– Что такое, любимая?

Искренняя забота в его голосе убивала меня. Я протянула ему телефон, и он взял его, пока я вышагивала и наблюдала за его реакцией.

Он уронил полотенце и протянул мне свои запястья, эти великолепные голубые глаза, обрамленные черными ресницами, просят от меня то, что не имеет ничего общего с «Войной Доминантов»!

Иисус Христос!

Кто–то должен был быть сильнее. Я открыла в шкаф и нашла все дерьмо, которое они перечислили, и направилась в ванную. Сначала я быстро приняла душ, зная, что мне придется идти до конца. Нет никаких точек возврата, с тех пор, как он меня взял. И, Боже, он мог сделать это лишь взглядом. Так что, конечно, если мне придется… лечить его раны, я буду самой лучшей чертовой медсестрой на свете.

Надев наряд, я вышла и обнаружила Люциана лежащего обнаженным в центре двуспальной кровати с пультом в руке. Он выключил телевизор и уставился на меня, разглядывая с головы до ног. Внезапно я почувствовала себя глупо. Он не сказал ни слова, просто уставился на меня, наконец–то позволяя небольшой выход эмоциям. Такой самодовольный… важный. И его самодовольство просто бесило меня. Затем я вспомнила, что именно он получит порку, и моя злость пропала.

Он перевернулся на живот и вытянул руки над головой. Я сглотнула и подошла к изголовью кровати с наручниками и надела их на него без слов. Я встала рядом с кроватью, а он отвернулся от меня. Почему–то это разожгло огонь в моем животе.

Я стояла там, слова вертелись в моей голове и на языке, но я была не в состоянии их озвучить.

– Хм… – мой голос едва меня слушался, – я постараюсь и… замахнусь им.

– Перестань ныть и, блять, сделай это.

Его слова ударили меня в живот, и я ахнула. Глаза наполнились слезами. Я не могла сделать это, пока он злился. – Я… Я не могу.

– Нет, сможешь. Подумай о деньгах, любимая. Подумай о бабушке. Подумай о парнях, которые тебя использовали. – Он повернул голову и прожег меня взглядом. – Или еще лучше, подумай обо мне.

Я вытерла слезы, и в его глазах промелькнула вспышка чего–то, прежде чем он закрыл их и снова отвернулся. – Просто покончи с этим, любимая. Это просто порка.

– Ты так говоришь, словно…

– У меня есть опыт. Мой отец хорошо обращался с ремнем.

Я зажмурилась. Сделай это. Просто. Сделай это. Послеманипуляционный уход. Сосредоточиться на послеманипуляционном уходе. – Я сделаю это. Обещаю.

– Я знаю, ты справишься.

Мою грудь сдавило от его голоса. Раскаяние. Чёрт, если сделаю всё как надо, ему будет только хуже. Боже, почему именно он должен через это пройти?

Я приступила к порке. Я пыталась сосредоточиться на парнях, которые использовали меня. Однако, десять ударов, все, что я могла видеть, это Люциан, маленький плачущий мальчик, избиваемый своим отцом. Думаю, что уже около отметки в двадцать я рыдаю, считая вслух, чтобы не сбиться. Пятьдесят – это целая вечность. Его мышцы сильно выделялись, когда он неподвижно принимал каждое касание. Как у него это получалось? Куда он ушел?

Я поспешила, нужно покончить с этим, вытерев глаза и открыто всхлипывая, не переживая о том, как глупо выгляжу, я – Домина–медсестра, порющая своего пациента, а плачу, как ребенок. Это наверняка означает, что наше дело с зарабатыванием баллов худо. Черт возьми. Будь он проклят за то, что такой милый, это все его вина! Я должна ненавидеть его, но он это… он.

На сорок пятом ударе я рыдала, как пятилетка, едва сдерживая стоны. И наконец, на пятидесятом я запустила долбаный стек через всю комнату. – Мне очень жаль!

– Блять. Отстегни. Меня!

Ожесточенный тон его голоса заставил меня забыть обо всех указаниях, деньгах, конкуренции. Я могла только одно. Подчиниться. И я поспешила сделать это. Нужно было сделать это.

Мои руки дрожали, когда я открывала наручники. Мои рыдания усилились, когда я увидела кровь на его запястьях. Это причинило ему боль. О Боже, я причинила ему боль.

– Мне очень жаль. Прости меня. – Внезапно это оказались единственные слова, которые я могла вспомнить. Я повторяла их снова и снова, пока он не притянул меня к себе и не положил на кровать. Он завел мои руки над головой и удерживал своими твердыми пальцами запястья. Никогда я еще не чувствовала себя более защищено. Горячо. Идеально.

Все это время он прижимался ко мне лицом, протолкнув свою сильную ногу между моими бедрами. – Шшшш, любовь моя. У меня есть ты.

У него была я? Почему он утешает меня? Все должно быть наоборот. Однако, моим ответом были вопли извинения, прощения. – Я должна заботиться о тебе, я должна ухаживать за тобой.

– Ты и заботишься, детка, – хрипло прошептал он мне на ухо. – Твоя любовь – лучший, блять, послеманипуляционный уход в мире.


***

Боже, Тара, блять, снова это сделала. Именно тогда, когда я поклялся на могиле своего деда, что не позволю ей, она, блять, превратила меня в ничто. Горячее сборище обжигающих нейронов. Она всхлипнула. Это был не просто плачь. Это было похоже на оргазм плача. И он так много сказал. Сказал то, что мне необходимо было услышать. Она любила меня. Блять. Я приму все, что она мне даст, во сне, во взгляде, в прикосновениях, долбаных загадках, просто все, что бы это ни было.

Зазвонил телефон отеля, и я поцеловал ее, рыча из–за того, что прервали это священное событие. Но телефон продолжал звонить, как чертов колокол, извещая, что момент действительно окончен. Я вздохнул и уперся лбом в ее плечо, а затем приложил к уху трубку.

– Нам нужно выйти через пятнадцать минут. Или это будет стоить вам очков. – Суровый тон в голосе Стива сказал, что он не хочет, чтобы это произошло. Это тоже ему чем–то грозит?

Я вздохнул.

– Мы будем в машине через пятнадцать минут.

Я повесил трубку и поцеловал Тару, прежде чем она начнет действовать.

– Я люблю тебя, детка.

Ее хныканье отозвалось болью в моих ушах и теле. Звук неуверенности и вины.

– Шшшш, не говори. Все в порядке. Мне просто нужно было это сказать. – Я позволяю своим губам мягко прижиматься к ней, нежно покусывая, не прекращая показывать ей, что она значит для меня. Отрываться от нее, было подобно подъему в гору. Но я это сделаю. Я поднимусь на эту чертову гору ради нее.

– Мне нужно… переодеться.

Я сел на край кровати и провел пальцами по волосам, потом по лицу.

– Если ты не хочешь идти в униформе медсестры, тебе тоже.

Прошла минута молчания.

– Не надо меня ненавидеть.

Я оглянулся на нее, и мое сердце растаяло от беспокойства в ее глазах. Я скользнул пальцами по ее щеке.

– Никогда, любимая. Никогда.

– Ты уверен? – Она бродила взглядом по моему телу.

Я встал и повернулся к ней, давая ей взглянуть на другие вещи, помимо красных отметин, которыми она покрыла мою спину.

– Я точно уверен. Ты можешь сделать остальное со мной вечером. – Я погладил свой член, готовый взорваться от необходимости в ней.

Она смотрела на него, как будто размышляла, что можно сделать сейчас. Она взглянула на меня, и мой желудок дернулся на мольбу в ее глазах. С таким отчаянием.

– Блять, детка, сделай это.

Она поспешила к краю кровати и взяла мой член с отчаянной жаждой, при этом издавая сладкие стоны.

Я погладил ее волосы, и она посмотрела на меня. Иисус Христос.

– Детка, – я снова зарычал из–за ее взгляда чистого обожания. – Заставь меня кончить. – Я удерживал ее голову и заполнял членом рот. – Черт, отсоси мне, любовь моя. Возьми его глубоко.

Ее пальцы пробрались между моих ног, убеждая их раскрыться. Я подчинился ей, и она провела влажным пальцем по моему члену, а потом погладила им мою задницу, вырывая из меня громкое шипение.

– Блять, Боги. – Я смотрел ей в глаза, и она смотрела на меня, заставляя мой член врезаться в ее горло. Ее ноздри трепетали от горячих стонов и всхлипов, лоб сморщился от потребности. Мне нужно кончить ей в рот. – Блять, соси сильнее. Глубже. Я люблю трахать твой ротик.

Ее стоны стали громче, когда я врезался бедрами, освобождаясь и распадаясь. Ее палец погрузился в мою задницу и взорвал мой гребаный мир. Я крепко держался, когда она обрабатывала меня своим ртом и трахала пальцем – совершенно, так блять, совершенно. Тара причмокивала, показывая, что я самое вкусное, что она когда–либо пробовала, и она не могла этим насытиться. Какое же безумие. Всеобщее чудесное безумие.


Глава 3

– Так глупо, что мы должны носить камеру! Серьезно. – Тара поправила камеру на своем браслете. – И не снимать ее ни при каких условиях! Да ладно? – Она зарычала. – Ты же знаешь, как меня волнует то, что любой извращенец в сети может увидеть меня в туалете, верно?

Мне было все равно. Я улыбнулся, чувствуя, как мы пересекли мост, а затем сожгли его. Нет пути назад. Только вперед.

Мы вошли в ресторан, и у меня сразу же появилось неприятное предчувствие. Высококлассный мужской клуб. Просто офигенно. Со стойки администратора мы увидели достаточно, чтобы понять детали, которые были выделены специально.

Центральная сцена окружена парой поменьше и комплексом подиумов, которые были соединены с зоной отдыха, чтобы удерживать внимание клиентов на танцорах. Некоторые столики были размещены близко к сцене, чтобы выступающие касались посетителей. Другие столики и ряд кабинок находились в скрытой зоне.

Как мужчины, так и женщины официанты перемещались между столиками, и все были одеты в первоклассную черно–белую униформу. Я с легкостью заметил нескольких сотрудников службы безопасности, сурового вида мужчины наблюдали незаметно, акцентируя внимание на клиентах, а не на танцорах.