— Ты ведь нас не забудешь, правда? — неожиданно спросил ее маленький братишка Джеймс.

— Конечно нет, — снисходительно-нетерпеливым тоном ответила Мод, хотя вопрос братишки едва не лишил ее самообладания, почти заставил отказаться от отъезда. Все, хватит, решительно сказала она себе и, высвободившись из крепких объятий любящих родных, по металлическим сходням поднялась на борт корабля.

Месяц спустя она уже прекрасно устроилась в Оксфорде, замечательном университете, находившемся в идиллическом городе в окружении холмов Хинкси. В этом городе были река Темза, Глостерский парк и извилистые улицы, по которым ходили двухэтажные автобусы. Прошло некоторое время, прежде чем Мод усвоила все университетские правила и установления: в каких случаях надевать мантию, в каких — нет, какие традиционные оксфордские церемонии она должна посещать, как обращаться к преподавателям, которых здесь называли наставниками. Колледж святой Гильды, как и все женские колледжи, существовал, так сказать, на положении «бедного родственника». Основное внимание уделялось мужчинам, женщин-студенток просто терпели. Еще в 1884 году, во время проповеди в Нью-колледже декан[1] Бертон, обращаясь к женщинам, заявил: «Господь создал вас после нас, и до скончанья времен вы всегда будете вторыми».

К 1938 году отношение к женщинам несколько изменилось, но ненамного, и все же студентки не сдавались. Они допоздна просиживали в похожей на мавзолей библиотеке колледжа, а после, перед комендантским часом, собирались в компании и шли в город, в таверну под названием «Медведь», где пили пиво со знакомыми юношами из Бейллиол-колледжа. Таверна славилась интересной коллекцией галстуков, разложенных в витринах и развешанных по всей пивной, хотя большинство посетителей не успевали их рассмотреть, потому что быстро напивались.

В Оксфорде самой близкой подругой Мод была англичанка Эдит Барроу. Ее комнаты находились чуть дальше по коридору от комнат Мод. Эдит была из богатой семьи, проживавшей в Девоншире, и встречалась с парнем по имени Нед Уотерстоун, студентом старшего курса Бейллиола. Как-то вечером все трое сидели в «Медведе» — голубки в тесной близости, соприкасаясь телами во всех возможных точках, Мод — напротив влюбленной парочки, стараясь не обращать внимания на их лобызания, ибо ее это немного смущало. Сама она еще ни разу не была влюблена, и ее раздражало, что Эдит, вместо того чтобы заниматься, так много времени и сил отдает любви.

— Послушай, Мод, — неожиданно сказал Нед, — один знакомый парень, Джеф Чартер, в субботу устраивает вечеринку в «Суиндлстоке» и попросил, чтобы Эдит привела с собой подружку.

— Соглашайся, Мод, — стала уговаривать ее Эдит. — Там всегда полно колоритных типов, будет весело.

— Гуляй с парнями, Мод, пока есть такая возможность, — добавил Нед.

— Что значит «пока есть такая возможность»? — спросила Эдит, несильно толкнув Неда в грудь.

— Ну, если отношения с Германией обострятся, очень скоро все молодые парни прикажут долго жить, — ответил он. — И ей останется бегать на свидания только к старым и немощным.

Все трое с минуту помолчали.

— Не будь идиотом, Нед, — наконец сказала Эдит. Голос ее изменился, в нем чувствовалась напряженность. — Ужасные вещи говоришь, — добавила она. — Никто из вас не погибнет. Я этого не допущу.

— То есть, если начнется война, ты лично обо мне позаботишься? — спросил Нед поддразнивающим тоном. — Не допустишь, чтоб меня призвали в армию?

— Именно, — отозвалась Эдит.

— Боюсь, у тебя ничего не выйдет, — возразил он. — Если Англия вступит в войну, я запишусь в ВВС. Всегда хотел летать.

— Войны не будет, — отрезала Эдит. — И вообще, нам что, больше поговорить не о чем?

Они вернулись к разговору о друге Неда Джефе Чартере. Нед с Эдит все убеждали Мод в том, что она должна пойти на вечеринку в «Суиндлсток», но та упорно отказывалась, объясняя, что ей нужно заниматься, что она отстает по романтической поэзии и ей необходимо подготовиться к семинару. На самом деле Мод не любила проводить вечера вне стен колледжа, в городе. На ее взгляд, университетские парни были самовлюбленны, невероятно самодовольны и преисполнены собственной важности. Верно, они представляли будущее поколение барристеров и членов парламента, возможно, среди них даже находились один или два будущих премьер-министра. Но их аристократическая речь, сливающаяся в монотонный протяжный гул, вызывала у нее беспредельное раздражение.

Что она искала? Во всяком случае, не любовь. Любовь не ищут, она сама нас находит. И хотя ее подруга Эдит легко нашла свою любовь или, наоборот, любовь нашла ее, Мод не думала, что самой ей случится испытать нечто подобное. Не за тем она приехала в Оксфорд. Ей необходимо «познать мир», как сказала она группе оксфордских попечителей еще в Нью-Йорке.

Мод Лейтем не приходило в голову, что «познание мира» неожиданно для нее сможет превратиться в то, что в результате и станет для нее смыслом бытия. Стивен. Именно Стивен перевернул все ее представления о мире.

Она познакомилась с ним поздней осенью, когда ее преподаватель по романтической поэзии, пожилой мямля доктор Робертсон, заболел гриппом и попал в больницу. Вскоре стало ясно, что у него серьезные проблемы со здоровьем и до конца года он не сможет вернуться к преподавательской работе. Его место занял наставник совершенно иного склада. Во-первых, Стивен Кендалл был поразительно молод; как выяснилось, ему было двадцать семь лет. Стройный худощавый молодой человек с волнистыми светло-каштановыми волосами и застенчивой обезорркивающей улыбкой. Свою мантию оксфордского преподавателя он носил с некой несерьезностью, но с почтением к традиции. Поэты-романтики, казавшиеся Мод скучными на уроках доктора Робертсона, оживали, когда о них вдохновенно рассказывал Стивен Кендалл.

Студентка и наставник сидели бок о бок на мягких стульях в кабинете Кендалла — простой комнате, заставленной по периметру полками с книгами. В этой комнате также был широкий дубовый письменный стол, на котором стояла в серебряной рамке фотография женщины, прекрасной женщины. Очевидно, это была миссис Кендалл, хотя преподаватель конечно же никогда не упоминал Мод про свою жену. Доктор Кендалл предложил Мод хересу, но она отказалась.

— Вообще-то, я и сам не большой любитель этого зелья, — признался он, пожимая плечами. — Просто, когда я был здесь студентом, мои наставники всегда угощали меня хересом, потому и я, очевидно, по обыкновению, тоже решил тебе его предложить.

— Спасибо, — неожиданно сказала Мод искренне.

— Пожалуйста.

— Нет, не за херес

— А за что же? — спросил доктор Кендалл.

— За то, что относитесь ко мне, как к обычному студенту. Не как к «студентке». В отличие от многих других преподавателей.

— Что ты имеешь в виду? — с любопытством спросил доктор Кендалл.

— Очень часто в Оксфорде я чувствую себя так, будто до меня снисходят, — объяснила Мод. — Делают мне одолжение. Преподаватель истории так себя ведет — называет меня мисс подчеркнуто вежливым тоном и постоянно говорит о тех славных днях, когда в Оксфорде не было женщин. Но вы, как мне кажется, совершенно не сознаете, что я — девушка, и за это я вам очень признательна.

— Понятно, — отозвался Стивен Кендалл и вдруг смутился. Краска залила его шею и лицо, свидетельствуя о том, что он не только наставник, молодой оксфордский преподаватель, но еще и мужчина, который, несмотря на то что сказала Мод, прекрасно отдает себе отчет в том, что имеет дело с женщиной.

— Хотя, может, и сознаете, — улыбнулась Мод.

— Пожалуй, — согласился Стивен Кендалл и опять покраснел. Он быстро перевел взгляд на лежащую перед ними книгу — сборник произведений Шелли, Вордсворта и любимца Мод молодого трагика Китса. В сборник были также включены стихи менее известных поэтов того периода, и в частности А. Л. Слейтона, о творчестве которого Мод знала лишь понаслышке.

Любовная поэзия Слейтона была темой оксфордской диссертации Стивена Кендалла, и сейчас он знакомил со своей работой Мод. В послеполуденном свете две головы склонились над книгой.

— Так, давай посмотрим, — тихим, чуть сипловатым голосом произнес доктор Кендалл, — что старина Слейтон может нам сказать.

Когда ее наставник переворачивал страницы потрепанного томика, Мод обратила внимание, что пальцы у него длинные и изящные. На безымянном она увидела обручальное кольцо — тусклое, неблестящее, будто Стивену Кендаллу было наплевать на свое кольцо, будто он даже не замечал его. Или, напротив, так сильно любил свою прекрасную жену, что кольцо воспринимал лишь как пустячный символ, который не способен передать всей глубины его чувств. Мод осознала, что грезит наяву, и быстро сосредоточилась на работе.

Одно из первых произведений Слейтона, которое они прочли вместе, называлось «Роза и Олень». Изучая со Стивеном Кендаллом эту длинную балладу с замысловатым сюжетом, Мод полюбила и само стихотворение, и его автора, умершего от туберкулеза в ранней молодости. Баллада начиналась следующими строками:

Столкнувшись с нею в темноте, не видел он, что перед ним прекрасное создание.

Но вот фитиль зажгла она, и засиял в ее очах огонь безумной страсти…

В последующих строках подробно описывались взаимоотношения между мужчиной, корабелом, именуемым «Олень», и женщиной, фонарщицей, именуемой «Роза». У баллады был счастливый конец, и ее герои и впрямь до скончания дней своих жили вместе, но в самых последних строках Розе грезится страшное видение, кошмар: Олень покидает ее:

Ее огонь светил, как прежде, но он не замечал его сиянья.

Как все олени, в пору зимней стужи. Он закалился, но и зачерствел душой.

И Роза перестала быть прекрасной для бессердечного и черствого Оленя.

Она не верила в его жестокость, но в сердце его не было любви.