Альбер Бланкэ - Война амазонок

По крайней мере, половина Парижа приколола пучки соломы на шляпах. Как сказала принцесса Луиза Орлеанская, ливрея бедного безумца сделалась приметой, по которой распознавались приверженцы народа и принцев, вооружившиеся против ненавистного Мазарини!

«Все идет ладно, – думал Бофор, – вот я и властелин Парижа. Ну, а коадъютор? Как с ним быть?»

Через час после этих событий Мартино прохаживался в своей столовой вокруг накрытого стола. Каждую минуту он переходил от окна, выходившего на улицу, к окну, выходившему в сад. Напрасно он напрягал зрение, всматриваясь в дальний конец Сент-Антуанской улицы, напрасно приглядывался к калитке, выходившей в садовую аллею, – Генриетта Мартино не показывалась.

«А между тем она пошла только к обедне, – говорил он про себя, – отсюда до церкви совсем недалеко. Обедня часа два уже как кончилась».

Советник начинал терять терпение, что было совсем несовместно с его характером. Должно быть, много мрачного и тяжелого накопилось в его жизни, если возмутилось спокойствие этой прекрасной души. Он задавал уже себе вопрос, не пойти ли ему за женою; издали ему слышались как будто глухие раскаты грома. Вдруг вошел его слуга и доложил, что какой-то неизвестный человек желает его видеть.

Советнику тотчас пришла в голову мысль, что ему принесли известие о жене, он приказал немедленно впустить неизвестного.

Человек, которого привел слуга, был в самом отвратительном, нищенском одеянии. Один глаз у него был залеплен черной тафтой, из-под которой виднелись страшные язвы и струпья; все лицо закрывала растрепанная, местами поседевшая борода, из которой торчал нос с характерными признаками беспутной жизни. Словом, название «пьяная рожа» как раз подходило к этому человеку.

Советник, взглянув на эту отвратительную личность, спросил, что ему надо.

– Я прислан к вам некоторой особой, которая питает к вам искреннейшее уважение. Она пришла бы в отчаяние, если бы с вами случилось несчастье, – так приказано мне сказать вам.

– Что это за особа?

– Бывший коадъютор, а ныне кардинал Ретц.

– Так вы присланы от господина кардинала? – спросил советник, не скрывая своего недоверия к посланному.

– Господин коадъютор, как вам известно, благодетель всех несчастных и бедных в Париже; часто помогает он нам, зато мы все преданы ему душою и телом и считаем за счастье служить ему, когда и чем угодно.

– У вас язык красноречивее, чем у обыкновенных нищих, – заметил советник недоверчиво.

– Было время, когда я учился и служил, но разные несчастья повергли меня в бездну отчаяния и злоключений. Вследствие этого господин коадъютор оказывает мне предпочтение, когда дает особенно важные поручения.

– Говорите же, что он вам поручил, – сказал Мартино, хорошо знакомый с действиями Гонди.

– Господин советник, подходя к вашему дому и увидев вас на балконе, я подумал, что мое известие должно быть очень важно для вас.

– С вами всякое терпение потеряешь, – сказал Мартино, побледнев.

– У вас прелестная жена и неизбежно много завистников.

– К делу, скорее к делу!

– И все же, вы никогда не были ревнивы.

– Ах ты, мошенник…

– Не гневайтесь и забудьте, что я вам говорил, – сказал нищий, направляясь к двери.

– Останься и договаривай, проклятый! – закричал Мартино, подбегая к нищему и хватая его за одежду, внушавшую отвращение.

– Господин советник, я вижу, что прямодушие подвергает большим опасностям и что вы не совсем благосклонно поступите с тем, кто вам скажет правду.

– Даю тебе слово отпустить тебя и еще дать тебе луидор, если выскажешься скорее…

– Насчет того, что всегда хочется узнать? – подхватил нищий со злобной улыбкой.

– Речь идет о госпоже Мартино?

– Ничто не может сравняться с ее христианским милосердием; во всем Сент-Антуанском квартале раздаются благословения и благодарственные похвалы ей. Однако, несмотря на общую преданность, случается иногда услышать о лучших людях страшные вещи.

– А что это за вещи?

– Говорят, что, не удовлетворяясь спокойной и постоянной любовью молодого мужа, который всеми считается за олицетворение чести и благородства, она находит и тайные наслаждения.

– Негодяй! Как ты смеешь…

– Я только повторяю.

– И это коадъютор подсылает тебя?

– Господин коадъютор знает отвагу и предприимчивость госпожи Мартино, знает, что она связана дружескими отношениями с некоторыми знатными дамами двусмысленной репутации, знает он все это и в своей любви и преданности вам боится, чтобы не подействовал дурной пример на ту, которую прежде называли образцом добродетельной жены.

Советник вне себя от печали и отчаяния хотел схватить за горло бессовестного клеветника, но тот отступил от него и выставил обе руки перед его глазами. Эти руки были до того ужасны, покрыты язвами, струпьями и грязью, что вид их остановил несчастного мужа.

– Договаривай же, проклятый, договаривай!

– Извольте, если вам это угодно. Господин коадъютор советует вам получше присматривать за поведением прекрасного юноши, который с некоторого времени часто посещает вас.

– Какой это юноша?

– Господин Жан д’Эр.

– Жан д’Эр? Не может быть, это честнейший человек в мире.

– Этот лотарингский рыцарь – самая безнравственная душа, готовая на всякое бесчестье, – сказал нищий с сердечным сокрушением о чужих грехах. – На его совести лежит много тяжких грехов; надо опасаться, что он станет со временем развратнейшим вельможей при дворе, если только не последует вскоре заслуженная им казнь или не выгонят его.

– Но герцогиня Монпансье и его высочество герцог Орлеанский оказывают ему великое доверие.

– Это только доказывает, что его хитрость равняется его злобе.

– Нет, нет, это неправда; тебя не посылал коадъютор с этим поручением, и я не понимаю, что за цель…

– У господина кардинала нет другой цели, как только быть вам полезным. Кроме того, он дал заметить, что госпожа Мартино давным-давно…

– Кончай, змея, выпускай весь свой яд!

– …в самых лучших отношениях с герцогом Бофором.

– Давным-давно!..

Тут уж советник не вытерпел и, забыв все отвращение, которое внушала ему гнусная наружность нищего, бросился на него, но злобный вестник проворно отворил дверь и со всех ног бросился через все комнаты к выходу. Мартино догнал его на лестнице, но тут, при виде сбежавшихся слуг, он оправился и, вынув из кармана луидор, бросил его вслед бежавшему.

– Возьми, негодяй, ты забыл о вознаграждении, – закричал он.

Но нищий бежал без оглядки прямо за ворота и скоро исчез из вида.

«Денег не взял, – подумал советник, – нет, это не нищий».

В глубоком раздумье ушел он в свой кабинет. Взволнованный, терзаемый мучительными сомнениями, опустился в кресло перед конторкой, думая про себя, что переданная ему весть может быть основана на истине.

Долго сидел Мартино под гнетом невыносимой печали, погруженный в какую-то тяжелую дремоту. Он облокотился обеими руками на конторку, опустив на руки голову. Горячий поцелуй на руке вдруг пробудил его.

– Генриетта! – воскликнул он.

– Боже мой! Что с тобой, Арман? У тебя глаза полны слез!

Советник оглянулся и, увидев герцогиню Лонгвилль, вошедшую с его женой, хотел было встать и поклониться ей, но силы оставили его и голова его упала на руки.

– Любезнейший Мартино, – воскликнула герцогиня, подбегая к нему и ласково кладя руку на его плечо, – вы знаете, что я готова все сделать для вас.

– Ах! Герцогиня, ни вы и никто другой не может устранить причину моей горести, которая проникла в самые тайные изгибы моего сердца, подрылась под основание даже моей жизни…

– Боже мой! Что же такое случилось? Арман, говори же!

– Ах, герцогиня, я самый несчастный человек в мире! Она меня разлюбила!

– Я? Я разлюбила тебя? – воскликнула Генриетта и, схватив обеими руками его голову, покрыла ее поцелуями. – Я разлюбила тебя! Но кто же осмелился произнести такую ложь?

Мартино тряхнул головой, как бы прогоняя недобрые мысли, и, схватив руку жены, крепко пожал ее.

– Ты права! Это была ложь, и я совсем обезумел.

– О! Вы можете полностью доверять ей! – воскликнула герцогиня в великодушном порыве.

– Простите меня, герцогиня, что я сделал вас свидетельницею смешной сцены и моей глупой слабости.

– Мне простить вас? Ах! Господин Мартино, вы мне доставили счастье присутствовать при зрелище искренней любви чистых сердец, каковы ваши… О! Зачем Господь не дал и мне подобной участи? Зачем я не знаю таких чистых радостей? Два сердца, соединенные законным союзом и любящие друг друга глубокою, чистою любовью – о! Друзья мои, ведь это небо, это уголок рая открывается перед моими глазами.

Дверь отворилась, и вошел Гонтран-Жан д’Эр.

Мартино побледнел, и Генриетта, державшая его за руку, чувствовала, как его рука задрожала.

– А, понимаю, – прошептала она.

Советник выразительно пожал ей руку и с улыбкой подошел к молодому человеку.

– Очень рад видеть вас, друг мой, – сказал Мартино, делая ударение на последнем слове и протягивая ему руку с таким достоинством во взгляде и осанке, что Гонтран был поражен.

– Предупреждаю вас о прибытии ее высочества, – сказал он, покраснев, но дружески пожимая протянутую ему руку.

Почти вслед за тем вошла герцогиня Монпансье.

– Ах! Как я рада, что вы здесь, милая кузина, – сказала принцесса, обнимая герцогиню Лонгвилль. – Теперь наши дела пойдут скорее.

– Что такое? – спросил советник.

– Я знаю все о происшествии, поэтому-то вы и встретили меня здесь, – отвечала герцогиня Лонгвилль. – Я получила письмо от брата. Он указывает, какие меры принять для того, чтобы все партии, поклявшиеся погубить Мазарини, соединили свои усилия так, чтобы разом сокрушить общего врага. Дело доходит до шпаг и пушек, а в этой игре, как вам известно, у принца Кондэ нет равного.