— Спасибо, Бен. А теперь мне лучше уйти.

Голос и горящие глаза Бена пугали девушку.

— Не уходи, — попросил он, положив руку на ее плечо. — Я хочу поговорить с тобой. Я хочу, чтобы ты поговорила со мной. Нам нужно так много сказать друг другу. Ты так отличаешься от всех моих знакомых.

— У нас еще будет возможность поговорить, — пообещала Мэриголд, — но не сейчас.

— Почему не сейчас? — почти умолял Бен. — Ты и я… мы сейчас рядом. Да что еще, черт возьми, имеет значение? Завтра другие люди, другие дела могут встать между нами, помешать, но сейчас мы вместе.

— Извини, Бен, — начала Мэриголд, но рука Бена легла на ее плечо.

— Будь хорошей, Мэриголд, — прошептал он. — Ты очаровала меня!

Его губы уже почти коснулись ее, но Мэриголд удалось высвободиться.

— Нет, Бен, нет!

Она сама удивилась силе, с которой сумела оттолкнуть его, нащупала ручку дверцы автомобиля, открыла ее и выскочила на улицу. Бен бросился за ней, но когда он настиг девушку, она уже поворачивала ключ в замке входной двери.

— Спокойной ночи, Бен, и спасибо.

— Мэриголд, не уходи, я должен поговорить с тобой! Ты не можешь вот так уйти!

— Могу, — весело сказала Мэриголд и скользнула внутрь, плотно прикрыв дверь за собой прямо перед носом Бена.

Она поднялась вверх по лестнице и постояла несколько секунд в темноте, прислушиваясь к звукам отъезжающей машины.

Теперь она чувствовала себя в безопасности. Мэриголд улыбнулась, вспомнив, как изумился Бен, получив отпор. Он не привык к такому обращению.

Салли и Энн спали. Не желая будить их, Мэриголд не стала включать свет. Через окно с незадернутыми шторами лился лунный свет, и она разделась в этом серебристом свете. Платье скользнуло на пол, а Мэриголд, глядя на безжизненный зеленый тюль, думала, что это печальный символ сегодняшнего вечера: она ожидала слишком многого, а не получила ничего, кроме усталости и разочарования.

«Чего я хочу? Почему я так недовольна своей жизнью?» — думала девушка, но уже знала ответ. Сердце подсказывало ей его, но было больно сознаться в этом даже самой себе. В отчаянии она откинулась на подушку, глядя в окно.

— Я хочу… звезду с неба, а это невозможно, — прошептала она. Рыдания прервали ее слова.

11

Энн стояла на Пиккадилли. Еще один переполненный автобус прошел мимо. Дождь лил, не переставая, а ее зонтик подходил лишь для защиты от солнца. Кроме того, у нее совсем промокли ноги, потому что туфли давно нуждались в починке, а еще лучше было бы купить новые. Электрическая плита, которую Джарвисы разрешили-таки поставить на лестнице, оказалась дороже, чем сестры предполагали. Конечно, было приятно думать, что теперь не нужно ходить куда-то ужинать каждый вечер, но и расходы возросли. Денег на счету в банке было немного, и поэтому Салли предложила постараться жить только на заработанные средства.

— Вдруг кто-то из нас заболеет, — говорила она, — или, не дай Бог, потребуется операция. Нам не к кому обращаться, и эти деньги будут нашим неприкосновенным запасом на случай крайней необходимости.

Энн и Мэриголд согласились с сестрой, но Энн в глубине души знала, что предупреждение относилось, главным образом, к Мэриголд, а не к ней. Мэриголд все время что-нибудь покупала: платья, шляпы, туфли, дорогое нижнее белье. Несмотря на хорошие заработки, она частенько оставалась без денег к концу недели, одалживала у сестер на проезд в автобусе и при этом не вносила свою долю в семейный бюджет.

Ее обычно не бывало дома по вечерам, хотя Энн казалось, что такая жизнь не в радость Мэриголд.

Она часто бывала раздражительной, сердитой, недовольной, а иногда чувствовалось, что девушка готова расплакаться. С сестрами Мэриголд не была откровенна и домой приходила только переодеться в вечернее платье и подождать, пока за ней заедут на шикарном автомобиле. Домой она возвращалась, когда все уже давно спали, а утром, с трудом поднявшись, отказывалась от завтрака, будто один вид еды вызывал у нее дурноту. Быстро одевшись, она спешила на автобусную остановку, едва обменявшись с сестрами парой фраз.

— Что с ней происходит? — неоднократно спрашивала Энн у Салли, но та знала не больше сестры. Она только тяжело вздыхала и озабоченно смотрела вслед Мэриголд.

— Она эгоистка, — однажды сказала Энн, но потом сама себя корила за то, что осудила сестру.

Мэриголд была такая красивая, веселая, так напоминала бабочку с пестрыми сверкающими крыльями.

«А я скучная, — думала Энн о себе, бредя через тихий Мэйфер к Баркли-сквер. — Я ничего не жду от жизни и не верю, что что-нибудь произойдет».

Через несколько недель работы у герцогини ее волнение от пребывания в огромном старинном доме исчезло и началось обычное монотонное существование. Сам дом казался тихим, спокойным, каким-то тусклым и дряхлым, как его владелица. День за днем все шло своим чередом. Пожилые слуги смахивали пыль со столов и комодов, но оставляли паутину и грязь по углам. Герцогиня возмущалась и жаловалась на безумные налоги, на причуды членов своей семьи и на кошмарный современный мир. Каждый день обменивались книги в библиотеке, писались письма, читались газеты, иногда приходилось звонить по телефону. Ничего необычного и волнующего не было в этой рутине. Каждый день, с понедельника по субботу, происходило одно и то же. Эта монотонность приводила Энн в уныние. Кроме того, она поняла, что ее представления об аристократии неверны. И с этим пониманием развеялись ее юношеские мечты. В этом суетном, постоянно спешащем мире имели значение только деньги, но и они могли утратить свою ценность буквально за один вечер.

Стоя под дождем, Энн обдумывала все, что произошло за день. Подобное никогда не случалось в ее наивных, романтических мечтах, где все было прекрасно, как в сказках.

По приезде в Лондон герцог два часа провел с матерью, запершись в ее комнате. Уже почти подошло время пить кофе, и Энн раздумывала, стоит ли входить и прерывать беседу матери с сыном, когда раздался звон колокольчика. Девушка поспешила в спальню герцогини. Та сидела на постели и казалась старой, усталой и измученной. Герцог сидел в кресле рядом. Он улыбнулся, приглашая Энн войти.

— Доброе утро, мисс Гранвилл. Надеюсь, вы здоровы?

— Да, спасибо, — ответила Энн.

— Мисс Гранвилл, — резко проговорила герцогиня, — пойдите вниз и скажите Долтону, чтобы он достал из сейфа и дал вам фамильные драгоценности.

Энн отправилась выполнять распоряжение. Уже дойдя до двери, она услышала, как герцогиня сказала:

— Полагаю, придется остановиться на изумрудах. Они стоят дороже, чем что-либо другое.

Не очень понимая, о чем идет речь, Энн спустилась вниз, нашла Долтона и помогла ему отпереть большой старинный сейф, устроенный в буфетной.

— Видимо, это означает продажу еще каких-то ценностей, — сказал Долтон ворчливо с фамильярностью старого слуги. — Сперва серебряный сервиз «Карл Второй», потом картины, а теперь драгоценности! Скоро все пойдет прахом, и ничего не останется потомкам. Их светлости не думают об этом. Им подавай автомобили да аэропланы. Старые добрые времена ушли, канули в Лету!

— О, я надеюсь, нет! — с жаром воскликнула Энн.

Старик, распрямившись, с удивлением уставился на девушку.

— Наши желания ничего не значат, мисс. — Он посмотрел на компаньонку герцогини внимательнее, а потом добавил: — Мы уже никогда не увидим ее возвращения.

— Не увидим чего? — переспросила Энн.

— Элегантности! — проворчал старый дворецкий. — Настоящей английской элегантности. Когда я был мальчишкой, она существовала. Если бы вы, мисс, видели званые вечера в поместье Чейнов, да и в этом доме тоже. Все так и сверкало. На столе серебряная посуда, повсюду роскошные цветы, картины, дюжины лакеев в ливреях. Прически и платья дам украшали бриллианты. Длинные перчатки, программки, неторопливая беседа. Ничего общего с нынешним «привет-пока» и «как поживаешь, приятель?». Леди и джентльмены были настоящими леди и джентльменами, а сейчас… — На лице старика отразилась неприязнь. — Вот. Герцогиня ждет. Это то, за чем она посылала, мисс.

Долтон подал Энн несколько розовых кожаных коробочек с золотым тиснением. Уходя, девушка слышала, как старик продолжал горестно ворчать по поводу «утерянной элегантности Англии».

«Я родилась слишком поздно, — подумала Энн печально. — Я бы хотела жить в том мире, где царила элегантность».

Поднимаясь по широкой лестнице, Энн представляла дам в вечерних туалетах и мужчин во фраках. Ей даже слышались отдаленные звуки вальса из большой гостиной.

— Как это, должно быть, красиво! — вздохнула Энн и пошла быстрее, понимая, что слишком задержалась, предаваясь мечтам об уже былом великолепии.

Нагруженная драгоценными коробочками, девушка с трудом открыла дверь в спальню герцогини.

— Вы все принесли? — резко спросила герцогиня.

— Все, что мне дал Долтон.

— Хорошо. О да, это изумруды. — Она нажала на какую-то кнопочку, и футляр открылся. У Энн захватило дух: на бархате лежали тиара, ожерелье, браслет, кольца и серьги из изумрудов и бриллиантов. Все украшения были немного старомодные, но это нисколько не умаляло роскошного сияния камней. Скоро вся кровать герцогини оказалась усыпана сверкающими украшениями: ожерелья из жемчуга и бриллиантов, старинные и довольно массивные, подвески из рубинов в форме полумесяцев и сапфировые звезды, браслеты с крупными необычными камнями, видимо, откуда-то с востока, медальоны в викторианском стиле, броши, диадемы, давно вышедшие из моды по форме, но украшенные ценнейшими чудными камнями.

Энн даже никогда не думала, что бывают такие роскошные, такие изумительные украшения. Девушка не могла скрыть своего восторга. А герцогиня любовно перебирала каждую вещь, ведь у каждой была своя история, каждая имела свое особое значение.