Зинаида Тимофеевна больше ни о чем не могла думать. Единственное, в чем она не хотела признаться даже самой себе, в основе всех ее домыслов лежал страх за собственную судьбу. В доме зятя ей не надо было думать, как дотянуть до пенсии, не нужно было заботиться о куске хлеба и искать хотя бы ничтожный заработок, потому что пенсия у нее была крохотной, а она уже привыкла ни в чем себе не отказывать. Чего скрывать, Альвина изрядно баловала ее. Мать донашивала ее одежду, шубу, пользовалась ее украшениями и косметикой. Она привыкла считать себя светской дамой, забыв о том, кем была на самом деле. И возвращаться в Саратов для нее было все равно, что оказаться под поездом. Медленно дряхлеть в одиночестве, дожидаясь смерти, как избавления от постоянных забот и страха перед завтрашним днем? Зинаида Тимофеевна стала просыпаться ночью от жутких кошмаров и долго не могла заснуть от предчувствия новых потрясений в своей, казалось, навсегда устоявшейся жизни.

Самое ужасное, что она выпустила из своих рук рычаг давления на Виталия, которым всегда являлась внучка. Она считала его безотказным. Катя всегда была главной ее защитницей и не позволяла отцу дерзить бабушке даже тогда, когда Альвина сбежала с этим проклятым Тальниковым. Именно тогда благополучная жизнь Зинаиды Тимофеевны дала первую трещину. Каким-то чудом ей удалось остаться в доме. Зять вознамерился выдворить ее из дома, как только узнал, что ее дражайшая дочь рванула в Москву с любовником. Это Виталий, конечно, с трудом, но смог пережить. Но то, что бывшая жена отняла у него сына, которого он так ждал и любил, озлобило зятя настолько, что даже в случае возвращения блудной раскаявшейся овцы в дом, он вряд ли простил бы ее. И согласился на встречу только потому, что Алевтина вознамерилась вернуть ему сына…


К счастью, Лиза научилась не обращать внимания на косые взгляды и колкости Зинаиды Тимофеевны. Дружба с Катей неожиданным образом преобразила ее. Она стала раскованнее, веселее, исчез куда-то ее взгляд исподлобья. Она чаще улыбалась и стала более тщательно следить за собой. Катя научила ее пользоваться косметикой и как-то раз, украдкой, принесла в детскую вечерние наряды матери и туфли на высоких каблуках.

— Здорово! — протянула она в восхищении, когда преображенная Лиза предстала перед ней в великолепном черном платье с обнаженными плечами и спиной. — Давай пройдись! Ты видела по телевизору, как ходят фотомодели? — И девочка прошлась взад-вперед по комнате, демонстрируя знаменитую походку «от бедра».

— Я боюсь! — Лиза смущенно улыбнулась. — Я никогда не ходила на высоких каблуках. Если пойду, то упаду или переломаю их.

— Ты даешь! — уставилась на нее Катя. — Что же ты носила?

— В основном, кроссовки или солдатские ботинки, — улыбнулась Лиза. — Знаешь, они гораздо удобнее, ногу точно не подвернешь!

— Жаль, что у тебя не осталось фотографий. Ты, наверно, классно выглядела в солдатской форме? Я видела в кино про спецназ! Ты тоже носила каску и перчатки такие, «велосипедки»? И бронежилет? Он очень тяжелый?

— Тяжелый! — ответила Лиза и привлекла Катю к себе. — Но женщине больше идут красивые платья и туфли на каблуках, чем каска и бронежилет. Сейчас я сама в этом убедилась.

— Но ты все равно научишь меня стрелять и бегать на лыжах, — Катя отстранилась от нее и требовательно посмотрела Лизе в глаза. — Я говорила с папой. Он очень обрадовался, что мы подружились. И обещал, как только освободится, свозить нас на заимку. Там очень хорошая лыжная трасса. И есть лошади, на которых можно покататься. Ты каталась когда-нибудь на лошади?

— Каталась, — улыбнулась Лиза, — и не просто каталась, скакала взапуски.

— Скажи, — Катя снова прижалась к ней, — ты, правда, ничего не помнишь, что случилось в самолете? Не помнишь мою маму? Ее нельзя было не заметить. Она такая красивая была? Почти, как ты… — Катя судорожно вздохнула. — И дочка! Неужели ты не помнишь свою дочку?

— Не помню, — Лиза виновато посмотрела на девочку, — я бы очень хотела вспомнить, но никак не получается… Врачи говорят, что это, наверно, пройдет… Но, кажется, не слишком в этом уверены.

— Постой, — новая мысль пришла в голову Кате, и глаза ее оживленно блеснули. — Сейчас я тебе что-то покажу. Может, это поможет тебе… — и она, прихрамывая, вышла из комнаты.

Через пару минут она вернулась с большой цветной фотографией в рамке под стеклом. На Лизу смотрела красивая белокурая женщина. Виталий Морозов обнимал ее за плечи, а второй рукой привлек к себе Катю. На снимке девочке было лет десять, не больше. Все семейство выглядело до умопомрачения счастливым и беззаботным.

— Когда мама уехала в Москву, папа страшно рассердился и велел все ее портреты убрать, а тот, который стоял на столе, порвал на клочки. Но я его не послушалась, и он мне до сих пор ничего не говорит. — Девочка провела бережно пальцем по стеклу. — Это мы отдыхали в Сочи, в заводском санатории. — Катя робко заглянула Лизе в глаза. — Ну, что? Узнала? Это моя мама! Правда, очень красивая?

— Очень! Очень красивая! Я думала, ты похожа на папу, а, оказывается, больше на маму. — Ответила Лиза

— Я просто черненькая, как папа, — вздохнула Катя и опять спросила: — Так ты

помнишь ее! — И когда Лиза, виновато улыбнувшись, пожала в ответ плечами, попыталась спрятать от нее покрасневшие глаза. — Я не понимаю, как такое могло случиться?

— Я сама не понимаю, врачи так мудрено это объясняют. — Лиза обняла, прижала ее к себе, и Катя не отстранилась. — Иной раз я думаю, — продолжала Лиза, — что лучше: не помнить те страшные события или все-таки вспомнить? И если вдруг вспомню, смогу ли я их пережить? Гибель мужа, затем дочери… Мне сказали, ее звали Юля. Ей было всего три месяца, а сейчас исполнилось бы пять… Знаешь, Катя, я даже во сне вижу только Сашу. Каким он был маленьким, крошечным совсем, как я кормила его грудью… А, может, я вижу свою дочь, только не узнаю?

— Лиза! Все будет хорошо! Ты не переживай! Никто тебя не выгонит! — Катя шмыгнула носом и вытерла глаза тыльной стороной ладони. — Сколько захочешь, столько и будешь здесь жить! Прости, что я злилась на тебя! Я многое не понимала! Мне было обидно, что спаслась ты, а не мама! Но ты же не виновата, что так сложилось! Папа говорит, что это уникальный случай. Ты могла много раз погибнуть, но выжила. Наверно, потому, что в твоей жизни было много испытаний, и ты умеешь бороться за свою жизнь. Папа сказал, что ты — редкая женщина, и мне надо многому у тебя учиться.

— Редкая? Твой папа сказал, что я редкая женщина? — поразилась Лиза. — С чего бы это? В последнее время он почти не разговаривает со мной. Я думала, он просто не знает, как от меня избавиться? Сколько проблем у него появилось из-за меня.

— Ты совсем его не знаешь, Лиза, — Катя заглянула ей в глаза. — Все, кто его не знают, думают, что он очень строгий. Но он очень добрый и веселый. Когда мы ездили отдыхать, он играл со мной в прятки. Не мама, а он научил меня прыгать через скакалку и пускать блинчики по воде. А как он играет на гитаре и поет! Они вдвоем с мамой очень красиво пели романсы… «Белой акации гроздья душистые ночь напролет нас сводили с ума…», или «Слышишь, тревожные дуют ветра? Нам расставаться настала пора…». Не бойся его, он хороший!

— Я не боюсь, — улыбнулась Лиза, — просто я не хочу быть обузой. И чувствую себя неловко, потому что понимаю, твой папа приютил меня из жалости.

— Неправда! — насупилась Катя. — Ты спасла нашего Сашу, ты любишь его. Мы не должны тебя жалеть. Мы должны всю жизнь тебя благодарить. Это сказал мне папа. Мы долго с ним разговаривали… Но я была совсем глупая. Вбила себе в голову, что ты — плохая! Что ты — злая! Что тебе только и надо, чтобы остаться в нашем доме, потому что тебе некуда деваться. Но теперь я знаю, ты совсем не такая. Ты живешь у нас ради Саши! Ты его очень любишь! Прости, что ненавидела тебя! — Катя погладила Лизу по больной руке и умоляюще посмотрела на нее. — Давай не будем вспоминать, какой я была противной! Как расстраивала папу! Я уже попросила у него прощения, и он очень обрадовался, что я больше не сержусь на него и хочу, чтобы ты осталась в нашем доме. Летом мы обязательно поедем на море. Ты умеешь плавать?

— Умею, — ответила Лиза, — правда, на море я была всего один раз. И не на Черном, а на Каспийском. Искупаться, правда, не удалось. Было холодно, и на море бушевал шторм.

— Вот видишь, — обрадовалась Катя, — значит, тебе понравится на море. Летом оно голубое-голубое, и шторма не часто случаются. Знаешь, какой там пляж, через три дня в негритянку превратишься. Я попрошу папу, чтобы он научил тебя кататься на водных лыжах и летать на параплане. Он меня тоже обещает научить, но только, когда подрасту…

— Лиза! Лиза! — услышала она за своей спиной и оглянулась. Вот уже полчаса она прогуливалась вдоль школьного забора, поджидая Катю, и все-таки проглядела, когда она вышла из школы.

— Я тебя кричу, а ты не слышишь! — С укоризной произнесла Катя и передала ей свой ранец. — Подержи, я куртку застегну.

Лиза молча наблюдала за тем, как Катя справляется с курткой, натягивает на голову шапочку, затем помогла ей надеть рюкзак.

— Готово! — весело сообщила девочка. — Я тебя из окна увидела. Долго ждешь?

— Совсем недолго, — ответила Лиза, — даже замерзнуть не успела.

Катя взяла ее под руку, и они медленно пошли по тротуару к переходу на другую сторону улицу. Лиза намеренно не спешила, потому что Катя еще неуверенно наступала на больную ногу, а снег в городе почти не убирали, и он намерзал ледяной горбушкой на тротуарах и пешеходных дорожках.

— Дикая Лиза! Дикая Лиза! — неожиданно из дыры в заборе навстречу им выскочили трое мальчишек. На вид им было лет одиннадцать-двенадцать, самый зловредный возраст. Они прыгали, кривлялись, высовывали языки. — Дикая Лиза! С ветки спрыгнула! Дикая Лиза!

Увидев, что Лиза с Катей остановилась, мальчишки бросились со всех ног к автобусной остановке. Толпившиеся на ней люди дружно повернули головы в их сторону.