Бейтс Болдуин - Воин султана

— Что ты говоришь? Как ты смеешь…

— Да, я смею! — перебил он ее с горечью. — Мне все равно, что со мной будет, но я не приму ни одной женщины, которая надоела Абдаллаху!

— Что это значит?

Девушку охватил холодный гнев, но она поняла: здесь что-то не так, и ей хватило ума, чтобы по-женски разобраться, в чем дело, и дойти до сути.

— Что с тобой, Хасан эс-Саид? Я твоя жена! И ни один мужчина…

Дик пожал плечами, все еще не желая взглянуть на нее.

— Между прочим, я даже не знаю твоего имени!

— Ты?.. — она задохнулась. — Ты не знаешь моего имени?

— Откуда? — проворчал он. — Никто не потрудился мне сказать.

К его изумлению, девушка засмеялась, даже как будто с облегчением, и смех ее был юным и звонким.

— Никто тебе не сказал?

— Никто!

— Тогда повернись, Хасан эс-Саид! — приказала она. — Повернись и посмотри на меня, потому что я красива. Я Азиза, твоя жена! Я Азиза, дочь Абдаллаха, и я смотрела на тебя глазами, полными любви, с того самого дня, как ты впервые вошел в дом моего отца. Это я дала тебе имя. И благодаря мне ты, отступник-руми, так высоко поднялся на службе султана — и даже породнился с семьей шарифов — потомков самого Пророка, потому что я просила за тебя и потребовала, чтобы тебя отдали мне!

Дик повернулся, испуганный — с дочерью самого Абдаллаха дело осложнялось еще больше.

И тут он впервые увидел ее, задохнулся и позабыл обо всем — перед ним стояла девушка, прекрасная лицом и телом, хотя ей было не больше пятнадцати лет. Мавританские женщины созревают рано, и Азиза бинт-Абдаллах не являлась исключением. Девушка была прямой, гибкой, стройной и очень аппетитной. Бедра и груди многообещающе круглились, живот соблазнительно белел сквозь тонкую ткань фарраджа. Черные волосы были тщательно уложены и причесаны, темно-карие глаза, большие и нежные, словно у газели, смотрели весело. Маленький рот чуть улыбался, очертания щек и подбородка свидетельствовали о чистоте крови. Кожа девушки была чуть оливкового оттенка, окрашенного нежностью розовых лепестков, а вовсе не темного цвета красного дерева, какой он себе вообразил!

Изумленный, не веря своим глазам, Дик перевел взгляд на ее руки. Они были темные! Почти черные! Ему показалось, что он сходит с ума.

— Твои руки! — прохрипел он.

— Руки?

Она удивилась, но гордо улыбнулась и, наклонившись, подняла подол, чтобы он мог видеть и ноги.

— Да, мои руки — и ноги! Разве они не прекрасны? Каждый день в течение месяца, Хасан, я мыла их хной, чтобы они стали такими красивыми — для тебя!

Дик невольно рассмеялся, а Азиза надулась и готова была разразиться слезами.

— Тебе не нравится?

Он почувствовал раскаяние, поскольку вовсе не хотел ее обидеть, и шагнул вперед, протягивая руки.

— Нет, дело не в этом, совсем не в этом, Азиза.

Ее не пришлось уговаривать. Азиза была еще ребенком — порывистым и раскованным, но ребенком-женщиной, исламской женщиной, не обученной ложной скромности. Девушки этой страны с детства воспитываются в духе соблазна, с младых ногтей обучаются искусству любви и секретам страсти. К десяти годам они умеют обольщать и знают, как пробудить в мужчине желание и как его удовлетворить.

Прежде чем Дик успел заговорить, она уже была в его объятиях, крепкое маленькое тело прильнуло к нему, пульсируя. Она ласкала его едва уловимыми движениями; дерзкие пальцы пробегали по всему телу; губы прижались к его губам и, погасив в нем последнюю искру сопротивления, одурманили юношу сладким дыханием. Язычок вел себя очень смело, а белые зубки осторожно и многообещающе покусывали его губы.

— Хасан, муж мой…

— Азиза!

Он тяжело дышал.

— Когда-нибудь — возможно, но только не сейчас…

Дик легко поднял ее на руки, вновь ощутив жаркое прикосновение круглой груди и податливость бедер, и направился в сторону спальни, где ждала широкая постель.

— Когда же, Хасан? — прошептала она.

С самого начала было ясно, почему Исмаил приказал Дику явиться в Дар эль-Махзен только через неделю. Как человек, знающий жизнь, султан сомневался в том, что любой новобрачный, особенно впервые вошедший в супружескую спальню, способен достаточно скоро обратиться мыслями к чему-либо за ее пределами, и оказался совершенно прав, хотя и не совсем по тем причинам, какие имел в виду.

Однако Дику действительно было трудно отвлечься. Азиза пускала в ход множество уловок и усилий, чтобы очаровать доставшегося ей мужа. Она была не глупа и знала, что лишь немногие женщины этой страны могут назвать предмет своих желаний и получить его. И, раз уж ей позволили выбрать, ясно, что теперь она должна угодить своему мужчине, покорить его в постели и порадовать собой. Не стоило ее винить. Это было лишь практическим приложением к тому, чему ее обучили.

Прикосновение ее тела в ту первую ночь было похоже на ожог. Дик схватил Азизу и понес в постель. Там он бережно уложил ее среди груды подушек на пышные овечьи шкуры, но даже тогда еще мог бы отстраниться, по-прежнему владея собой, хотя воля уже слабела и шаталась под напором желания. Однако Азиза изогнулась и прильнула к мужу, притянула к себе его лицо, и ее губы опалили его. Дик ощутил весь жар и нетерпение страсти, горевшей в ее руках, бедрах, во всем теле. Он уже не мог удержаться, и рука скользнула под нее, лаская изгиб нежной юной спины. Кончиками пальцев он поглаживал напрягшиеся округлые груди, ласкал шелковистые бедра. Сила ее нетерпеливого тела, изгибающегося под его руками, твердые груди, с напрягшимися сосками, прижимающиеся к его груди, жадный ритм движений горячего тела, зовущий, обещающий так много — все это невозможно было отвергнуть.

Решимость его колебалась, таяла и, наконец, исчезла в стремительном водовороте, куда, как ему казалось, рухнул и он сам. Дик не подозревал, как сильна была страсть, охватившая его, пока наутро не почувствовал на губах вкус запекшейся крови и не ощутил боль в тех местах, где сомкнулись ее зубки.

Но это было только начало. Азиза пробудилась раньше, и Дик открыл глаза, разбуженный ее поцелуями и ласками. Он хотел подняться, но она снова столкнула его в груду подушек и удержала, прильнув губами к его губам. Азиза показала ему такие любовные игры и ласки, о каких он даже не подозревал. Вознесла его на новые высоты наслаждения. Наконец новобрачные снова уснули — исчерпав силы, удовлетворенные, неразрывно соединенные, с переплетенными, словно ветви, руками и ногами.

Так продолжалось всю неделю. Они делали перерывы только чтобы поесть и освежиться вином, а когда Дик, усталый и пресыщенный, пытался отвернуться, Азиза снова притягивала его к себе, возбуждая со всей тонкостью любовного искусства и всей жадностью пылкого тела. Стоило ему лишь на мгновение поддаться ее чарам, и он уже не в силах был устоять и снова и снова бросался в неутомимые, жаркие, обольстительные объятия, снова и снова вкушая всю силу чувства, предложенного ему.

И, как ни странно, это была настоящая любовь, а не просто похоть. Это привлекало и трогало Дика больше всего. В те дни и ночи Азиза рассказала ему много нового: как впервые увидела его работающим под окнами гарема Абдаллаха — ей тогда было всего одиннадцать лет; как отметила его для себя, хотя он был изможден, грязен и оборван; как упросила отца отдать его ей. Для принцессы крови было неслыханным выразить желание стать женой руми, но ее настойчивые постоянные просьбы привлекли к Дику внимание Абдаллаха. Дик был уже достаточно знаком с мавританскими нравами, чтобы понимать, какому риску она себя подвергала. Если бы он не получил прозвище эль-Барк — молния — и не проявил бы себя на службе так превосходно, ей пришлось бы гораздо труднее. Женщин, а особенно склонных к безумствам, не очень-то ценят.

Поэтому неудивительно, что он начал как-то озадаченно преклоняться перед ней; испытывая иногда униженность и досаду. Он сознавал, сколь многим обязан жене, но в то же время понимал, что его любовь к Эжени так же глубока, как и прежде. Иногда он презирал себя за свою податливость — и не потому, что был так уж совестлив, но считал, что в некотором роде предает их обеих. Эта мысль мучила его, и он облегчил душу, выложив все Клюни, которого навестил в середине недели. Шотландец рассмеялся.

— Да ну! Не стоит быть таким благородным! Ты теперь живешь в другой стране, с другими нравами, и не забивай себе голову всякими глупостями!

— Но…

— Ерунда! Тебе, наверное, не очень приятно это слышать, но девчонка, которую ты оставил, скорее всего, никогда не узнает, что с тобой приключилось. Она вполне могла уже давно выйти за другого, а возможно, и вовсе умерла! Не хочу тебя огорчать, парень, но такое вполне могло случиться. А мавританские девицы — совсем другое дело. Азиза будет обожать тебя, сколько бы других жен ты не завел. Больше того: если бы тебе каким-нибудь чудом удалось найти свою прежнюю подружку и привезти сюда, твоя теперешняя жена первая поприветствует ее и с радостью разделит с ней твою постель! Для здешнего народа это обычное дело, поверь мне, и не переживай!

В существующих обстоятельствах совет звучал вполне здраво, но едва ли мог успокоить Дика. Было даже к лучшему, что в самый разгар переживаний настал срок, когда Дику надлежало явиться к Мулаи Исмаилу, чтобы вступить в новую должность.

К его изумлению, в тот день Исмаил принял его одного в приемном зале Дар эль-Махзена. Только позади, в напряженном внимании, застыли два огромных стражника, каждый с острым ятаганом в руках.

Дик низко склонился у дверей, и Исмаил заговорил:

— Я ждал тебя, Хасан эс-Саид. Подойди ближе, и мы обсудим, что следует делать.

— Целую твои ноги, о сын Аллаха!