Присев на краешек кресла так, чтобы поясница слегка выгнулась и грудь приподнялась, Жанна держала в обеих ладонях бокал и, глядя в его гранатовые глубины, медленно говорила, изредка поднимая просящий взгляд на собеседника.

— Вы знаете, святой отец, я в Риме уже столько времени, а мои дела в канцелярии совсем не двигаются…

— Терпение, дитя мое, терпение. Господь воздает терпеливым, — ободряюще улыбнулся протонотарий. — Ибо сказано не нами: «Всему свой час, и время всякому делу под небесами…»

— Я терплю-терплю… — надула губы Жанна. — А аудиенции все нет и нет!

Она отпила из бокала.

— Не расстраивайтесь, прекрасная Жанна! — прожурчал, словно ручеек, протонотарий. — Давайте ваш бокал, я налью еще. Кьянти чудо как хорош. Мне прислали его из Сиены.

Жанна протянула протонотарию бокал в ладонях, тот осторожно его принял. Руки у святого отца были холодными и мокрыми.

— Кьянти это местность? — подняла брови Жанна.

— Да, — кивнул протонотарий. — Это цепь холмов между Флоренцией и Сиеной.

Жанна приняла полный бокал и пригубила. Потом потупилась и вздохнула.

— Еще раз говорю, не расстраивайтесь. Вы правильно сделали, что пришли за помощью… — голос у протонотария стал бархатным-бархатным. — Еще в Екклесиасте начертано: «Вдвоем быть лучше, чем одному, ведь двоим есть плата добрая за труды их…»

Протонотарий не один в этом мире читал Екклесиаст.

Жанна тоже туда заглядывала и прекрасно помнила, что за этими мудрыми строчками далее следуют и такие: «Да и если двое лежат — тепло им; одному же — как согреться?»

Намек более чем прозрачный…

Она услышала скрип за дверью. Не иначе как Жаккетта переминалась с ноги на ногу.

— Но я, право, не знаю… — уронила Жанна и вздохнула еще печальнее. Всей грудью.

Лучик солнца, пробившийся сквозь щели ставень, попал на сапфировое ожерелье.

Протонотарий мягко встал и неслышно переместился поближе.

Встав напротив Жанны, он, проникновенно глядя ей в глаза, сказал:

— Не стесняйтесь, выскажите вашу просьбу, и вам станет легче. Груз забот сразу уменьшится, если вы разделите его с другом…

— А-а вы часто видите Его Святейшество? — чуть с нажимом в голосе произнесла Жанна и чуть-чуть отодвинулась.

— О да! — утвердительно склонил голову и улыбнулся протонотарий. — Почти каждый день sanctissimus pater вызывает меня для подготовки тех или иных важнейших документов. Я смогу вам помочь, говорите.

И он сел рядом с девушкой.

— О, вы так добры… — на секунду опустила веки Жанна, а потом широко раскрыла глаза и, глядя в лицо протонотарию, затараторила:

— Я в Риме довольно долго, но добиться аудиенции никак не получается, я все понимаю, у Его Святейшества ведь масса дел, весь христианский мир держится его молитвами, а что я по сравнению с его заботами? Песчинка. Поэтому я решила не дожидаться аудиенции, дела зовут меня домой, и к вам у меня громадная просьба: передайте, пожалуйста, Его Святейшеству этот дар от меня. Жаккетта, заноси!!!

Распахнутая крепким ударом ноги дверь растворилась, и вошла Жаккетта с перекошенным от старательности лицом, неся вышивку на вытянутых руках, как икону во время крестного хода.

Не давая протонотарию опомниться, Жанна продолжала частить:

— Этот лик я вышивала в плену, в гареме арабского шейха, и моей заветной мечтой было поднести его Папе Римскому в благодарность Святой Деве за чудесное спасение. Передайте, пожалуйста, эту вышивку Его Святейшеству как скромный дар от графини Монпезá, которая заочно припадает к его стопам.

Вручив свое рукоделие опешившему протонотарию, Жанна гордо вышла.

Глава V

Утром за Жанной заехала баронесса де Шатонуар, которая с порога заявила, что Жанна просто обязана осмотреть Рим под ее чутким руководством.

Жанна охотно согласилась. Со вчерашнего вечера и Вечный город виделся совершенно другим, веселым и жизнерадостным.

Дамы устроились в экипаже и неспешно направились к Капитолию, с которого, по мнению мадам де Шатонуар, следовало начать осмотр.

Сегодня баронесса не была расположена говорить, она больше спрашивала.

Слово за слово, Жанна поведала ей обо всех событиях вплоть до того момента, когда пиратская «Козочка» унесла их от берегов Африки. Поведала почти не приукрашивая, без вранья.

Но вот про то, что было дальше, ей рассказывать совсем не хотелось…

Мадам Беатрису было не провести.

Она недаром хвалилась своей великолепной памятью: то, что Жанна любила Марина Фальера, и то, что Фальер был киприотом, баронесса прекрасно помнила.

— Ну и что же было дальше? — неумолимо спросила она.

— А потом один пират доставил нас на Кипр… — неохотно сказала Жанна. — Уж лучше бы не доставлял… — вырвалось у нее помимо воли.

— Марин принял тебя не так, как ты рассчитывала? — тут же спросила баронесса.

Жанна прекрасно знала, что для мадам Беатрисы нет ничего святого, что дама она весьма прожженная и в разговоре с ней нельзя распускать язык, а тем более открывать душу.

Но сейчас ей так хотелось хоть с кем-то поделиться горем (ведь не с Жаккеттой же?!), что она расплакалась и сквозь слезы сказала:

— Он меня совсем не ждал! И чуть ли не испугался, когда я появилась там, около его ободранной башни! У него прямо на лице читалось: быстрее отвести меня в гостиницу, быстрее уложить в постель, как следует попользоваться, посадить обратно в лодку и с облегчением помахать вслед рукой. Даже когда меня шейху продавали, я себя так гадко не чувствовала! Словно я — девка из харчевни, с которой приятно провести ночь, но в обществе появиться нельзя! Ненавижу!!!

Мадам Беатриса редко была искренней. Но сейчас она обняла Жанну за плечи и грустно сказала:

— Бедная моя, глупая девочка! Никто ведь, кроме тебя, не виноват в этом…

— Ну почему?! — всхлипнула Жанна.

— Разве твой Марин обещал тебе что-нибудь?

— Обещал, что разлука разобьет его сердце, что скоро вернется, что сделает меня королевой Кипра в своем сердце, — упрямо перечислила Жанна.

— Разве это обещания? — усмехнулась баронесса. — Он лишь галантно распрощался с тобой, как и подобает учтивому кавалеру. Девочка моя, это же такие прописные истины! В Ренне твой Марин был вырвавшимся на волю с родного острова молодым холостым человеком. И весь мир казался ему восхитительным, все было легко, да еще такая красивая дама рядом… Это был его праздник, дома же ждали будни. Он ведь не обещал сделать тебя королевой своей башни? А обещать Кипр, который ему не принадлежит, это не обещать ничего. Его семье не нужен брак сына с дамой, чьи владения за семью морями и за которой не стоит влиятельное семейство. Родители наверняка подыскали рядом хороший кусок земли, который входит в приданое какой-нибудь местной простушки. А в таких прелестных замкнутых уголках, как Кипр, даже кусты имеют уши и языки. Ведь ты же сама все это знаешь, и не хуже меня…

— Знаю… — всхлипнула Жанна.

— Вот он и принял тебя соответственно. И хочется, и колется, — подытожила баронесса. — Почему же ты решила, что он должен встретить тебя иначе? Никто из вас никому ничего не должен.

— Но я же любила его, я же верила ему!.. — тихо сказала Жанна и про себя добавила:

«Я ведь бежала от смертельной опасности к человеку, который был для меня всем! Ну к кому же мне еще было бежать? За чью спину прятаться?»

— Тебе было плохо, и ты кинулась под его крыло? — угадала баронесса. — Девочка моя, ты выбрала не те крылья. Ты ведь перепутала свою любовь и любовь к тебе. Вот покойный герцог де Барруа принял бы тебя, какой бы ты к нему ни явилась… И те мальчики, что из-за любви к тебе получали увечья на турнирах, стараясь хоть чем-то заслужить твой благосклонный взгляд, сделали бы тебя королевой своих крохотных владений, защищая от всего мира, пусть бы самые могущественные владыки ополчились против них. Даже барон де Риберак, которого ты ткнула в лужу, как кутенка, укрыл бы тебя, грози тебе беда, потому что он истинный рыцарь и любитель дам, что не мешает ему быть грубияном, гулякой и транжиром!

Баронесса опять пришла в веселое расположение духа и закончила:

— А ты, моя девочка, ослепленная собственной любовью, поверила венецианцу! Ведь Фальеры — это венецианская фамилия. Да они сами себе не доверяют! Слышала, как они избирали дожа?

— Нет, — вытерла последние слезы Жанна.

— Ну так слушай. Двести с лишком лет назад они сделали это так: Большой Совет выделил из своего состава тридцать человек. Эти тридцать человек среди себя выбрали девять. Девятеро избрали сорок электоров среди членов Совета и вне его. Сорок выделили двенадцать, двенадцать избрали сорок пять. Сорок пять выделили одиннадцать, а одиннадцать выбрали сорок одного человека, которые и избрали дожа. Каково? И после этого ты летишь на Кипр к отпрыску венецианской фамилии. Просто прелестно! — с удовольствием сказала баронесса.

— И как вы помните подобную чушь? — поразилась Жанна. — Я и повторить-то не смогу.

— А я помню, — улыбнулась баронесса. — С детства. Твоя матушка, когда мы вместе воспитывались в монастыре, тоже удивлялась моей памяти. Слезы высохли, давай смотреть на город!

* * *

Маршрут, который выбрала баронесса для показа Рима, был причудлив и довольно извилист.

Это был Вечный город с точки зрения мадам Беатрисы. Показное благочестие перемешалось здесь с ненасытным интересом ко всему выдающемуся, скандальному и внешне эффектному.

Для начала экипаж баронессы прибыл на Капитолийский холм, самый невысокий из семи.