— В самом деле. Конечно, он не в восторге от того, что вынужден принести вам извинения, но поскольку обошлось без наказания, ему кажется, что нужно ответить любезностью.

Колин снова посмотрел на Шареба — тот недвусмысленно оскалил зубы.

— Да уж, оно и видно.

— Я думаю, что он так думает, — поправилась Ариадна.

— Вы можете прочесть и мысли Грома?

— У Грома не может быть мыслей, которые можно прочесть, — пренебрежительно отмахнулась девушка. — Это всего-навсего лошадь.

— А Шареб кто?

— Как это кто? Он породистая лошадь! Он мыслит!

— Миледи, — сказал Колин с оттенком упрека, — способность мыслить не зависит от внешнего вида и чистоты породы.

Это пристыдило Ариадну. Она вспыхнула, чувствуя себя несправедливой, мелочной и злобной. Потом она почувствовала раздражение. Колин был не прав, он жестоко ошибался. Гром был жалкой старой клячей без родословной, без капли голубой крови, и вся ценность его состояла в том, что он заменил Шареба.

Но девушка поборола желание высказать все это. Старый мерин имел ценность только для ветеринара, зато ветеринар нужен ей, и не стоило обижать его.

Взгляд Ариадны невольно обратился к некрасивому запаленному мерину со впалой спиной и отвисшим животом.

Тот с упреком печально смотрел на нее, словно знал, какой приговор она мысленно вынесла. Девушка поспешно отвела глаза.

— Возможно, — заметила Ариадна.

Когда она склонилась над плечом Колина, тот тоже наклонился, чтобы получше рассмотреть травму. Теплое дыхание шевельнуло волосы Ариадны. Она сдвинула рубашку до локтя. За спиной Гром начал переминаться в оглоблях, и ей пришла в голову странная мысль, что он переживает за своего спасителя.

Снять рубашку только с плеча не получилось. Открылась также и грудь, поросшая светлыми волосами. Случайно коснувшись их, Ариадна узнала, что они даже мягче волос на голове Колина. Грудь была рельефной от мышц, дыхание ритмично вздымало ее. Безобразный кровоподтек украшал плечо.

— Ой! — непроизвольно вырвалось у девушки, и глаза ее округлились.

— Ой! — подтвердил Колин не без иронии.

— Надо что-то делать…

Взгляды их встретились и какое-то время оставались прикованными друг к другу. Потом Ариадна поцеловала свою ладонь и приложила к больному месту. Колин вздрогнул.

— Ариадна! Вы обещали не прикасаться ко мне.

— Я солгала.

— Но…

— Я же не прикасалась губами, только рукой, а это совсем другое дело.

Ладонь ее так и осталась прижатой к плечу.

— Я чувствую биение вашего сердца, Колин, — тихо произнесла она. — Тук-тук… тук-тук… тук-тук. Вы живы, но могли погибнуть… — Она шевельнула большим пальцем, и кончики светлых волос на груди пощекотали его. — Ваше сердце могло остановиться навсегда. Не знаю, смогла бы я это пережить или нет. Вы стали мне очень дороги, Колин Лорд. Если бы Шареб свалился прямо на вас…

— То я бы точно этого не пережил!

— Опять вы смеетесь!

— Не плакать же мне.

Ариадна подняла взгляд. Ясные глаза смотрели на нее с ласковой насмешкой. Он желал ее, желал отчаянно, этот красивый мужчина, занявший такое важное место в ее жизни. Потрясенная, девушка отдернула руку, потом упрямо принялась застегивать пуговицы на его рубашке, не попадая в петли. Какая-то часть ее души жаждала броситься ему в объятия и молить о поцелуях. Подавить эту жажду было нелегко.

Зачем, ну зачем она так тянулась к человеку, который не мог ей принадлежать? Нет на земле справедливости, угрюмо подумала Ариадна.

— Вот как мы поступим, — сказала она с фальшивым оживлением, чтобы скрыть боль. — Вы останетесь в коляске, а я поеду верхом на Шаребе. Так у нас не будет шанса прикасаться друг к другу и не возникнет даже тени искушения.

— Это самая разумная мысль, которую я слышу от вас с начала знакомства, — откликнулся Колин с той же неестественной веселостью.

Несколько минут он смотрел Ариадне в лицо, словно они расставались навсегда и он хотел запечатлеть в памяти ее черты, потом резко отвернулся и поднялся в коляску.

Девушка мысленно прокляла обстоятельства, которые так безжалостно разделяли их.


Тристан толкнул тяжелую дверь, вошел на постоялый двор и бесцеремонно протиснулся сквозь толпу. Помещение было тесноватым и прокуренным, с кухни несло жалкой сельской едой. Раздраженно стянув перчатки, молодой граф бросил их на свободный стол. Горло першило от дорожной пыли, пустой желудок сводили спазмы голода, отличный костюм для верховой езды помялся и пропотел. В довершение ко всему вчерашний дешевый сидр наградил его жестоким похмельем.

Опершись локтями в стол, он схватился за ноющие веки и принялся их растирать.

— Эй, красавчик!

Без всякого удовольствия Тристан поднял взгляд на хорошенькую мордашку служанки.

— Мэг, — представилась та, кокетливо играя желтым, как свежесбитое масло, локоном. — Что прикажете? Пинту доброго эля? Кусок мяса пожирнее, чтобы подольше не переваривался в дороге?

— Все равно, — буркнул он. — От эля не откажусь.

Девушка кивнула и начала уверенно пробираться через битком набитый обеденный зал. Вот она ответила хлесткой отповедью на дерзкое замечание, вот, смеясь, отстранила руку, что норовила ущипнуть ее за бок. И пяти минут не прошло, а она уже вернулась с тарелкой в одной руке и кружкой в другой.

— Жаль, что вы не поспели сюда чуть раньше, — сказала она, водружая все это на стол. — Тут такое было, не поверите!

Тристан и бровью не повел, зная, что это приглашение к разговору. Разговор на больную голову нимало его не привлекал.

— Говорю вам, это было что-то! — не унималась служанка. — Один проезжий… он еще называл себя ветераном… нет, веретаном… — тьфу ты, пропасть, слово-то какое дурацкое, и не выговоришь! Короче, был он кем-то вроде коновала, только ученого, как это бывает с настоящими докторами. Они с братом здесь переночевали и как раз сидели за этим самым столом, когда явился Джон Бекет. Такой здоровяк, а этот ветериан… в общем, этот проезжий свалил его одним ударом! И все из-за кровопускания какой-то кляче. Вообразите себе!

— Не буду и пытаться, — холодно ответил Тристан.

К тому времени он успел сделать пару хороших глотков из кружки, увенчанной шапкой пены, и наслаждался теплом, разлившимся по жилам. Но в мыслях у него царил беспорядок. Ариадна была далеко, вне пределов досягаемости.

Вспомнилось лицо Клива, и выпитый эль выступил на теле холодным потом.

— Куда вам! — воскликнула служанка в ответ на его замечание. — Такое не каждый день увидишь. Тот проезжий на вид был рохля. Кто бы мог подумать, что кулаки у него хорошо подвешены! Так вот посмотришь на мужчину…

— Послушай, милая, я бы не прочь спокойно съесть все это.

— А какие совпадения порой случаются, — не слушая, проговорила Мэг с увлечением. — У этого парня уже была одна гнедая лошадь, а когда он выкупил этого мерина, так стало две! Не то чтобы ту клячу можно было поставить в один ряд с его лошадкой. Вот до кого коновал ни разу не добирался, доложу я вам! Жеребчик! Отменный скакун!

Что-то блеснуло посреди беспросветного отчаяния, окутавшего сознание Тристана. Он торопливо поставил кружку и с большим вниманием взглянул на служанку.

— Скакун, говоришь?

— Чтоб мне пропасть! — ответила та, довольная произведенным эффектом. — И отличных статей. Уж не знаю, как ему взбрело в голову запрячь такую скотину в экипаж.

Да я бы и знать не знала, как его лошадь выглядит, если бы младший братишка не взял ее рано поутру на прогулку. Вечером-то жеребец был в попоне и в колпаке. А задние ноги он ему и утром не размотал, так и остались в каких-то тряпках. Но уж остальное я разглядела, клянусь Богом! А уж какой в галопе! Ни дать ни взять беговая лошадь!

Мэг стояла, опираясь обеими руками на стол. Тристан накрыл ладонью ее руку.

— Интересно, — заметил он, притворяясь не слишком заинтересованным. — Чисто гнедой, говоришь?

— Да нет, не то чтобы чисто гнедой, но так даже лучше, помяните мое слово. На морде у него белая полоса, и вид такой умный, не поверите!

— Что мне кажется странным — так это коляска. Не может быть, чтобы такую лошадь запрягли. Не припомнишь, какого цвета была у него грива? — выпытывал Тристан. — Сивая? Или, может, каурая?

— Ну, красавчик, ты многого хочешь! Когда эти двое сюда явились, на дворе ночь стояла, много не разглядишь, а когда уезжали, всем было не до того. Поутру, может, я бы и приметила, а только больше меня занимало, что этот жеребчик летит что твой ветер… Ох ты, чуть не забыла! Самое-то смешное было как раз утром. Парнишка расседлал лошадь, накрыл ее попоной и угостил — чем бы ты думал? Ни за что не догадаетесь! Пирожком, да не одним. А потом еще вынес ему кружку эля. И эта животина все проглотила. А больше я вам ничего сказать не могу…

Тристану большего и не требовалось. Он вскочил, бросил на стол монету и устремился к дверям, чуть не сбив с ног встречного.

— Куда они поехали? — крикнул он на бегу.

— В сторону Норфолка.

Глава 12

Восемь миль, проведенные в полном одиночестве в коляске (в то время как Ариадна то ехала чуть позади, то обгоняла его), не были самыми занимательными в жизни Колина. Кроме того, разделявшее их расстояние было слишком ничтожным, чтобы изгнать леди Сент-Обин из его мыслей. На горизонте собрались грозовые тучи, послышался отдаленный гром, и это удивительно совпало с чувствами, бушевавшими в его душе.

Правда, теперь ему не приходилось выносить пытку ее обществом, прикосновением округлого бедра к его бедру, дерзкими комплиментами, но свято место пусто не бывает, и на смену всему этому пришли мучения другого рода. Время от времени перед ним маячила Ариадна верхом на своей строптивой лошади, и волей-неволей приходилось смотреть на округлости ее ягодиц, ноги, туго обтянутые жокейскими ботинками, и залихватский залом ее шапочки.

Время от времени она подъезжала перекинуться с ним парой слов, но не углублялась в беседу, а вскоре отъезжала, и было это как крохотный глоток воды в пустыне. Однажды она упомянула ненавистного Колину Максвелла — правда, опустив «мой дорогой», но все равно он испытал вспышку ревности и настроение от этого не улучшилось.