Он сразу начал ее учить водить машину. Глядя на их упражнения перед домом, Бранка пренебрежительно сказала:

– Если девушка разобьет машину, то заплатит нам по полной стоимости.

Кати сразу смутилась, но Леу успокоил ее:

– Я еще научу тебя ездить на лошади и играть в теннис. Ты же снимаешься, тебе все это пригодится!

Родригу тоже читал книги, но он постоянно высмеивал Катарину, показывал, что он умнее ее, начитаннее, смеялся над тем, как она одевается, над ее манерами, потом вдруг говорил, что жить без нее не может, и дико ревновал. Разве можно сравнить с ним Леу?

Родригу, увидев Кати и Леу вместе, больше уже не ревновал. Он понял, что она его просто не услышит, не заметит, что он перестал для нее существовать, ревнуй не ревнуй.

Ему стало пусто и тошно, и он потихоньку направился к выходу – что ему было делать на этом празднике жизни, где все толпились вокруг вернувшегося Нанду?

– Родригу! Ты куда? – окликнула его Наталья, красотка с подиума. – Погулять? Возьми меня с собой! Мне вдруг тут стало так душно!

«Вот еще навязалась на мою голову», – буркнул про себя Родригу, но почувствовал себя и польщенным, и утешенным.

Никто не заметил их ухода, все и в самом деле толпились вокруг Милены и Нанду. Вышло так, что за то время, которое Нанду провел под следствием, все друзья Милены так переживали за его судьбу, принимали в нем столько участия, что он уже стал своим, и никого больше не удивлял выбор Милены и то, что они вместе. Все относились к нему как к ее жениху, он стал своим в той среде, где еще совсем недавно слыл чужаком.

Арналду шутил с ним и хлопал его по плечу.

– Я же говорил тебе, что мы с Альсиу еще не проиграли ни одного дела! – говорил он. – Но под венец ты пойдешь только подстриженным.

– Ты видишь, что теперь мы можем не спешить и все сделать, как хочет твоя мама, – шепнула ему Милена. – Глядишь, и моя матушка дозреет.

– Да, теперь нам некуда торопиться, разве только завтра в Ангру, – счастливо улыбнулся Нанду, представляя, как он поднимает в небо свой вертолет.

Надежда, что переменится и Бранка, у Милены появилась не случайно, она так мило беседовала с Нанду, что все вокруг только диву давались.

– Ты посмотри, ведет себя как ни в чем не бывало, как будто она здесь ни при чем, – шепнула Мег мужу, глядя на Бранку.

Мег с большим трудом удалось уговорить Лауру остаться дома. Она бы и не осталась никогда, но уж больно ее тошнило. А Мег, глядя на Бранку, понимала, как осторожно и продуманно нужно вести себя Лауре, если она не хочет навредить себе и будущему ребенку, потому что если Бранка возьмется защищать своего любимца Марселу, то она и не такое еще натворит. Теперь Мег знала точно: Бранка – человек опасный, но они должны оставаться с ней в хороших отношениях, как-никак у них будет общий внук, а невинный младенец ни в чем ведь не виноват.

– Ох, Лаура, Лаура! – горько вздохнула Мег. – Сколько бед она натворила!

В тяжелую минуту она упрекала дочь:

– И у тебя могла бы быть счастливая жизнь, если бы ты не приставала к женатому мужчине. Ты во всем сама виновата!

Но разве ей что-нибудь внушишь, этой упрямице? Теперь нужно только следить в оба, чтобы она еще чего-нибудь не выкинула.

Наблюдая за Марселу и Эдуардой, Мег лишний раз убеждалась в слепоте дочери. Сколько бы ни твердила Лаура, что Марселу, сам того не подозревая, любит только ее, она ошибалась. Марселу любил свою жену, был от нее без ума, ради нее был готов на все. И Мег опять пожалела свою непутевую дочь, а еще больше своего внука или внучку, над головой невинного младенца с самого начала будут громыхать ссоры и распри. Их и хотела избежать Мег, действуя с умом и осторожностью, умеряя пыл ослепленной Лауры, привлекая на свою сторону Бранку, не раздражая лишний раз Марселу.

А Марселу? Если бы ему еще месяц назад сказали, что он согласится, чтобы его жена вышла на подиум, он бы рассмеялся болтуну в лицо. Или двинул бы его покрепче, чтобы не трепался попусту. Но за последнее время многое с ним случилось, сердце у него стало более зорким, сам он переменился и на многое смотрел другими глазами. Вот и сейчас, глядя на Эдуарду, он радовался не ее красоте, а ее радости. Она казалась задорной девчонкой, какой не была еще никогда. В ней откуда-то взялись беззаботность и озорство, и после показа она принялась приплясывать, а Марселу, уловив ритм, подхватил ее, и они стали радостно отплясывать вместе. Поначалу она его проверяла – частила, медлила, выкидывала неожиданные коленца, но он мгновенно подстраивался к ней. «Я с тобой, я знаю тебя, понимаю», – твердил он каждым своим движением, и вот он уже почувствовал ее доверие, благодарность, она больше не испытывала его, а отдалась какой-то своей внутренней музыке, и они поплыли вместе.

А когда остановились, изумленные возможностью такого полного взаимного лада, Марселу сказал:

– Второй наш медовый месяц мы проведем в Венеции! Завтра же беру билеты!

Эдуарда, глядя ему в глаза, улыбнулась с простодушной детской радостью. Она будто сбросила с себя панцирь, с которым не расставалась, боясь всего на свете, из-за которого держалась так чопорно, и теперь наслаждалась свободой. Она была другой, и по-другому любил и тянулся к ней Марселу. И она верила в эту их совсем новую, неизведанную любовь.

Элена, услышав безудержный звонкий смех дочери, не поверила своим ушам. Неужели Эдуарда? Да она так никогда не смеялась! Наверное, и счастье так же заразительно, как болезни. Вон Милена безудержно хохочет вместе с Нанду, а в другом конце им вторит Эдуарда с Марселу.

– Мы решили ехать в Венецию, мамочка! – сообщила ей подбежавшая Эдуарда.

«Любовь, начавшаяся в Венеции, будет длиться вечно», – в ушах Элены прозвучал голос Атилиу, и у нее больно защемило сердце. Да, любовь была, просто сама она не смогла стать счастливой. Зато счастливой будет любовь у ее детей.

Атилиу тоже был здесь. Он не мог не прийти и не поздравить Нанду. Издалека он почтительно поздоровался с Эленой, а потом, улучив минуту, подошел к Эдуарде. Он хотел наконец объясниться с ней. Он любил ее и дорожил хорошими с ней отношениями.

Как только Эдуарда увидела рядом Атилиу, в ней вспыхнула обида: она не желала говорить с предателем, она предательства не прощала!

Атилиу прекрасно понял выражение этого гневного юного лица.

– Не суди меня так строго, девочка, – сказал он мягко. – Все, что кажется простым, чаще всего оказывается сложным. Ты ведь доверяешь своей матери? И если бы у нее было основание для обиды, она бы обиделась на меня, и я бы вел себя по-другому. Все дело в Элене, она это прекрасно знает. Между нами легла какая-то тайна, недосказанность. Твоя мать что-то таит от меня, ее это мучает, ей со мной тяжело. А мне тяжело без нее.

О том, что любовь немыслима без доверия, Эдуарда знала на собственном опыте. Она могла это понять, но поверить, что ее мать может лгать и скрывать что-то, не могла. Недоверие так ясно отразилось у нее на лице, что Атилиу не нужно было дожидаться ее ответа.

– Попроси почитать ее дневник. Может, тебе она доверит свою тайну. Может, там и нет ничего особенного, и это просто разыгравшиеся после травмы нервы…

– И поэтому ее нужно травмировать еще больше? – не выдержала Эдуарда.

– Мое присутствие усугубляет нервное состояние Элены, – убежденно сказал Атилиу.

– И отсутствие тоже, – хотела, но не сказала Эдуарда, но, может быть, и эта мысль ясно отпечаталась у нее на лице, потому что Атилиу прибавил:

– Попробуй. Попроси дневник. Кто знает, может быть, тебе удастся сделать то, что не удалось мне. И поверь в мое самое искреннее к тебе расположение. Я очень скучаю без тебя, без Марселинью…

Эдуарда поверила – голос звучал так искренне, а в глазах светились любовь и горечь.

Эдуарде вдруг показалось, что сейчас, когда у нее все так хорошо и удачно складывается, она сможет помочь и матери, только нужно взяться за дело в эту счастливую, благоприятную минуту.

Она вновь подошла к Элене, которая оживленно говорила с Миленой. Как поняла Эдуарда, они обсуждали проблему освещения зала.

– Ты была просто сногсшибательна! – восторженно сказала Милена Эдуарде.

– Нанду тоже! – не осталась Эдуарда в долгу. – Куда вы собираетесь в свадебное путешествие? Мы с Марселу в Венецию!

– А мы пока съездим ненадолго в Ангру. Не хотим травмировать родителей, пусть они успокоятся, – благоразумно сказала Милена.

Нанду окликнул ее, и она, кивнув, побежала к нему.

– Помнишь, как я мечтала, что приеду в Венецию с Марселу и со своим сыном, и вот мечты исполняются, – сказала Эдуарда.

– Надеюсь, ты доверишь мне Марселинью, он еще слишком мал для таких дальних путешествий, резких перемен климата, питания. И потом, что за медовый месяц с малышом? – сразу встревожившись, заговорила Элена.

– Думаю, что доверю, – рассмеялась Эдуарда. – Когда ты с ним, я даже спокойнее, чем когда он со мной, вот только очень скучаю. Знаешь, мне бы хотелось заглянуть в твой дневник, освежить все в памяти, сравнить, что было и что стало. Дашь мне его почитать?

Эдуарда не могла не заметить, как изменилась Элена в лице при одном упоминании о дневнике, она искала слова, но не знала, что ответить дочери.

По счастью, ее выручил Марселу, он подбежал и весело заговорил:

– Дорогие дамы! Как видите, публика понемножку расходится, и я предлагаю вам закончить этот чудесный вечер ужином в ресторане. Отпразднуем триумф Эдуарды! Я приглашаю.

Дамы заулыбались, принимая приглашение. К разговору о дневнике они больше не вернулись, но какой-то червячок сомнения поселился в сердце Эдуарды: Атилиу был недалек от истины, какая-то тайна там была…

Глава 28

Сейшасу понравилось обедать с Изабел. Внимание такой незаурядной женщины щекотало ему нервы. К тому же они были давними деловыми партнерами, провернули вместе множество законных и беззаконных дел, так что им обоим было не чуждо и чувство сообщничества. Оказалось, что Изабел остроумна, язвительна, Сейшас тоже за словом в карман не лез, так что они очаровательно проводили вместе время, развлекая друг друга насмешками над всеми и каждым. Привыкнув, он заезжал за Изабел даже в те дни, когда ему в офисе нечего было делать, и вез ее обедать, а потом стал приглашать и на ужины.