Бейтс Болдуин - Воин султана

Два могучих негра, сопровождавших Исмаила, бросились вперед и схватили Абрахмана за руки и за ноги, оторвав его от земли.

Позже Дику нередко приходилось видеть наказание «подбрасыванием». Ловкие сильные рабы хватали человека за руки и за ноги и по сигналу султана подбрасывали в воздух, переворачивая и отпуская, а когда тот падал, снова хватали его за запястья и щиколотки так, что он ломал себе шею, выворачивал плечо или получал другие травмы согласно незаметному жесту владыки.

Но сейчас Дик ничего об этом не знал. Увидев искаженное, посеревшее лицо человека из сале, он недолго думая, выскочил из строя и закричал.

Все, стоявшие позади султана, — Дик не мог их видеть — смотрели на него с изумлением и словно отчаянно стремились о чем-то предупредить. Два черных раба замерли, озадаченные, держа побледневшего пирата на весу, и Исмаил резко повернулся к Дику. Он словно хлестнул его каким-то вопросом, которого Дик не понял, и переводчик, задыхаясь, перевел.

— Его величество желает знать, по какому праву ты осмеливаешься вмешиваться?

Дик внезапно осознал, что его спасение только еще в большей дерзости. Может быть, это грозит смертью, но пасть к ногам толстяка — значит наверняка заслужить его презрение. Он решил идти ва-банк и гордо поднял голову.

— Потому, что я хотел бы видеть, как свершится правосудие. Этот человек, — он указал в сторону замершего Раиса, — не причинил нам никакого вреда. Он захватил нас в плен, это верно. Но потом делал все, чтобы сохранить нас. Он не виноват!

— А кто же? — спросил султан.

Дик торопливо, обращаясь прямо к султану, рассказал историю событий в Сале. Исмаил озадаченно и возмущенно косился на переводчика. Двое чернокожих медленно и неохотно поставили на ноги перепуганного пирата, а когда переводчик повторил слова Дика, Исмаил то ли зарычал, то ли застонал. Он явно был сегодня зол на Зайдана.

Резко обернувшись, султан бросил Абдрахману какой-то вопрос. Капитан пиратов отвечал пространно, время от времени бросая на Дика благодарный взгляд. Когда он закончил свою речь, султан неожиданно повернулся и хлопнул в ладоши. Два стражника поспешно подбежали, подхватили Колина Мак-Грегора и потащили его, сопротивляющегося, прочь. Дик рванулся следом, но переводчик протянул руку и удержал его.

— Стой, стой, не бойся за этого человека. Его отправят в испанский монастырь, Там о нем позаботятся.

Мулаи Исмаил улыбался, и в его улыбке не было ни мстительности, ни раскаяния. Явно довольный своим милосердием, он заговорил, и переводчик снова обратился к Дику.

— Ты будешь служить сиди Абдаллаху, сыну султана, — сказал он мрачно. — Благодари за это свою дерзость!

Свита султана двинулась дальше, а двое стражников бросились вперед и схватили Дика за руки. Раздумывать времени не было. По тону переводчика Дик не понял, повезло ему или он должен быть снедаем отчаянием. Наградили его за дерзость — или наказали?

Одну вещь он все же успел заметить, несмотря на всю поспешность, с какой его уволокли прочь. Абдрахман Раис, уже двинувшийся вдоль линии пленников вслед за торжественной свитой султана, завел руку за спину и сделал какой-то жест. Было ли это знаком прощания, ободрения, благодарности или поздравления, Дик знать не мог. В следующее мгновение стражники торопливо потащили его в дальний конец двора, где уже стояла кучка пленников, и втолкнули между ожидающими своей участи людьми. Они стояли в молчании. Ждали, охраняемые десятком крепких стражников в широких коричневых шароварах, высоких белых фесках, мягких сапогах из красной кожи, коротких небесно-голубых рубахах, поверх которых, несмотря на жару, они носили тяжелые белые и темно-синие бурнусы — форму личной гвардии сиди Абдаллаха.

Сиди Абдаллах, которому так щедро преподнесли Дика, считался третьим сыном Мулаи Исмаила, хотя вопрос этот был не совсем ясен. Имея такое множество отпрысков, трудно сказать наверное, кто первый, а кто десятый. Важно было то, что на данный момент Абдаллах явно числился в любимцах.

Это был высокий человек двадцати четырех лет, хотя при взгляде на него ему можно было дать лет на десять больше. Абдаллах уже был отцом восьми детей, и его старшей дочери шел одиннадцатый год.

Несмотря на высокий рост, он был достаточно полным, что здесь считалось обычным, потому что, по местной поговорке, худая собака — бедная собака. Голова у него была круглая, лицо овальное, с широким лбом и высокими скулами; густые темные брови пересекали лицо прямой линией и почти смыкались над черными, несколько навыкате глазами. Нос у него был длинный, тонкий, слегка крючковатый, рот маленький, подбородок слабый и срезанный.

Что касается характера, то, как позже выяснил Дик, разница между ним и его единокровным братом Зайданом оказалась невелика. Оба отличались безжалостной жестокостью и необузданностью, правда, Зайдан был злобен от природы, а Абдаллах нет. Вспышки ярости и жестокости являлись, скорее, следствием неистового нрава, и, хотя поступки его часто бывали такими же зверскими и кровавыми, как и у брата, совершались они в приливе гнева, а не хладнокровно. Говорили, что не менее бурно он проявляет и щедрость.

Дик, конечно, понятия не имел обо всем этом, когда его вели через обширные сады позади Дар эль-Махзена к другой группе зданий, также расположенных среди пышной растительности. Это был Дар эль-Хамра — Красный Дом — дворец Абдаллаха. Дика и его товарищей провели мимо конюшен и ввели в длинное гулкое тюремное помещение под ними. Дощатый потолок был сырым и вонючим от просачивающейся сверху лошадиной мочи.

К счастью, в противоположных концах помещения располагались арки, выходившие во внутренние дворы. Арки были забраны толстыми железными решетками, но все же немного воздуха и света проникало в темницу.

Кроме Дика, там находилось много других людей, исхудавших, заросших, грязных и голодных, в лохмотьях, кишащих насекомыми. Около четырехсот человек теснились в помещении, едва ли имевшем двести пятьдесят футов в длину. Никаких удобств там не было, вонь стояла ужасная; и в этом тесном пространстве, под низким зловонным потолком, не смолкал ужасающий шум и гам.

Когда двери темницы распахнулись и Дика с товарищами ввели внутрь, в толпе заключенных поднялся ропот. Но стражники шагнули вперед, вытащили из широких шаровар длинные бичи, и все быстро утихло. Стражники ушли, двери захлопнулись. Две группы людей застыли, враждебно глядя друг на друга. Дик шагнул вперед и громко заговорил:

— Кто-нибудь здесь говорит по-английски?

В толпе возникло какое-то движение, поднялся глухой шум, как будто его вопрос разрушил заклятие. Через мгновение передние ряды расступились, выплюнув маленького узкоплечего человечка в истрепанных матросских штанах из грубого холста.

— Да, капитан! Я. Меня зовут Траут, Джек Траут, как звали на борту шхуны «Фэнси Энн» из Бристоля.

— Отлично! Но почему вы нас так принимаете? Разве мы не такие же несчастные, как вы?

Седоватый человечек подошел ближе. Толпа притихла.

— Скажу вам правду, ваша милость!

Джек Траут почесал в затылке.

— Сначала-то все думали, что принесли ужин. Но когда оказалось, что только прибавилось лишних ртов, все разочаровались. И разозлились — да! Многие уже настолько оголодали, что иначе вести себя не могут.

— Так плохо дело?

Дик был потрясен.

— Плохо?

Джек Траут печально помотал своей птичьей головкой.

— Не скрою, бывает и похуже! О нас еще заботятся лучше, чем о других — иначе нас уже не было бы в живых.

Он невесело засмеялся. Дик хотел вставить свое слово, но Траут не обратил на него внимания.

— Да-да! Лучше, чем о других! Тебя поднимут с рассветом. И поесть дадут — горсть хассуа или сушеных фиг, полфунта пресного хлеба, немного мутной водички. И поведут тебя на работу — вот так! А работенка — не приведи Господи! Ваша милость такой не нюхала. Все кишки вытянет — таскать камни, класть стены, рыть канавы! И все руками, ногами, спиной — с рассвета и до сумерек. Если доживешь до ночи, тебя отведут обратно, дадут горсть кускуса, плавающего в дрянном жире, кусок вареной козлятины или верблюжатины, хлеба, фиг и мятного чая — хорошо хоть, горячего!

— Погоди, — перебил его Дик. — Хассуа, кускус — это что такое?

Джек Траут вытаращил на него глаза.

— Еда! По крайней мере, они здесь так считают, господин! Хассуа — ячмень с финиками, разваренный в кашу. Кускус — это скатано из пшеничного теста и приготовлено как рис. Есть, конечно, и другие блюда, но мы их не видим.

— Ясно, — кивнул Дик.

Джек Траут явно проникся симпатией к своему собеседнику.

— И это еще не все! Хочу дать один совет, капитан, рулите подальше от главных. При встрече с Мулаи Смином, Абдаллахом или Красноносым, надо пониже кланяться и поскорее прятаться.

— Погоди. Не так быстро! Сиди Абдаллах — это я понял. Но кто такой Мулаи Смин?

Умудренный жизнью маленький моряк вытер нос рукой и посмотрел на него не без жалости.

— Султан, конечно! Кто же еще носит титул Мулаи? Имя-то его Исмаил, но для своих подданных он Мулаи Смин.

— А Красноносый? — не отставал Дик.

— Вот этот-то самый опасный для всех нас! Красноносый Джейк, Якуб эль-Аббас, старый лев — говорят, когда-то его звали Клюни Гленгарри — проклятый шотландский изменник, командир отборной личной стражи Абдаллаха — тех парней, что доставили тебя сюда.

— Бог мой! Ты, кажется, сказал, он шотландец?

Джек Траут пожал плечами.

— Кто его знает? Я никогда не откровенничал с ним. Знаю только, что этот человек очень опасен для нас. Он ближе к нам, чем все остальные.

— Но ты ведь никогда не имел с ним дела, — возразил Дик, — откуда же ты знаешь про него такое?