— Значит, решено! — радостно подвела итог Салли. — Но завтра — это слишком скоро. Мне нужно сначала устроить Энн, а потом найти комнаты для вас. Кроме того, Питер, ты должен уделить внимание своей семье. Все будут очень рады увидеть тебя и Мэриголд.

— Значит, мы приедем послезавтра, — решил Питер. — Таким образом, у тебя и у моей семьи целых двадцать четыре часа. И ни часом больше.

— Мне не в чем замуж выходить, — воскликнула Мэриголд.

— Надин тебя принарядит, — заявил Питер.

— Надин? Думаю, она и пальцем не пошевелит ради меня! А что, собственно, она для тебя значит, Питер?

— Полагаю, лучше сказать тебе правду, хотя мне немного неловко. Надин — дочь лучшей подруги моей матери. В детстве мы много времени проводили вместе, и, думаю, втайне они надеялись, что мы поженимся. Когда мы повзрослели, само собой разумеется, я повсюду сопровождал Надин. Затем неожиданно отец Надин потерпел финансовый крах. Они потеряли все свои деньги. Надин переехала в Лондон и поступила на работу к Майклу Соррелю. Мне было очень ее жаль. Мы часто виделись, и, думаю, из-за чувства одиночества она испытывала ко мне все большую симпатию.

— Она любит тебя, — с укором произнесла Мэриголд.

— Я бы не стал это утверждать. Надин очень умна и всегда понимала что к чему. Кроме того, она намного старше меня. Я всегда был предан ей и относился как к старшей сестре. Она все знала обо мне, поэтому мне было нетрудно попросить ее взять тебя на работу, но не раскрывать мой секрет. А вот то, что Энн стала компаньонкой герцогини, — удивительное совпадение. Надин хорошо хранила мою тайну, не так ли, Мэриголд?

— Да, — ответила Мэриголд, — но не думаю, что я ей нравилась.

— Это сейчас не имеет никакого значения, — понизив голос, заметил Питер.

— Да, действительно, — согласилась Мэриголд. — Теперь ничто не имеет значения, кроме нас самих.

— Неужели мы такие эгоисты, Салли? — спросил Питер.

— Вы имеете на это полное право. А теперь прошу извинить меня. Я должна уложить вещи.

Она исчезла за занавеской и принялась собирать чемодан. Из гостиной доносились негромкие голоса. О чем говорили друг с другом Мэриголд и Питер, не было слышно, но каждое их слово дышало счастьем.

Салли вспомнила о бессонных ночах, о рыдающей в подушку Мэриголд. Как чудесно все закончилось! Салли поблагодарила Бога за эту удачу.

Когда все было собрано, Питер и Мэриголд отвезли ее к Элейн. Там Салли поцеловала на прощание их обоих и пообещала все устроить к их приезду в Сент-Читас.

— Позаботься о ней, Питер, — снова попросила Салли.

Мэриголд обняла сестру и сказала:

— Это я буду заботиться о нем! О, Салли, я счастлива до безумия!

Элейн ждала Салли в холле.

— О, мисс Гранвилл! Я так волнуюсь. Смотрите, папа купил специально для меня дорожный саквояж. — В руках у девочки была красивая сумка из розовой кожи с ее инициалами.

— Замечательный саквояж! — одобрила Салли. — Ты уже поела?

— Нет еще, — ответила Элейн. — В столовой накрыт стол для нас обеих! Папа просил сказать ему, когда вы придете.

В следующую секунду Роберт Данстен вышел из своего кабинета.

— Добрый вечер, мисс Гранвилл, — поздоровался он. — Билеты на поезд уже у меня, и я сам отвезу вас на вокзал, чтобы убедиться, все ли в порядке.

— Очень любезно с вашей стороны, — отозвалась Салли.

Все трое прошли в столовую, где их ждал великолепно накрытый стол.

— Могу ли я приехать в Сент-Читас послезавтра? — спросил мистер Данстен. — Полагаю, мне удастся вырваться из Сити.

— Этот день, похоже, будет очень насыщенным.

— А почему? Что будет? — заинтересовалась Элейн.

Салли рассказала мистеру Данстену и Элейн о венчании Мэриголд и Питера.

— Они поженятся, когда мы будем там? — радостно воскликнула Элейн. — Вот здорово! А можно я буду подружкой невесты? Пожалуйста, мисс Гранвилл, спросите у своей сестры, можно ли мне быть ее подружкой?

— Не думаю, что церемония будет особенно пышной, — ответила Салли, но, заметив разочарование в глазах девочки, добавила: — Но мы спросим. А ты беги, попроси няню уложить твое праздничное платье, то, из бело-голубого тюля. Я думала, оно не понадобится, но из него получится прекрасный наряд для подружки невесты.

— Сейчас же ей скажу, — сказала Элейн и тут же исчезла из столовой.

Салли и Роберт Данстен остались вдвоем. С минуту оба молчали, но Данстен заговорил первым.

— Думаете, у меня есть надежда?

— Хотела бы я сама знать ответ на этот вопрос! Но я не знаю, честное слово, не знаю.

— Вы не будете возражать, если я приеду в Корнуолл во время торжества?

— Конечно, нет. Мы очень хотим, чтобы вы приехали.

— Правда?

Этот взрослый мужчина вдруг стал похож на маленького мальчика, которому очень хочется, чтобы исполнилось его заветное желание.

— Надеюсь, Энн сумеет полюбить вас, — сказала Салли. — А я обещаю помочь вам всем, чем смогу.

Роберт Данстен взял девушку за руку, поднес ее к губам и поцеловал.

— Спасибо, Салли, — тихо произнес он. — Вы удивительный человек.

19

Энн полулежала в кресле в саду. Нежное дуновение морского ветра ласкало ее лицо. Она чувствовала умиротворение. Небо радовало чистой синевой. Утренний туман над морем развеялся, яркое солнце, внезапно появившись из-за облаков, пригревало, тучи исчезли, словно по волшебству.

Энн сидела спиной к дому, некрасивому, но такому родному, ее отчему дому. Как странно все происходит в мире, думала она. Что-то важное случается тогда, когда меньше всего этого ждешь. Ей с трудом верилось, что они снова оказались в своем родном доме. Все та же зеленая лужайка — такая же заросшая, как и прежде, — дуб, на который они частенько забирались и, бывало, рвали платьица и обдирали коленки. А в кустах рододендронов они когда-то играли в индейцев. За кустами находился теннисный корт, поросший сорняками: ни у кого никогда не хватало времени на его прополку. Но все это было такое родное и дорогое…

Снова дома. Энн удивлялась, да уезжали ли они отсюда? Лондон казался чем-то далеким и нереальным, как их мечты о будущем. Какими жизнерадостными и беззаботными они были в тот вечер, когда говорили о предполагаемых мужьях! Энн отчетливо помнила, как заявила, что хочет выйти замуж за герцога. Ну что ж, на самом деле Мэриголд куда больше пристало носить герцогский титул. Энн теперь понимала, что герцогская корона вовсе не сулит умиротворения и защищенности. Это раньше она думала, что спокойная и счастливая жизнь достается титулованным особам по особому праву и в соответствии с традициями. Энн вспомнила старую герцогиню, продажу фамильных драгоценностей, семейные собрания, которые заканчивались земельными спорами и взаимными обидами.

Да, теперь Энн знала, что жизнь аристократов мало похожа на ту, что она рисовала в своем воображении. Но она знала, что Лондон принес ей не только разочарования.

Всю жизнь Энн старалась избегать даже упоминаний о болезнях, страданиях, душевных муках. Оказавшись в общей палате, она сначала старалась не смотреть на других больных. Они казались ей отвратительными, она почти ненавидела их.

Но мало-помалу Энн научилась смотреть на этих людей с интересом. У женщины на соседней койке оба сына погибли на войне, а сама она перенесла тяжелую операцию, но держалась всегда бодро.

— Я жива! — сказала она Энн. — Это уже кое-что, не так ли? Я часто повторяю себе: «Ну, старушка, по крайней мере ты жива».

Отчаянное, упрямое мужество этой женщины казалось невероятным. Иногда Энн готова была расплакаться, глядя на нее. А девушка с койки напротив была приблизительно ее ровесницей. Однажды субботним вечером ее сбил автобус, когда она спешила на свидание к «своему парню».

— Я первый раз надела новый костюм в тот вечер, — рассказывала она. — И надо же такому случиться! Теперь на юбке огромная дыра. А я копила на этот костюм три месяца.

Она даже не думала о сложных переломах, этот костюм казался ей важнее! И Энн поймала себя на мысли о том, как бы помочь этой девушке купить новый костюм взамен испорченного.

Постепенно она стала слушать рассказы других пациенток об их жизни, хотя раньше старательно избегала этого. Теперь ей было стыдно за себя, потому что все эти люди казались куда мужественнее, чем она сама. Все в палате будто стали одной большой семьей, — вот что вдруг осознала Энн. Она больше ни от кого не отворачивалась, ее не раздражали разговоры о чужих болячках. Эти люди стали нравиться ей, она научилась любить их всех. Как-то ночью, когда ночная медсестра с фонариком обходила палату, лучик света упал на фигурку младенца Христа у кровати Энн. В этот миг на нее словно снизошло откровение. Она поняла, что значит «любовь», поняла, какому идеалу ее отец посвятил всю свою жизнь и что помогает Салли повсюду находить друзей.

Теперь ей хотелось протянуть руки ко всему миру, отдать свою любовь и ощутить тепло любви других людей.

Когда в шесть утра медсестра пришла измерять температуру, Энн крепко спала с фигуркой младенца Христа в руке. Медсестра потом рассказывала:

— Она была такой красивой, что мне показалось, это святая передо мной.

Иногда Энн хотелось поговорить с кем-нибудь о своих ощущениях, но ей трудно было описать словами пережитое той ночью. Просто теперь ей открылся истинный смысл слов, которые они с детства слышали от отца:

— Дети, любите друг друга.

Энн посмотрела на их старый дом. Сейчас он казался ей символом всего, что она научилась понимать. Люди, жившие в нем, наполняли его любовью. Так и красоту обычных людей можно увидеть, только заглянув в глубину их души.

Из дома вышла Салли со стаканом молока.

— Это тебе, дорогая.