Дик заступил на дежурство первым, а Сол, в неволе лишившийся покоя, отправился бродить среди шатров, вступая в разговоры с другими пленниками и стражниками у ворот. Он возвратился около полуночи, непривычно задумчивый, но рассказывать ничего не стал, а Дик не настаивал. Утром пленников подняли с рассветом, снова посадили верхом, и весь день они ехали по жаре среди буро-коричневых, покрытых пылью пробковых дубов, пока не добрались до Тифлета. После скудного ужина Сол опять почти сразу же исчез.

На третью ночь они остановились в Дар эс-Солтане, и там, явившись в полночь, чтобы сменить Дика, худощавый мулат заговорил почти застенчиво:

— Наверное, мистер Дик, вы удивляетесь, где я пропадал две последние ночи.

— Я не беспокоился, если ты это имеешь в виду.

— Я ходил к воротам, поговорить с одним из стражников, — серьезно произнес Сол.

— Поговорить? — удивился Дик.

Сол кивнул.

— Вот именно! Вот именно, мистер Дик! Похоже, что многие из них сами когда-то были пленниками. Я полагаю, вы называете изменниками тех, кто сменил шкуру, чтобы остаться в живых.

Первым побуждением Дика было сердито фыркнуть.

— Вроде бы неподходящая компания для тебя, Лерон!

— Погодите, мистер Дик! — перебил его Сол. — Я хочу вам объяснить. Я не больше, чем вы, одобряю тех, кто поворачивается спиной к собратьям. Но мне кажется — мне кажется, что здесь другое. Эти люди не перебежчики, мистер Дик. Не надо считать их такими.

— А кем же? — проворчал Дик.

— Я не знаю! Не знаю! — пробормотал Лерон. — Даже вы, мистер Дик, почувствовали бы разницу! А что касается меня — эх! Попробуйте взглянуть на вещи моими глазами. За что мне благодарить белых людей — кроме вас и капитана Колина? Кто может убедить меня, что я поступаю неправильно, стремясь спасти свою шкуру? Стражники у ворот сказали мне, что с моим цветом кожи и происхождением я могу многого добиться в этой стране, если буду слушаться приказаний и приму их веру. Почему бы нет? Почему бы и нет, мистер Дик? Лучше быть живым негром, чем мертвым святым.

Больше они не обсуждали этот вопрос — просто не было возможности. На следующий день, незадолго до полудня, они поднялись на плато и увидели высокие бурые стены, беспорядочно расположенные крыши и облицованные изразцами башни Мекнеса, возникшие перед ними. Мощные валы в тридцать-сорок футов шириной и до шестидесяти футов в высоту окружали весь город, образуя зигзага, сворачивая под прямыми углами, извиваясь, поднимаясь на холмы, — то есть следуя неровностям рельефа и очертаниям самого города. Поэтому Мекнес с подступов к нему разглядеть было трудно. Но главная его часть располагалась, по-видимому, слева, к северу, тогда как обширные дворцы, сады и конюшни, крепости и казармы, тюрьмы, замки и касбы, составлявшие собственно город султана, находились южнее и за высокими стенами выглядели внушительно — там виднелись скопища красных черепичных крыш, длинные окна, заслоненные причудливыми узорными решетками из красного горного кедра; высокие пальмы и зеленые деревья перемежались с минаретами мечетей и осеняли летние дворцы. Среди безукоризненных дорожек и ухоженных клумб словно голубые драгоценности сияли бассейны.

Немного погодя путники вышли на широкую, грубо замощенную рыночную площадь и остановились перед огромными, с тройной аркой, воротами в толстой стене в дальнем конце рынка. Здесь им приказали слезть с седел и сменить свою обувь на желтые шлепанцы, обычные в этой стране.

Они прибыли, как узнал Дик, в Сук Хедиме, куда привозили всех пленников, а ворота носили название Баб Мансур эль-Алудж — Ворота Изменника. Пленникам не дали возможности особенно долго раздумывать об их участи, а согнали в плотную толпу, окруженную стражей, и быстро провели через большие ворота на другую обширную открытую площадь. Здесь, как и в Сале, их встретила толпа визжащих, ругающихся туземцев, осыпавших неверных градом проклятий и всяческого мусора и пытавшихся даже вступить в драку со стражниками, чтобы добраться до ненавистных руми.

По-видимому, это было излюбленное времяпрепровождение мавров. На сей раз, однако, стражников не удалось застать врасплох. Сплотив ряды, они решительно пролагали себе путь через ревущую толпу, бросаясь направо и налево с пиками и ятаганами — Дик не раз видел, как проливалась кровь и тело стонущего фанатика исчезало в бушующей толпе. Он заметил, что ни людей в толпе, ни стражников не волновало, что их соотечественник ранен. Они просто жаждали крови, хоть чьей-нибудь; дикая жестокость была, казалось, их второй натурой.

Стража провела пленников в другие ворота, и они оказались в парке, окруженном высокими величественными зданиями, где было множество длинных, извилистых аллей и плескались фонтаны. Дику показалось, что с обеих сторон слышится журчание бегущей воды, и, поскольку шумная толпа осталась за воротами, не решаясь более преследовать их, чем дальше они углублялись в тенистые, прекрасно ухоженные кущи, тем больше он убеждался в этом. Судя по всему, они находились в садах самого султана — больше никто не мог иметь такую роскошь. Пленников чуть ли не бегом провели еще добрых две мили и, миновав массивную арку в форме подковы, они оказались в просторном мощеном дворе, с четырех сторон окруженном величественным зданием, подавлявшим и устрашающим своими размерами. Это был Дар эль-Махзен — дворец султана. Но он не произвел на Дика никакого впечатления. Юноша радовался лишь тому, что, наконец, можно передохнуть, стоя в строю вдоль стены вместе с другими пленниками.

И снова они ждали, как и в Сале. Пылающее солнце описало над их головами четверть круга. Люди шатались, готовые упасть без чувств, и им разрешили лечь и устраиваться, как хотят. Незадолго до заката у дальних ворот взвыли трубы, и два угольно-черных раба, одетых в белое, вбежали, ведя под уздцы пританцовывающего серого коня.

Великолепие животного отвлекло внимание Дика от человека, сидевшего на его спине. Только дядя, будучи в горячке и почти в бреду, заставил его заметить всадника.

— Ты видел когда-нибудь такого зверя? — прошептал Дик.

— Никогда! — ответил капитан с такой горечью и отвращением, что Дик сразу понял: дядя имеет в виду всадника.

Человек был маленький, очень толстый, почти бесформенный. Он держался в седле, как мешок с зерном, и казался совершенно равнодушным к варварской роскоши своего окружения. Вся одежда его была белой, кроме ярко-зеленого тюрбана и зеленой с золотом отделки на кафтане. Массивное тело колыхалось, и крошечные, похожие на сушеные сливы глазки смотрели вокруг с выражением бесконечной скуки.

Дик заметил толстый, приплюснутый нос, почти негритянские черты лица, чувственные губы, полускрытые черной с проседью бородой. Позади трусили два толстых чернокожих раба, вооруженных сверкающими ятаганами, а рядом с конем поспешал еще один, держа над головой владыки огромный зеленый зонт — символ верховной власти. Позади в воротах появилась целая толпа людей; высоких, низеньких, молодых, старых, худых, толстых, сердитых, скучающих — все они явно ожидали сигнала, разрешающего им войти.

Султан и его небольшая свита остановились почти на середине двора, и рабы сразу же бросились помогать маленькому человеку спуститься на землю. Как только он встал на ноги, слуга с зонтиком поспешил затенить его от солнца, а двое рабов повели жеребца прочь со двора. Два чернокожих стражника шагнули вперед и встали в двух шагах позади султана. В ворота стали входить одетые придворные в белых одеяниях, растекаясь по сторонам двора; подбежал начальник стражи, поднося на подушке с кистями ятаган, украшенный драгоценными камнями.

Как позже узнал Дик, это был всего лишь обычный ритуал, подарок местного правителя, представляющего своих пленников, означающий его покорность власти султана. Но, когда офицер пал на колени, Исмаил взял длинный, изогнутый клинок, попробовал лезвие большим пальцем, и вдруг, без предупреждения, размахнулся над головой и нанес удар.

Сабля сверкнула перед глазами потрясенных пленников. Лезвие свистнуло, голова коленопреклоненного человека чуть подпрыгнула, перевернулась в воздухе, зацепилась за его правое плечо, упала на землю и покатилась. Обезглавленное тело еще продолжало корчиться. К небу фонтаном хлынула алая кровь, запятнав белоснежный бурнус султана, но он даже не отстранился, а с удовлетворением кивнул и вытер клинок об одежду убитого. Не глядя, он подал ятаган через плечо, один из чернокожих стражников взял его и передал дальше.

Одного из пленных стошнило, и Дик испугался, что с ним случится то же самое. Султан небрежно перешагнул через мертвое тело — оно будет лежать здесь до тех пор, пока владыка не распорядится его прибрать. За ним поспешила толпа придворных, среди которых Дик с удивлением увидел высокую фигуру пирата, Абдрахмана Раиса, который взял их в плен.

Дальнейшее не заняло много времени. Стража быстро двинулась вперед, и Исмаил начал осмотр и опрос пленников. Он шел вдоль ряда, отсылая каждого поочередно к разным группам. Подойдя к Лерону Солу, стоявшему через два человека от Дика, султан взглянул снизу вверх на высокого мулата, и в его маленьких глазках мелькнул интерес. Он что-то пролаял переводчику, и тот выступил вперед.

— Ты темный. Почему ты темный?

Сол потупил взор, словно от стыда.

— Я наполовину африканец — я раб, — пробормотал он.

Переводчик обратился к Мулаи Исмаилу, и тот в ответ зарычал — и, по-видимому, от изумления.

— Ты станешь мусульманином в обмен на свободу? — спросил переводчик.

— Стану!

Исмаил пролаял приказание, и мулата увели.

Задумавшись, Дик не заметил, что султан в окружении свиты подошел к его дяде, пока Исмаил не указал на пустую глазницу и не спросил пронзительным грубым голосом, что случилось с этим человеком. Абдрахман почтительно объяснил, и в то же мгновение султан резко взмахнул рукой.