Коадъютор, хитрый и пронырливый не хуже Мазарини, способствовал всеми силами слова и дела скорейшему бракосочетанию Шарлотты Шеврез с принцем Конти. Уверенный, что Шарлотта сделает его своим первым министром, он приносил свое сердце в жертву политике.

Бофор прибыл в Париж прежде принца Кондэ и немедленно отправился в Люксембургский дворец, надеясь встретиться там с герцогиней Монпансье. Но госпожа Фронтенак передала ему, что принцесса не здорова и не может принять его. Так как ответ был передан ему в присутствии Гастона, то Бофор не настаивал, но в душе решил, во что бы то ни стало увидеться с ней.

При наступлении ночи он отправился на улицу Вожирар, где находилась известная калитка в стене. Оказалось, что на улице было много людей. Бофор издалека заметил несколько человек подозрительной наружности, которые очень внимательно осматривали местность около нужной ему калитки.

«Если бы Ле Мофф не принадлежал мне, – думал принц, – я мог бы заподозрить, что это он расставляет мне новую ловушку… Но кто мог бы интересоваться моими действиями и желать мне зла? Ле Мофф хоть и разбойник, однако, не изменяет своим клиентам. Он по-своему понимает честь. Ну что, если это Мария?…»

При этой мысли принц еще более вжался в глубокую амбразуру каких-то ворот и присматривался к движениям людей, его поджидавших.

«Приди я часом позже, несдобровать бы мне. Сегодня набралось их человек до тридцати».

Принц вынужден был уступить поле действия, уходя, он клялся разделаться с этими разбойниками. Он направился к отелю Монбазон. Рядом с этим величественным зданием стоял дрянной домишко, нижний этаж которого был занят харчевней. В эту позднюю пору все было погружено во мрак и молчание. Однако Бофор постучал в ставни рукояткой своей шпаги. В то же время он вынул из кармана бархатную маску и надел на лицо. Минут через пять за дверью послышался легкий шорох. Дверь тихо отворилась, и герцог проскользнул в дом, не сказав ни слова.

Молча он шел в окружающей его темноте и достиг лестницы, наверху которой находилась дверь. Когда он вошел в комнату, следовавшая за ним старуха вынула фонарь, прикрытый платком, и зажгла свечу, стоявшую на камине.

– Благодарю тебя, матушка, – сказал он, бросая шляпу на постель, как бы намереваясь провести ночь в этой смиренной комнатке.

Старуха низко поклонилась ему и тотчас же ушла, вероятно знакомая с обычаями этого посетителя.

Оставшись один, Бофор снял маску, задвинул крепкими задвижками дверь и повесил на нее толстое одеяло, лежавшее на постели. Затем он отворил высокий шкаф и, вынув оттуда несколько старых платьев, сильно надавил на один из гвоздей, прикреплявших шкаф к стене, – тотчас появилось довольно большое отверстие.

Он взял свечу и вошел в отверстие, затворив за собой дверцы шкафа. Очутившись в большой комнате, он пошел в угол и приложил к стене ухо. Не было слышно ни малейшего звука. Тогда он тихо постучал в дверь. Немедленно дверь отворилась, и перед ним явилась ослепительная красавица в самом восхитительном домашнем костюме.

– Ай! – воскликнула она, увлекая его в роскошно убранную спальню, – вы, видимо, поклялись убить меня, вызывая мое беспокойство и нетерпение!

– Вас, герцогиня? Вас, такую неустрашимую амазонку!

– Идите же, неблагодарный. Право, вы не стоите, чтобы за вас дрожали.

– Как же это понять, герцогиня? – спросил Бофор, разваливаясь на кушетке перед камином.

– И еще он спрашивает! – воскликнула красавица Монбазон, устремив на него пламенные взоры. – Тот за кого я жизнь готова отдать!

– Милая Мария, этому я верю, но…

– Довершайте.

– Зачем же жертвовать жизнью? Стою ли я такого самоотвержения?

– Лучше оставим это, Бофор, вам не понять меня.

– Правда, я давно изучаю вас, но признаюсь, до сих пор не могу понять вас.

– Оттого и не можете, что вы легкомысленны, ветрены, по привычке к легким успехам у женщин, вы ставите всех на один уровень.

– Вы это ставите мне в укор?

– Нет.

– Послушайте, милая Мария, если бы у меня был другой характер, если бы я похож был на тех людей, которые беспрерывно заняты своими корыстными расчетами и выгодами своего честолюбия, мог бы я внушать любовь женщинам?

– О! Не говорите этого, Бофор! Когда я думаю о том, как вы ветрены, как вы непостоянны, тогда моя любовь превращается в ненависть, тогда я думаю только о крови и смерти!

– Ого! Герцогиня и после стольких лет!..

– Сколько лет! А вы, видно, считаете их?

– Когда вы позволили мне в первый раз сказать вам, что вы прекрасны, это было…

– Замолчите! Я не знаю, не хочу знать! Это было вчера!

– Вот как! – сказал Бофор, задумавшись.

– Что с вами сегодня?

– Ничего.

– Как! Вы только что возвращаетесь после самого безумного предприятия, в котором рисковали жизнью…

– Если бы оно не кончилось такой забавной комедией.

– Согласна, однако, отправляясь, вы не могли знать, что так случится. Словом, вы вернулись здравы и невредимы и не сказали ни одного доброго слова вашему лучшему другу.

Бофор взял руку герцогини и медленно приложил к ней губы.

– У вас есть что-то на душе, и все мои подозрения восстают с новой силой. Да, вы отправились вместе с герцогиней де Лонгвилль. Признайтесь же, вы все еще любите ее?

– Я питаю к ней глубочайшее уважение.

– О! Вы напрасно хотите обмануть меня, я понимаю эти дела. Если бы я устроила подобное предприятие, вы, наверное, нашли бы какой-нибудь предлог, чтобы не сопровождать меня.

– Напротив, я ваш раб и пойду за вами на край света.

– Да, это только так говорится! Но признайтесь по совести, вы все еще влюблены в эту красивую блондинку с величественными манерами добродетельной женщины, а, в сущности, она самая продувная кокетка в мире.

– Герцогиня…

– Берегитесь, говорю вам, берегитесь! Я отомщу, отомщу жестоко – вам или ей?

– Позволите ли мне сказать вам хоть одно слово?

– Говорите.

– Предупреждаю вас, я затрону очень щекотливый вопрос. Но я знаю, что у вас достанет ума и сердца, чтобы разобрать его. Помните ли, год тому назад, в то время, когда вы были уверены в моей мнимой любви к госпоже де Лонгвилль и я вам доказал, что она любит другого, – мы с вами тогда были в ссоре, не помню уже по какой причине – случай опять нас свел и мы – помните ли, какое мы дали друг другу обещание?

– Какое это обещание? – спросила герцогиня, прикусив губу и судорожно сжимая руки.

– Мы сказали друг другу: «Жизнь коротка, зачем же отравлять минуты наслаждения укоризнами, сценами, требовательностью, которых всегда легко избежать? Зачем нам не жить с полной доверенностью к личному достоинству, без чего благородные люди перестают уважать друг друга?»

– Правда, вы говорили почти этими словами – я помню это.

– Тогда же мы с вами условились, что первый из нас, кто перестанет любить…

– Я так и знала! – воскликнула герцогиня Монбазон, и бледная, дрожа всем телом, она вскочила с места.

– Тише, герцогиня, ваш муж услышит…

– Что мне до мужа? Есть один человек в мире, который имеет право на мою жизнь, на мое чувство – это вы, остальной мир не существует для меня!

– Что вы, милая Мария!

– Так вы перестали меня любить?

– Я этого не говорил.

– О! Я понимаю вас, ваша всем известная деликатность внушает вам желание подсластить отвратительную пилюлю, но вы хотите сказать, что не любите меня.

– Прошу вас, Мария, успокойтесь.

– Мне успокоиться, когда вы смеете возвещать мне самое жестокое несчастье, какое только может поразить мое сердце? Но, знаете ли, если бы ангел смерти явился передо мною в эту минуту и сказал: «Настал твой час», так и тогда я не так бы перепугалась… Он разлюбил меня!

Прекрасная герцогиня упала на кушетку. У Бофора не достало мужества, и он, подхватив ее на руки, с нежностью прижал к груди своей это пламенное сердце. Но она с яростью оттолкнула его.

– Уходите! – сказала она пылко. – Уходите вон, пока еще есть время. Слушай, Франсуа, если ты останешься здесь еще минуту, я не ручаюсь за себя, я могу тебя убить.

– Что же? Мария, убивайте. Нет сомнения, что этим вы окажете величайшую услугу кардиналу Мазарини.

– А вы думаете, что он так много занимается вами?

– Я знаю, что он удостаивает меня этой чести. По этой причине я пришел к вам. Не хотите ли вступить со мной в союз?

– В союз с вами?

– Кажется, понятно.

– Для какой цели?

– Мне хочется заняться политикой.

– Посмотрим, какие у вас планы, – сказала герцогиня, глядя во все глаза на любимого и неузнаваемого ею Бофора.

– Что вы думаете насчет брака Шарлотты Шеврез с принцем Конти?

– Что это самая блистательная партия, какой можно было желать для фамилии Шеврез и Монбазон. Вы знаете, прекрасная Шарлотта приходится мне родней, потому что я вышла за ее родного деда.

– Так послушайте же, милая Мария, если вы хотите доказать мне свою любовь, а вы, надеюсь, хотите этого?

– Ах, Бофор, поостерегитесь! Если вы вмешаетесь в политические замыслы, то наделаете много дурного и бесславного и перестанете быть рыцарем великодушия и чести, каким мы знаем и любим Франсуа де Вандома.

– В основании моих политических соображений лежит честное дело.

– Посмотрим.

– Я желаю, чтобы брак Шарлотты Шеврез с принцем Конти не состоялся.

– Подумали ли вы, что говорите?

– Разумеется, иначе не стал бы и говорить.

– Но муж мой, все родные, целый свет очень дорожат этим браком.

– Согласитесь, однако, что помешать этой свадьбе – доброе дело.

– Что вы хотите этим сказать?

– Принц Конти – человек, преисполненный чести, прямодушия и… простодушия. Женить его на хорошенькой Шарлотте – ведь это…

– А! Так это вы ее любите! – воскликнула герцогиня в бешенстве.

– Нет, нет, Мария!

– О! Вы напрасно хотите обмануть меня, я это предчувствую.