Он рассказывал Энн о ходе своей жизни в те вечера, когда Барбары не было дома, и Энн набиралась храбрости, чтобы столкнуться с ним на лестнице, когда он поднимался к себе в комнату. По каким-то причинам, обнаружила она, он вел себя нервно в ее присутствии, и она обрадовалось своему открытию, которое наполнило ее еще большим любопытством.

— Это не жизнь, Энн, — сказал он ей однажды, когда они стояли в вестибюле. — Но кино — замечательный способ убежать от реальности. Есть что-то такое притягательное, когда вокруг темно и рядом сидит столько незнакомых людей. Совсем не похоже на телевизор. Это чертовски одинокая жизнь.

В своих мыслях, куда никто, кроме нее, не заглядывал, она рисовала себе, как с завидной целенаправленностью соблазняет его, и не однажды эти фантазии принимали довольно агрессивный характер. Но будучи рядом с ним, она не могла заставить себя сделать ни одного призывного движения, хотя и самым внимательным образом следила за малейшими проявлениями его интереса к себе. Ей приходилось бороться с собой, чтобы отвлечься от этих мыслей. Кроме того, она не решалась даже надеяться. Страх быть отвергнутой давил ее, и этот страх представлял собой реальную угрозу, что когда-нибудь она просто убежит на улицу, чтобы больше не возвращаться.

Временами вооруженное перемирие супругов начинало переходить в жестокие схватки. Однажды, когда Энн не было дома, он зашел в их старую комнату, чтобы взять там флакон маалокса, который все еще стоял на полке, когда-то служившей аптечкой.

Весь дом был поднят на ноги неистовым грохотом, который Барбара устроила у его дверей. Ярость ее нападения напугала детей, и они съежились за спиной Энн на площадке третьего этажа, как зрители на бое быков.

— Ты был у меня в комнате в мое отсутствие, ты, ублюдок, — вопила она. В тот вечер она уезжала присматривать за проведением довольно позднего ужина и обнаружила следы вторжения в свою комнату лишь по возвращении домой. Он открыл дверь и предстал перед ней со слипающимися от сна глазами.

— Мне нужен был этот чертов маалокс. У меня случился приступ грыжи.

— Ты не имел права входить в мою комнату.

— Он был нужен мне немедленно. У меня не было выбора, лекарство закончилось. Правда, Барбара, мне было очень больно.

— Ты не имел никакого права. Это нарушение нашего соглашения. Нарушение закона.

— Чушь собачья.

— Взлом и проникновение в жилище. У меня есть все основания звонить в полицию.

— Телефон вон там, — он указал на аппарат в своей комнате, и она, потеряв голову от ярости, ворвалась внутрь и набрала номер 911.

— Я хочу заявить об ограблении, — завопила она в трубку. — Барбара Роуз, шестьдесят восемь, Калорама-серкл, — наступила долгая пауза. — Я не уверена, пропало ли что-нибудь еще. Но знаю, что исчез флакон маалокса. Мой муж взломал дверь моей спальни. Нет. Он меня не насиловал, — она оторвала трубку от уха и посмотрела в микрофон. — Черт бы вас побрал. Мы платим вам, чтобы вы защищали людей, а не задавали дурацких вопросов, — она с размаху бросила трубку на рычаг. Ему редко доводилось видеть ее в таком гневе, и он был удивлен.

— Ну что, теперь тебе лучше? — с самодовольным видом спросил Оливер. Он стоял, опираясь спиной о дверной косяк, и улыбался.

— Ты не имел права, — выпалила она, вырываясь в коридор и с грохотом хлопая за собой дверью.

— Не напоминай мне о правах, — кинул он ей вдогонку.

— Наш дом превращается в заведение для сумасшедших, — прошептала Ева.

— Прямо как в телесериале, — сказал Джош. — Интересно, чем все это кончится?

Барбара опять вызвала Оливера в суд, результатом чего стало решение, запрещающее Оливеру входить в ее комнату.

— А что, его посадят в тюрьму, если он войдет? — спросил у матери Джош за столом во время обеда, когда она объявила о постановлении суда.

— Думаю, что да, — мягко ответила она. Но Джош явно был потрясен, бросил салфетку на стол и убежал к себе в комнату. Позже, после того как Барбара успокоила его, она постучалась к Энн.

— Можно войти? — она уже открыла дверь. Энн читала книгу.

— Разумеется.

Барбара была в халате, на лице у нее — кремовая маска, волосы собраны в высокий пучок и подколоты булавками. Она выглядела значительно моложе своих лет, какой-то неуверенной в себе и хрупкой.

— Хуже всего то, что совершенно не с кем поговорить. Оливер по крайней мере выслушивал меня. Но у меня все время было такое чувство, будто я что-то утаиваю. Мои слова никогда не были похожи на правду, — она присела на кровать, покусывая губу. — Это все равно что испытание огнем, Энн. Мне и в голову не приходило, что это будет так трудно, — она умоляюще посмотрела Энн в лицо. Энн поняла, что ей не избежать доверительного разговора.

— Уверена, вы думаете, будто я — бесчувственная, бессердечная скотина.

Барбара не стала ждать ответа на свою реплику, и Энн была ей за это благодарна.

— На самом деле, — Барбара постучала себя в грудь оттопыренным большим пальцем, — я сама ненавижу себя за жестокость и грубость. Мне иногда кажется, что я — Иов[30] в юбке, — она опустила голову, на глазах блеснули слезы и покатились по щекам. — Я же не робот какой-нибудь, мне жалко детей. И даже Оливера. Я хочу, чтобы он ушел и оставил меня в покое. Больше ни о чем не прошу, — она смотрела в потолок, губы дрожали. — Наверное, можно было бы пойти на компромисс. Но я знаю, что буду жалеть об этом до конца своих дней. Придется пройти этот ад. Можете вы меня понять, Энн?

— Пожалуйста, Барбара, — мягко сказала Энн, присаживаясь рядом с ней на кровать и беря ее за руку с выражением сестринской нежности. — Не ставьте меня в положение, в котором мне придется делать какой-то определенный выбор. Все это и так разрывает мне сердце. Я люблю вас всех в равной степени. И в равной степени за вас всех переживаю.

— Я не чудовище, Энн, — прошептала Барбара. — Правда, не чудовище. В глубине души я знаю, что права. Оглядываясь назад… — она помолчала и вздохнула. — Я чувствовала себя подавленной. Беспомощной. У нас всего одна жизнь, Энн. Всего одна. Я не была счастлива.

— Не мне судить об этом, — ответила Энн, про себя осуждая Барбару. Как можно чувствовать себя несчастной с таким мужчиной, как Оливер? Это было выше ее понимания.

— Если бы только он покинул дом как обычный отвергнутый супруг.

— Наверняка все как-нибудь образуется, — Энн чувствовала отвращение к самой себе за эту дурацкую ложь и жалела, что не может быть откровенной. Она вполне могла понять страдания Барбары, так как знала, что такое чувство беспомощности. Но Оливер отличался от других мужчин, казался ей идеалом мужа. Причинять ему боль, как казалось Энн, можно было только из неприличного, упрямого своенравия. И все же она не испытывала ненависти к Барбаре, страдания которой, несмотря на все чувства, которые Энн питала к Оливеру, не могли не тронуть ее. Энн ощущала влажное тепло ее щек, сладкий, женский запах тела, она чувствовала упругость ее больших грудей. Каким-то странным, непостижимым образом ее близость напомнила Энн об Оливере, и Энн в свою очередь обняла Барбару.

— Женщины всегда все понимают, — прошептала Барбара.

Через несколько минут Барбара освободилась от объятий и встала с кровати, вытирая щеки рукавом своего халата.

— Вы настоящее сокровище, Энн. Хочу, чтобы вы это знали. Мы все у вас в долгу.

Энн чувствовала, что не заслужила ее благодарности.

* * *

Мысль установить рождественскую елку принадлежала Еве, и она вместе с Энн и Джошем старательно занималась этим в библиотеке.

— Меня не волнует, что происходит у нас в доме, — заявила Ева, заставив Энн выслушать длинный список удовольствий и развлечений, которым Роузы предавались на Рождество в былые времена, — катание на лыжах в Аспене,[31] солнечные дни на Виргинских островах[32] и в Акапулько.[33] Если же семья оставалась дома, то в библиотеке устанавливалась елка, а из Бостона приезжали обе четы бабушек и дедушек, и затевались грандиозный рождественский обед и чудная вечеринка с коктейлями для всех знакомых Роузов обоих поколений.

Вообще-то Энн не собиралась оставаться с Роузами на праздники, но они все казались ей такими заброшенными и несчастными, что она почувствовала себя в какой-то мере обязанной поддержать их.

Вечером в сочельник дети отправились на вечеринки к друзьям; Барбары, которая руководила приготовлением блюд и сервировкой стола для какого-то крупного обеда, тоже не было дома. Изнывая от желания занять себя чем-нибудь, Энн охотно ухватилась за возможность помочь Барбаре в приготовлении теста для мясных пирогов по ее особому рецепту, которые предназначались для фуршета, устраиваемого греческим послом для своих гостей. Барбара перед уходом оставила Энн самые подробные инструкции, которым та скрупулезно следовала. Все ингредиенты были уже готовы. Ей оставалось только смешать их. Она положила мясной фарш, лук, соль и перец в миксерную установку, стоявшую на рабочем столе, замесила тесто и добавила к нему вина и мясного бульона. Когда тесто достигло нужной консистенции, Энн вылепила из него семь прямоугольников, обвернула их фольгой и положила в холодильник, весьма довольная результатами своих трудов. Барбара очень беспокоилась, что приготовление может оторвать ее от празднования Рождества. Она была настроена провести этот день исключительно с детьми.

Энн с энтузиазмом вызвалась ей помочь и совершенно не расстроилась тем, что не проводит Рождество со своими родителями — эта идея не внушала никакого энтузиазма. Ее родители каждый год в сочельник напивались допьяна, и весь следующий день уходил у них на борьбу с тяжелым похмельем и на попытки справиться с приступами раздражительности, которые порой становились очень острыми.

Вымыв и убрав посуду, Энн налила себе в бокал вина и прошла в библиотеку, где стояла рождественская елка, убранная игрушками и сверкавшая мишурой. На полу вокруг подставки были разложены завернутые в бумагу рождественские подарки для всей семьи: Она заметила, что Барбара и Оливер, придерживаясь установившейся формы отношений, решили не обмениваться подарками. Зато она с удовольствием обнаружила, что оба приготовили подарки для нее. Пока она гадала о том, что бы такое мог подарить ей Оливер, огоньки электрической гирлянды, которые попеременно то включались, то выключались, внезапно задрожали и потускнели. Она была готова вытащить вилку из розетки, когда услышала в вестибюле знакомые шаги Оливера. Энн не видела его уже почти неделю, хотя Ева сообщила, что он собирается прийти на вручение подарков рождественским утром. Видимо, они договорились с Барбарой обойтись в этот день без конфликтов, чтобы не портить удовольствия детям.