Альфреда и коробка с лучинами. Плиту окружала толстая медная решетка, которую каждую пятницу кто-нибудь из девочек чистил специальным порошком, и она блестела как золото в пляшущем свете, отбрасываемом пламенем, поднимающемся по заднему своду трубы. По обеим сторонам камина стояли два кресла с подголовниками, с зеленой обивкой «мокет», а на полу между ними был постелен большой цельнотканый ковер с ярко-красными розами по темно-зеленому фону.

Кухня изобиловала розами – любимыми цветами хозяйки дома. Розовые и белые пышные розы гирляндами спускались по обоям, чтобы встретиться с алыми вьющимися розами, расцвечивающими зеленый линолеум; розы были изображены на белом фарфоре, которым были уставлены полки уэльского посудного шкафа, стоящего в углу; подушки, вышитые желтыми розовыми бутонами, лежали на темно-зеленом кожаном диване, придвинутом к дальней стене.

Это была веселая комната с атмосферой радости и дружелюбия. Кухня была средоточием домашней жизни семьи, но этим утром она оказалась непривычно пустой.

Винсент был один.

Он радовался возможности посидеть в кои-то веки в тишине за своим любимым делом – выбором потенциальных победителей скачек, не отвлекаясь на шум и галдеж, так часто устраиваемые его братьями и сестрами.

Отпив чая, он вернулся к листку, хмурясь от напряжения. Он занимался им уже почти целый час. Наконец выбрав несколько лошадей, он записал их имена на клочке бумаги и снова внимательно просмотрел список. Затем, удовлетворенный, медленно кивнул и потянулся за пачкой сигарет „Вудбинс".

Откинувшись на спинку стула, Винсент задумчиво курил.

Казалось, без всякой причины, он внезапно подумал о той девушке. В который раз? Она почему-то возникла перед его мысленным взором, когда он меньше всего этого ожидал. Он виделся с ней лишь однажды, но, когда закрывал глаза, то представлял ее так ясно и с такими подробностями, как будто знал всю жизнь.

Впервые заметив ее, стоящую у костра возле приходского зала, он инстинктивно почувствовал, что она не принадлежит к тому типу женщин, с кем мужчина может просто весело провести время. Отношения с ней могли быть только серьезными.

А так как он не хотел завязывать серьезных отношений ни с какой девушкой, ибо они могли бы привести к ужасному бремени супружества, то он сбежал, ища спасения в «Белой лошади» за игрой в дартсы и за выпивкой с друзьями. Но когда время подошло к десяти, он бросился назад и бежал весь путь до зала бегом в надежде протанцевать с ней последний вальс.

Она так стеснялась, была такой скованной и неприступной, что поставила его в тупик, и он покинул зал совершенно обескураженный и озадаченный, спрашивая себя: зачем она вообще согласилась танцевать с ним? Она легко могла отклонить его приглашение.

Но он не мог забыть ее. Винсент вздохнул, глубоко затянулся сигаретой и, выпустив вверх кольца дыма, следил за тем, как они плывут и тают. И он решил, что думы о миниатюрной Венере Милосской с яркими голубыми глазами и потрясающими ногами были бесполезной тратой времени. Она скорее всего улетучилась, так же, как эти кольца дыма. С того самого вечера у костра он взял себе за правило заглядывать на несколько минут на танцы в приходском зале, проверяя, нет ли ее там, и внимательно смотрел по сторонам, когда оказывался по делам на улицах Армли. Однако он ни разу с ней не столкнулся. Более того, ни один из завсегдатаев приходского зала, ходивших на танцы каждую среду и субботу, не знал, кто она. За последние два месяца он бессчетное число раз расспрашивал о ней. Единственной информацией, которую ему удалось получить, было то, что ее пышногрудая белокурая подружка, тоже безымянная, работает медсестрой в лечебнице. Но много ли было ему от этого толку. Он решил, что у него столько же шансов снова встретить синие глаза, как снежный ком в преисподней.