Дебби Маццука

Воин Островов 

Пролог


Остров Льюис, 1592 год


Эйдан Маклауд сидел за столом в дальнем углу переполненного трактира и тщетно пытался стряхнуть груз неожиданно навалившихся на него забот, чтобы хоть как-то насладиться компанией своих беззаботных друзей и присевшей к нему на колени чувственной рыжеволосой красавицы.

— Маклауд, смотри упустишь! — широко ухмыльнулся ему через стол Гэвин, теснее сжимая в объятиях пышногрудую блондинку.

Эйдан со смешком тряхнул головой и вновь занялся доставшейся ему рыжей, которая оказалась по-настоящему ненасытной и теперь душила его в своих жарких объятиях.

— Эй, Маклауд, какова компания!

Эйдан потянул губами за розовый сосок красавицы и, не обращая внимания на вырвавшийся из ее груди протестующий стон, взглянул в ту сторону, куда смотрел Гэвин. Тот пристально смотрел на открывшуюся дверь трактира, где стоял Торквил, один из воинов его отца.

Усмешка Торквила заполнила душу Эйдана мрачным предчувствием, не оставив и следа от прежнего, как он теперь понимал, веселого настроения. Эйдан ссадил девицу с колен и, не сводя глаз с гривы серебристо-белых волос воина, поднялся, бросил ей монетку и жестом велел уходить.

Источая злобу, она пододвинулась к нему боком.

— Ведь я заплатил тебе. И дал намного больше, чем ты дала мне.

Девица не уходила, но Эйдан лишь нетерпеливо взглянул на нее и жестом отослал прочь.

— Мой отец вернулся? — спросил он коренастого воина, уже стоявшего перед ним.

— Да, у меня не было возможности рассказать тебе об этом раньше. Мы оставили…

Торквил не успел договорить, но Эйдан уже схватил со скамьи свой шерстяной плащ и направился к двери. За его спиной раздавались голоса друзей, призывавших его остаться, но с таким же успехом они могли бы звать глухого. Ведь в опасности был его младший брат, и ему надо было помочь.

Раскат грома разделил небо пополам, когда Эйдан стремительно пересек дворик, направляясь к конюшне. Кляня себя за каждый миг промедления, он соскоблил липкую грязь о порог и вошел столь решительно, что конюх, лениво развалившийся на копне сена, испуганно вскочил.

— Седлай мою лошадь! — приказал он конюху и добавил, чувствуя за спиной дыхание Торквила: — И его тоже.

— Дугал едва ли отправит своих людей против знатного шотландца. Он не захочет портить отношений, — произнес Торквил.

Смахнув капли дождя со лба и уставившись на воина, Эйдан спросил:

— А мой отец приехал трезвым?

От ответа на этот странный вопрос зависело очень многое, и больше всего Эйдан боялся услышать «да».

Будучи трезвым, его отец обычно не замечал своего младшего сына. Порой относился к нему слишком строго и даже предвзято, что глубоко огорчало Эйдана. Но все было совсем иначе, если отец уже поднимал в тот день кубок.

Ответом на этот вопрос стали плотно сжатые губы товарища, и Эйдан выругался. Схватившись за протянутые ему вожжи, он пробормотал слова благодарности, оседлал Финна, своего любимого жеребца, и повернул его в сторону дома.

Спустя мгновение Торквил на своей гнедой поравнялся с ним, и, несмотря на угасающий свет дня, Эйдан успел разглядеть нечто, болтавшееся у него на спине.

— Так что ты мне хотел рассказать? — крикнул Эйдан.

Пытаясь перекричать дробь копыт, Торквил ответил через плечо:

— Сегодня день рождения у твоего брата, и ты знаешь, как его отец…

Ветер заглушил проклятия Эйдана, раздосадованного известием. Надо же было оставить его одного именно в этот знаменательный день! И все из-за чего?! Только отец за порог, как Лахлан торопится к дружкам на охоту или на ночные оргии. В свои восемнадцать он больше интересовался властью, чем его брат Лахлан, а в последнее время даже стал тяготиться своими обязанностями. Но он ни за что не допустил бы, чтобы из-за него оказался в опасности младший брат.

В последнее время Эйдан старался не вспоминать о том, что восемь лет назад родился Лахлан, и иногда это ему удавалось, однако он никак не мог забыть слов одной старухи — слов проклятия, направленных против его брата и матери.

Он действительно похож на выходца из земли Фэй.[1]

Страдальческие слова отречения вместе с проклятиями его отца эхом звучали в голове Эйдана. Он зажмурился, чтобы прогнать от себя образ белого, в кровавых пятнах полотна, которым была накрыта его мать, а также противные шлепки босых ног по холодному камню. Это он сам много лет назад бежал из своей комнаты в зал.

Эйдан плотнее запахнул плащ, надеясь, что это защитит его от колючего ветра и горьких воспоминаний. Нагнувшись почти к самому крупу Финна, он стремительно промчался по узкому деревянному мосту, оставив Торквила далеко позади. Вдалеке появились огоньки — из туманной пелены дождя проступали очертания сторожевой башни. Это были огоньки его родного дома, и сердце Эйдана стучало все чаще. В груди теснилось и никак не могло вырваться имя брата, когда отец встретил его на пустынном дворе дома.

Старик служитель угловатыми пальцами привлек к себе Эйдана.

— Я никак не могу найти парня! Мы перевернули все в доме, но…

Эйдан не сводил взгляда с беспокойно бегающих глаз старика. Сейчас были бы бесполезны любые слова, поскольку оба знали, что случилось нечто плохое. Отец вместе с его братом отправились к утесам. Отец и прежде угрожал сыну, да только Эйдан не верил, что человек, в котором он когда-то души не чаял, попытается совершить столь гнусное дело. И даже теперь, когда это оказалось правдой, он все еще убеждал себя, что, должно быть, ошибается.

— Будь осторожен, — сказал служитель. — Боюсь, он сошел с ума. Я не знаю, какая сила вселилась в него. По словам дяди, нечто подобное уже бывало, но, клянусь, такое я видел в первый раз.

Эйдан качнул головой, сжав на мгновение веки, чтобы не заплакать. Ведь он мужчина, да и момент для выражения чувств неподходящий. Натянув поводья, Эйдан решительно повернул жеребца и бросил его в плотную завесу ночи, откуда он только недавно появился.

Когда проступили темные очертания гранитного утеса, Эйдан выкрикнул несколько раз имя брата, но слова утонули в горестном завывании ветра. Глазами, слезившимися от напряжения, он пытался заглянуть за пелену дождя в подступающий сумрак ночи. Но вот вспышка молнии на мгновение осветила рваные силуэты утесов, и Эйдан на скалах разглядел две огромные тени людей, направлявшихся к краю.

Крик агонии вырвался из горла Эйдана:

— Нет, отец, нет!

Эйдан соскочил с коня и, поборов страх, бросился к ним.

— Тебе не остановить меня, Эйдан. Настал день, когда я узнал правду.

Слова Александра Маклауда прозвучали глухо и невнятно. Он дернул Лахлана за руку, и мальчик отозвался криком страдания.

В бессилии и страхе Эйдан подумал, что ему надо было подумать о брате раньше. Зная отца, он вполне мог бы найти возможность защитить брата. Приблизившись, он услышал шум волн, разбивавшихся внизу о скалы, с силой втянул носом острый запах моря, и с его чувств словно пелена спала.

Лахлан хныкал и бессмысленно водил большими от ужаса глазами, а золотистые кудри все так же мило обрамляли его ангельское личико.

— Отец, не делай этого, отдай его мне, — попросил Эйдан.

Злобно тряхнув головой, Александр дернул за руку вновь в страхе сжавшегося Лахлана. Промокшая до нитки белая ночная рубаха прилипла к худосочному телу мальчика, а его босые ступни едва касались земли. Сейчас голубые глаза отца казались черными, столько в них было злобы и ярости. Эйдан лишь сейчас осознал, что нет в мире силы, способной остановить его отца.

— Я отдам его морю, и ты не сможешь мне помешать! — крикнул Александр, отступая по мокрой, отполированной дождем глине.

Нога скользнула, и, пытаясь сохранить равновесие, он взмахнул рукой, только что державшей за руку Лахлана.

Движения отца вдруг показались Эйдану замедленными, словно в кошмарном сне. Он рванулся вперед и, схватив брата за оставшуюся протянутой руку, оттащил его подальше от отца. Эйдан крепко прижал к себе дрожавшего мальчика и поспешил отступить с ним от опасного обрыва. Он мог бы поклясться, что видел, какой бешеной злобой налились глаза его отца в тот краткий миг, когда он, оступившись, падал назад и молотил руками воздух в надежде удержать равновесие. С душераздирающим криком Александр исчез в темной бездне провала.

— Отец! — крикнул Эйдан, отталкивая за спину брата и бросаясь к краю обрыва, за которым каким-то непостижимым образом завис на скале Александр.

Наконец он почувствовал, как его пальцы обхватили костистую руку отца. И почти сразу ощутил, как на руку навалилась невероятная тяжесть и мышцы противно задрожали. Эйдан попытался вбить носки своих сапог в размокшую глину, но почему-то не почувствовал удара. А меж тем острые камни дюйм за дюймом скребли по груди Эйдана — отец своим весом неминуемо тащил его за край утеса.

На миг их взгляды встретились, и Эйдану вдруг стало страшно от той жестокой решимости, которую он увидел в пристальном взгляде светло-голубых, цвета моря, глаз своего отца.

— Нет, отец! — закричал Эйдан, чувствуя, как кулак поворачивается в его пальцах и выскальзывает.

Он зажмурился, не в силах смотреть, как его отец исчезает в беснующейся пучине вод, зажал уши, чтобы не слышать его последнего предсмертного крика. Печаль переполняла его сердце.

Вдруг теплое дыхание шепотом проникло в его уши.

«Я поговорю с духами, Эйдан. Они спасут его».

Горячая волна пробежала по его телу, возвращая к жизни. Эйдан встал на ноги и увел брата подальше от опасного края утеса. Положив руки на его узкие плечи, он встряхнул его и решительно произнес: